Домби и сын.
Глава VI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Глава VI. (старая орфография)

Глава VI. 

Второе лишение Павла.

Горькое раздумье взяло робкую Полли, когда поутру на другой день она сообразила всю опасность дерзкого предприятия. Бедная мать уже решалась было со страхом и трепетом предстать пред грозные очи м-ра Домби и умолять его о позволении повидаться с номером сто сорок седьмым; но черноокая подруга её и слышать не хотела об этом намерении. Что делать? Уж такова была натура Сусанны Ниппер, Выжиги, что если ей раз чего захотелось, это - что называется - тотчас же следовало вынуть, да положить. У ней доставало довольно твердости духа хладнокровно смотреть на чужия беды и неудачи, зато она терпеть не могла, когда сама попадалась в просак, или просто, когда ей в чем-нибудь прекословили. На этот раз она столько придумала непреоборимых препятствий к выполнению законного намерения м-с Ричардс, и вместе так убедительно доказывала необходимость противозаконной выходки, что едва только м-р Домби вышел из-за ворот, как неразумный сын его летел уже без оглядки по направлению к садам Стаггса.

Пресловутые сады Стаггса находились в захолустьи, которое окрестным жителям было известно под именем Кемберлинского Города, или Кемденского тож. Сюда-то направили стопы свои две быстроногия няньки м-ра Домби вместе со своими питоиѵщами: Ричардс, разумеется, несла на руках Павла, a Сусанна вела за руку маленькую Флоренсу, по временам, порядка ради, давая ей пинки и толчки, что она считала совершенно необходимым для здоровья своей воспитанницы.

В эту самую пору первый удар страшного землетрясения совершенно разрушил в Лондоне целый квартал, и свежие следы этой ужасающей грозы виднелись на каждом шагу. Высочайшие дома со всего размаху шарахнулись вниз и запрудили своими развалинами целые улицы с их переулками. Здесь образовались глубокия ямы и каналы; там возникли огромные холмы из глины и земли. Здесь опрокинутые и перековерканыые телеги в безобразном хаосе лежали при подошве крутого неестественного холма; там, в каком-то чудовищном пруду мокли и ржавели перепутанные полосы железа. Откуда-то явились мосты, ни к чему ненужные, переулки, по которым никто не проходил, временные дома и ограды из толстых бревен и досок в самых невероятных положениях; вавилонския башни разнокалиберных труб с оторванными наконечниками, остовы постоялых дворов, обломки неоконченных стен и арок, площади, загроможденные кирпичами, известью, мелом; подмостки, леса, гигантския формы кранов, треножники, весы и прочее. Тут были сотни тысяч неокоыченных фигур, без лица и образа, торчавших на боку и вверх ногами, в земле, в воздухе, в воде: хаос непостижимый для ума, как страшпый сон, как дикая мечта! Кипучие ключи и огненные извержения, необходимые спутники землятрясении, с яростью врывались на различные пункты грозной сцены. Клокочущая вода шипела и волновалась в разрушенных стенах, откуда в то же время, как из кратера вулкана, с ярким блеском и громким ревом, исторгалось пожирающее пламя. Все пришло в безпорядок, все изменило здесь свои законы, постановления, привычки.

Еще неоконченная и неоткрытая железная дорога была в работе, и из самой сердцевины этого страшного безпорядка уже виднелись её рельсы, - новый могучий вестник цивилизации и успехов человеческого разума.

Между тем соседние жители еще с некоторым сомнением посматривали на железную дорогу. Двое смелых спекуляторов затеяли проложить несколько улиц, и один уже начал постройку домов, но принужден был остановиться среди грязи и пепла. Другой прожектер выстроил с молотка новый трактир под вывеской: "Герб Железной Дороги"; тут не было риску; трактирщик во всяком случае надеялся продавать вино работникам и мастеровым. Распивочная лавочка, для вящщей важности, переименовалась в "Дом Перепутья Землекопов"; a содержатель колбасной лавочки привесил огромную вывеску: "Съестной Дом Железной Дороги". Появилось тоже несколько гостиниц и постоялых дворов; но все это не значило ничего, и вообще доверие публики к новым рельсам было покамест еще очень слабо. Около самой дороги паслись коровы, свиньи, помещались хлевы, стойла торчали навозные ямы, мусорные кучи, строились плотины, сады, беседки, фабрики, валялись устричные раковины в устричный сезон, раковая шелуха в раковую пору, куски разбитой посуды и завядшие листья капусты во всякое время года. Ограды, перила, столбы с разными приказами, наказами, запрещениями, неуклюжия лачужки с неуклюжими угодьями, - все это гордо стояло на прежних местах и как будто издевалось над суетливой деятельностыо смелых антрепренеров. Ничто не улучшалось и не думало улучшаться от новой дороги, и если бы опустошенная, взрытая и перерытая земля отличалась завидным даром смеха, она с презрением захохотала бы вместе с окрестными жителями, которые вдоволь потешались на свой пай.

Упомянутые сады Стаггса питали особенное презрение к железной дороге. Это был небольшой ряд домов с грязною окрестностью, отгороженною старыми воротами, обручами из бочек, парусинными лоскутьями, плетнем, жестяными котлами с выбитым дном и местами перержавелой железной решеткой, втиснутой в разные щели. Здесь садовники Стаггса сеяли турецкие бобы, разводили кур, гусей, кроликов, строили гнмлые беседки из старых лодок, сушили платья, курили трубки. Некоторые думали, что сады Стаггса получили свое имя от покойного капиталиста, некоего господина Стаггса, который выстроил домики для собственного удовольствия. Другие, особенно любившие эту окрестность, были того мнения, что имя "Стаггса" произошло от стада оленей (stags), которые в незапамятные времена паслись в тенистых рощах этого предместья. Как бы то ни было, весь околоток считал сады Стаггса священной рощей, которая не увянет ни от какого забавного изобретения, и такова была общая уверенность в её долговечности, что один трубочист, живший на углу, человек в некотором смысле политический между окрестными жителями, публично и торжественно объявил, что в случае открытия железной дороги, если только она откроется, двое мальчишек вскарабкаются по его повелению на кровлю, и с вершины трубы, с метлами в руках, громогласно ошикают вагоны и предскажут безразсудной компании неизбежное падение.

И в этот богоспасаемый приют, которого самое имя до сих пор тщательно скрывали от м-ра Домби, судьба и м-с Ричардс занесли маленького Павла.

- Вот мой дом, Сусанна! - сказала Полли, указывая на одну из лачужек,

- Неужели?

- Да. A вон y ворот стоит сестра Джемима с моим ребенком на рукях. Рекомендую.

И при виде сестрицы Джемимы, Полли пустилась бежать со всех ног, прискакала к воротам, променяла в мгновение ока благородного питомца на своего сына, к невыразимому изумлению молодой женщины, которой показалось, будто маленький Домби прилетел к ней с облаков.

- Как? ты ли это, Полли? - кричала Джемима. - Ох, как ты меня напугала! Кто бы мог подумать? Пойдем, пойдем! Дети с ума сойдут от радости, когда увидят тебя. Как ты похорошела, Полли!

Дети точно перебесились, если судить по тому гвалту, с каким они взапуски бросились на мать и поволокли ее к низенькому стулу, где она, окруженная розовыми малютками, уселась как пышная зрелая яблоня, обремененная наливными вкусными плодами, которые очевидно все разрослись от одного общого дерева. Впрочем, Полли возилась сама не менее детей, и уже тогда только, как совершенно выбилась из сил, когда волосы её в безпорядке растрепались по румяному пылающему лицу, и когда новое крестильное платье совсем было измято, суматоха немного приутихла, и почтенное семейство пришло в память. Но и тут еще младший Тудль, сидевший на коленях, обхватил обеими руками её шею, между тем как другой постарше сзади вскарабкался на стул, и делал отчаянные усилия поцеловать мать в затылок.

- Посмотрите-ка, вот со мной пришла хорошенькая миледи, - сказала Полли. - Какая она скромная, смирненькая! Прекрасная барышня, не правда ли?

Это обращение к Флоренсе, которая, притаившись y дверей, пристально смотрела на трогательную сцену, обратило на нее внимание маленьких Тудлей. В это же время последовало формальное представление мисс Ниппер, которая уже начинала безпокоиться, что ее совсем забыли.

- Ах, душенька Сусанна, пойдите сюда, моя милая, посидите немножко! - проговорила Полли. - Вот моя сестра Джемима, - рекомендую, сестрица; не знаю, что бы я стала делать, если бы не добрая Сусанна Ниппер: ведь без нея мне бы не быть здесь.

- Прошу покорно садиться, мисс Ниппер, - сказала Джемима.

Сусанна с важным и церемонным видом сделала книксен, и присела на край стула.

Сусанна немного приподнялась со стула и приветливо улыбнулась.

- Сделайте одолжение, скиньте вашу шляпку, мисс Ниппер, будьте как дома, - говорила Джемима. - Здесь, как видите, все очень бедно; но, надеюсь, вы не осудите нас.

Черноглазая девушка так разнежилась от этого почтительного обращения, что взяла к себе на колени маленькую Тудль, которая к ней подбежала.

- A где наш бедный Котел? - сказала Полли. - Я ведь для того и пришла, чтобы посмотреть, каков он в своем новом платье.

- Ах, как жаль! - вскричала Джемима, - он пропадет с тоски, когда узнает, что мать была здесь. Теперь он в школе, Полли.

- Уже?

- Да. Вчера он побежал туда в первый раз: бедняжка ужасно боится пропустить, что там y них учат. Но сегодня там какой-то полупраздник, и после обеда ученья не будет. Если бы ты крошечку подождала, Полли: он скоро придет домой. Мисс Ниппер, вероятно, вы будете так добры, что не станете торопить сестру?

- О, конечно, мисс Тудль! - отвечала Сусанна, очарованная лаской хозяйки, - для вас я все готова сделать.

- A каков он теперь, Джемима? - пролепетала Полли. - Бедняжка!

- Ничего, сестрица, - отвечала Джемима, - он теперь парень хоть куда, не то, что прежде.

- Творец небесный! - вскричала Полли с большим волнением, - y него ножки должны быть слишком коротки.

- Коротеньки, сестрица, особенно сзади; но они вытягиваются с каждым днем, и авось, Бог даст, со временем вытянутся.

Слабое, ненадежное утешение; но веселый тон и радушие, с каким оно было произнесено, придавали ему большую важность в глазах бедной матери. Через минуту Полли спросила уже гораздо спокойнее:

- A где отец, милая Джемима?

М-р Тудль был вообще известен в семье под этим патриархальным именем.

- И его нет, - отвечала Джемима. - Ах, как это жаль! Сегодня отец с собою взял обед и не воротится домой до вечера. Он всегда говорит о тебе, Полли, и со мною и с детьми. Что за добрая душа, если бы ты знала! В целом свете не сыщешь такого смиренника.

- Спасибо, Джемима! - простодушно сказала Полли, обрадованная отзывом о муже, и вместе опечаленная его отсутствием, - благодарю тебя, моя милая.

- Не за что, Полли, - отвечала Джемима, напечатлев звонкий поцелуй на щеке сестры и весело припрыгивая с маленьким Павлом. - Я то же самое по-временам говорю о тебе и уж, разумеется, не лгу.

Несмотря на отсутствие кочегара и его первенца, визит быстроногих нянек м-ра Домби далеко не пропал даром. Сестры разговаривали о семейных делах, о Котле, о всех его братьях и сестрах, между тем как черноглазая гостья, совершив неоднократные путешествия по всем направлениям комнаты, внимательно разсматривала мебель, стенные часы, шкаф, камин, комод с красными и зелеными стеклами, и особенно пару черных бархатных котят, которые в живописном положении стояли y камина, держа во рту ридикюли своей хозяйки, к несказанному изумлению всех садовников Стаггса. Как скоро разговор сделался общим, Сусанна в припадке откровенности рассказала Джемиме всю подноготную, что только было ей известно о м-ре Домби, о его планах, замыслах, характере, о его родственниках. Вслед затем черноокая повествовательница наиподробнейшим образом исчислила разные принадлежности своего собственного гардероба, и, наконец, описала в главных чертах характеры своих родственников и друзей. Облегчив душу такой откровенностью, она с удовольствием выкушала добрый стакан портеру и обнаружила пламенное желание дать клятву в неизменной и вечной дружбе.

Флоренса тоже с своей стороны не пропустила случая воспользоваться новым знакомством. Обозрев грибы и другия редкости знаменитого сада, под руководством маленьких Тудлей, она душой и сердцем вошла с ними в проект провести плотину через зеленую лужу, накопившуюся в одном углу. Она уже и приступила к работе со всем усердием доброго товарища, как вдруг, к общему неудовольствию, проект был остановлень на всем ходу суетливостью взбалмошной Сусанны. Отыскав свою воспитанницу, черноокая повелительница не преминула дать ей подзатыльник, и потом, вымывая её руки и лицо, прочла очень назидательное наставление относительно того, как неприлично умной девочке делать глупости, и как даже может она свести в гроб седые волосы почтенного родителя, если только, сохрани Боже, он узнает, чем занимается его детище. Вообще Сусанна, всегда верная своей педагогической тактике, поступила очень строго, несмотря на человеколюбивое влияние прохладительного напитка. Наконец, после непродолжительной аудиенции между сестрами, толковавшими кой-о-чем насчет финансовых обстоятельств, посещение окончилось. Полли взяла от сестры маленького Домби, передав ей своего сына, и дорогие гости собрались домой.

пряников; когда дорога этой хитростью была совсем очищена, Полли и Сусанна еще раз поцеловались с Джемимой и быстро отправились в путь. Джемима кричала вдогонку, что если оне свернут немного в сторону и пойдут по главной дороге в Сити, то непременно встретятся с Котлом.

- А, как вы думаете, Сусанна, можно ли сделать небольшой крюк? - спросила Полли, остановившись перевести дух.

- Почему же нет? разумеется, можно, - отвечала мисс Ниппер с полной уверенностью.

- Да ведь нам, вы знаете, непремеино надо поспеть к обеду домой, - возразила Полли.

- Что-ж за беда? поспеем.

И компания повернула на большую дооогу в Сити.

Жизнь бедного Котла, по милости форменного платья, сделалась со вчерашняго дня невыносимою во многих отношениях, Уличные мальчишки терпеть не могли костюма "Благотворительного Точильщика", и всякий бродяга, при первом взгляде на него, считал своей обязанностью броситься на беззащитного парня и сделать ему какую-нибудь пакость. По своему общественному существонанию, он скорее стал похожим на презренного жида средних веков, чем на невинного ребенка девятнадцатого столетия. Его сталкивали в помойные ямы, в канавы, приплющивали к столбам, забрызгивали грязью, забрасывали каменьями, и тот, кто видел его первый раз, считал за особое удовольствие сорвать с него желтую шапку долой и полюбоваться, как мелькнет она на воздухе. Его кривые ноги послужили неистощимым предметом для ругательств: их ощупывали, дергали, кололи, и каждый зевака вдоволь потешался над колченогим воспитанником. Нынешним утром, на дороге в школу, ему совершенно неожиданно вставили фонари под глаза, и учитель его же наказал за это самым жестоким образом; этот почтенный старый педагог получил место школьного учителя в заведении "Благотворительного Точильщика" по той причине, что ничего не знал, ни к чему не был способен, и особенно потому, что резвые мальчики могли питать безпредельное уважение к ею толстой сучковатой палке.

Таким образом, бедный Котел, по возвращепии домой, принужден был выбирать немноголюдные улицы и глухие переулки, чтобы избежать своих мучителей; но все же ему никак нельзя было миновать главной дороги, и лишь только он выбрался на болыпую улицу, злосчастная судьба прямо наткнула его на целую стаю ребятишек, которые, на этот раз предводительствуемые молодым зверообразным мясником, уже давно искали благоприятного случая позабавиться на чей-нибудь счет. ,,Благотворительный Точильщик", внезапно очутившийся посреди шайки, был для нея самою вожделенною находкой: озорники подняли оглушительный гвалт и со всех сторон бросились на несчастного горемыку с самым неистовым остервенением.

Случилось, что в это самое время Полли, безнадежно озирясь во все стороны и уже готовая поворотить на прямую дорогу, вдруг, к величайшему изумлению, сделалась свидетельницею ужаснейшого зрелища. Бедная мать, испустив пронзительный крик, в мгновение ока передала ребенка Сусанне и стремглав бросилась на выручку несчастного сына.

Беда, как известно, никогда не приходит одна. Изумленную Сусанну Нипперь и её двух питомцев вытащили чуть не из-подь самыхь колес проезжавшого экипажа, и они еще не успели опомниться, как со всехь сторон поднялась ужасная кутерьма и раздались крики: "Бешеный бык! бешеный бык!"

День был базарный. Толкотня сделалась непомерная. Толпа бежала взад и вперед, кричала и давила друг друга; экииажи сталкивались, оирокидывались; бешеный бык пробирался все дальше и дальше; между мальчиками завязалась остервенелая драка; кормилица каое мгновение подвергалась опасности быть истерзанной в куски. При виде всех этих ужасов, Флоренса, сама не помня что делаеть, закричала и опрометью побежала вперед. И долго бежала, и громко кричала она, приглашая Сусанну следовать за собой; но, наконец, силы совершенно изменили бедной девочке: она остановилась и всплесиула руками, вспомнивь, что кормилица осталась в толпе. Но кто опишет её изумление, ужас, когда, обернувшись назад, она увидела, что и Сусанны не было сь ней! Одна, совершенно одна!

- Сусанна! Сусанна! - кричала Флоренса, хлопая руками, как помешанная. - Ах, Боже мой, где они! где они!

- Как где они? - брюзгливым голосом прошипела старуха, прихрамывая и ирипрыгивая с возможной скоростью с противоположной стороны переулка. - Зачем же ты от них убежала.

- Я испугалась, - отвечала Флоренса, - я и сама не знала, что делаю. Я думала, что они со мной. Да где же она? ...

- Пойдемь, я тебе их покажу, - отвечала старуха, взяв ее за руку.

Это была совершенно безобразная старуха, с красными закраинами вокруг глаз, со ртомь, который чавкал и мямлил сам собою, когда она переставала говорить. Она была в самой гадкой одежде, и над рукой её торчали какие-то кожаные лоскутья. По всему было видно, что она уже давно догоняла Флоренсу, потому что совершенно выбилась изь сил, и когда остановилась перевести дух, её горло и желтое морщинистое лицо начали кривляться сами собою пребезобразным образом на все возможные манеры.

Флоренсе сделалось страшно, и она сь трепетным колебанием начала озираться во все стороны; но место было совершенно пустое: во всем переулке ни одной живой души, кроме её ужасной старухи.

- Тебе нечего меня бояться, - сказала старуха, крепко удерживая ее за руку. - Пойдемь со мной.

- Я, я не знаю вас. Как вас зовут? - сифосила Флоренса.

- Я м-с Браун. Меня зовут доброю бабушкою.

- A оне недалеко отсюда? - спросила Флоренса, насильно увлекаемая вперед.

- Никого не ушибли? - вскричала Флоренса.

- Никого: все целехоньки, - отвечала добрая бабушка.

Флоренса при этом известии заплакала оть радости и охотно пошла за ней, хотя по временам, украдкой взглядывая на её лицо и особенно на чудодейственный роть, не могла надивиться страшной фигуре доброй бабушки, и невольно задавала себе вопрос: какая же должна быть злая бабушка, если таковая существует на белом свете.

Несколько времени оне шли по глухим, безлюдным местам, проходя по дворамь, где выжигали кирпичи и делали черепицу. Наконец, старуха повернула в темный и узкий переулок, где грязь лежала глубокими выбоинами среди дороги. Она остановилась перед скаредной избушкой с трещинами и скважинами со всех сторон, но крепко-накрепко запертой большим замком. Вынув из кармана ключ, она отворила дверь, впихнула ребенка в заднюю комнату, где в безпорядке на полу разбросаны были кучи разноцветных лохмотьев, груды костей и просеянной пыли или пепла. Стены и пол казались вычерненными сажей, и во всей комнате не было никакой мебели.

У девочки от страху отнялся язык, и она чуть не упала в обморок.

- Что ты так вылупила глаза? - сказала добрая бабушка, толкая ее в бок. - Не бойся, я тебя не задушу. Садись на лоскутья.

Флоренса повиновалась и с умоляющим видом подняла кверху сложенные руки.

- Ты мне не нужна, и больше часу я не задержу тебя, - сказала старуха. - Понимаешь, чго я говорю?

Девочка с большимь затруднением выговорила: "да".

- Так смотри же, - продолжала старуха, усаживаясь на кучу костей, - не разсерди меня. Если не разсердишь, я тебя выпущу целехоньку, a если... то уж не пеняй, я задушу тебя, как котенка. От меня ты никуда не увернешься: могу я задушить тебя во всякое время, хоть бы лежала ты дома на своей постели. Ну, так теперь рассказывай: кто ты? все рассказывай, что знаешь. Ну, пошевеливайся.

Угрозы и обещания старухи, страх оскорбить ее, необычная в ребенке привычка владеть собой, казаться спокойною и подавлять в себе чувства страха и надежды, - все это доставило ей возможность выполнить грозное повеление и рассказать свою маленькую историю так, как она ее знала. Старуха с большим вииманием выслушала до конца.

- Так тебя зовут Домби? А? - спросила м-с Браун.

- Точно так, бабушка.

- Ну, так слушай же, мисс Домби, - ирошииела добрая бабушка, - мне нужно твое платье, твоя шляпка и твои две юбки, и все, без чего ты можешь обойтись. Ну! Раздевайся.

Флоренса, обратив испуганные глазки на ужасную старуху, с возможной скоростью начала дрожщими руками исполнять её приказь. Когда она скинула с себя все эти наряды, м-с Браун внимательно их осмотрела, и, по-видимому, осталась совершенно довольною добротой и высокой ценностью материй.

- Ум-м! - прохрипела старая ведьма, устремивь сверкающие зрачки на бледиюе лицо своей жертвы. - Больше ничего не видать на тебе кроме башмаков. Давай сюда башмаки.

Флоренса проворно скинула башмаки, надеясь этой готовностью угодить м-с Браунь. Тогда старуха начала рыться в куче лохмотьев и через несколько минут вытащила оттуда какое-то грязное платьице, старый истасканный салоп с разнокалиборными заплатами и безчисленными прорехами по бокам, и гадкую испачканную тряпицу, суррогат женской шляпы, вытащенный, вероятно, из помойной ямы или навозной кучи. Она приказала Флоренсе одеваться, и бедная девочка, надеясь на скорое освобождение, поспешно стала напяливать на себя эти лохмотья.

Надевая гадкую шапку, похожую более на какое-то изорванное седло, чем на женский головной убор, Флоренса второпях запуталась в своих роскошных волосах и долго не могла приладить этой тряпки к своей голове. М-с Браун схватила огромные ножницы и вдругь пришла в неописанное изумление, при взгляде на свою жертву.

- Зачем ты не оставила меня в покое, - закричала старуха, - когда я была довольна? Глупая девчонка!

- Прости меня. Я не знаю, что я сделала, - лепетала Флоренса. - Я не виновата.

гриву!

У Флоренсы отлегло от сердца, когда она увидела, что старухе нужны только её волосы, a не голова. Она с кротостью обратила на нее глаза и не сделала никакого соиротивления.

- Если бы y меня y самой не было девки, которая так-же, как и ты щеголяла своими волосами, - сказала м-с Браун, - я не оставила бы ни одного клочка на твоей башке. Но теперь далеко моя девка, далеко за морями! У! у!

Это восклицание вовсе не мелодическое, но исполненное глубокой тоски и сопровождаемое дикими жестами костлявых рук, болезненно отозвалось в сердце Флоренсы, и она еще больше испугалась страшной старухи. Это обстоятельство спасло её локоны. Взмахнув два-три раза огромными ножницами над её головой, м-с Браун велела ей хорошенько запрятать волосы под шляпу, и не подавать соблазнительного повода к искушению. Одержав над собой такую трудную победу, старуха снова уселась на кучу костей, закурила коротенькую черную трубку, и губы её зачавкали наистрашнейшим образом, как будто бы она хотела проглотить чубук.

Выкурив трубку, она велела Флоренсе нести кроличью шкуру, чтобы придать ей вид своей обыкновенной спутницы и сказала, что отведет ее на большую улицу, откуда она может разспрашивать о дороге к своим друзьям. Но в то же время старуха, с грозными заклятиями и под опасением страшного мщения, строго-настрого запретила своей жертве справляться об отцовском доме, который могь быть очень недалеко; a она должна была разспрашивать об отцовской конторе в Сити, простояв наперед на одном месте, где будет указано, до тех пор, пока часы не пробьют трех. Все эти распоряжения м-с Браун подкрепила уверением, что за ней станут присматривать зоркие глаза, и ни одно её движение не укроется от бдительного наблюдения. Флоренса обещала во всей точности выполнить строгия приказания.

Наконец, м-с Браун, выступая вперед, повела превращенную и оборванную девочку по лабиринту тесных улиц, переулков и закоулков, которые через несколько времени вывели их на пустой огромный двор с проходными воротами, откуда можно было слышать стук проезжавших экипажей. Указав на эти ворота, старуха на прощаньи схватила свою спутницу за волосы, как будто раскаявалась в своем великодушии, и сказала глухим голосом:

- Ну, теперь ты знаешь, что делать. Стой тут до трех часов, и потом отыскивай контору отца. Да смотри y меня ни, гу-гу! не то я задушу тебя, как кошку.

Флоренса почувствовала, что гора свалилась с её плеч, когда она осталась одна. Верная строгим приказаниям, она робко остановилась в одном углу пустого двора и, обернувшись назад, увидела, что страшная старуха все еще стоит y забора, трясет головой и машет кулаком. как бы припоминая свои угрозы. Вслед за тем, перепуганная девочка еще оглядывалась несколько раз, почти каждую минуту; но старуха уже исчезла, и не было больше никаких следов её тайного или явного присутствия.

Мало-по-малу Флоренса начала в своей засаде присматриваться и прислушиваться к уличной суматохе, с нетерпением дожидаясь вожделенных ударов часового колокола. Но часы, по-видимому, сговорились никогда не пробить трех. Наконец, к несказанному счастью, на колокольне забили четверти, и вслед затем раздалось: раз, два, три; Флоренса оглянулась во все стороны, сделала шаг вперед, но тут же остановилась, опасаясь оскорбить этой торопливостью всемогущих шпионов м-с Браун. Потом, уверившись, что никто за ней не присматриваеть, она поспешно, как только позволяли большие и изорванные коты, выбежала из ворот, крепко держа в руке кроличью шкуру.

Об отцовской конторе ей известно было только то, что она принадлежала Домби и Сыну, что это знаменитая контора в Сити. Поэтому она могла только спрашивать, где пройти к Домби и Сыну в Сити, и как эти вопросы обращены были исключительно к детям - больших она боялась - то не получила никакого удовлетворительного ответа. Продолжая потом разспрашивать только о Сити, она мало-по-малу достигла этой огромной части города, которою управляет страшный лорд-мэр.

Утомленная продолжительной ходьбой, измученная безпрестанной толкотней, оглушенная пронзительным шумом и суматохой, безпокоясь о своем брате и о потерянных няньках, устрашенная всем, что случилось и что еще могло с нею случиться, особенно когда явится она в этом рубище на глаза раздраженному отцу, Флоренса несколько раз останавливалась рыдать, облегчая истерзанное сердце горькими слезами. Но толпа в эту пору или вовсе не обращала внимания на маленькую нищую в лохмотьях, или равнодушно проходила мимо в том предположении, что ее выучили этим способом возбуждать сострадание и выманивать деньги. Призвав на помощь все присутствие духа, всю твердость характера, искушенного преждевременным опытом и несчастиями, Флоренса, почти выбиваясь из сил, продолжала идти по указанному направлению, имея в виду постоянно одну цель.

Наконец, уже вечером, после многих переходов, ей удалось из шумной, тесной улицы, загроможденной фурами и телегами, выбраться на пристань или набережную, где в безпорядке разбросаны были мешки, чемоданы, бочки, ящики. Здесь, подле весов и деревянного домика на колесах, встретился с нею толстый дюжий мужчина с пером за ухом и руками, опущенными в карманы. Он стоял, присвистывая и посматривая на ближайшия мачты и лодки, как будто дневная его работа приходила к концу.

- Проваливай, проваливай, моя милая! Тут нет ничего для тебя, - сказал толстяк, случайно обернувшись к маленькой девочке в лохмотьях.

- Скажите пожалуста, ведь это Сити? спросила дрожащим голосом заблудшая дочь Домби и Сына.

- Ну, да, Сити. Ты это знвешь не хуже моего. Проваливай, говорю тебе; ничего тут нет для тебя.

- Да мне ничего и не нужно, робко отвечала девочка, - только позвольте спросить вас, где дорога к Домби и Сыну?

Толстяк, по-видимому, был очень озадачен этим вопросом. Посмотрев внимательно на Флоренсу, он сказал:

- A зачем тебе Домби и Сын?

- Мне надобно знать, где их контора.

Толстяк еще с большим вниманием посмотрел на нее, и так крепко, в знак удивления, почесал затылок, что шляпа слетела с его головы.

- Джо! - закричал он работнику, поднимая и надевая шляпу.

- Где этот смазливый мальчуган, что смотрит за товарами Домби?

- A он только что вышел в другия ворота, сказал Джо.

- Позови-ка его на миниту.

Джо побежал и, закричав во все горло, тотчас же воротился с красивымь и веселым мальчиком лет четырнадцати.

- Вы, любезный, кажись, служите y Домби? - спросил толстяк.

- Точно так, м-р Кларк, - отвечал мальчик.

- A вгляните-ка на нее! - сказал м-р Кларк.

Повинуясь указательному движению м-р Кларка, мальчик подошел к незнакомой девочке, никак не понимая, что ему с нею делать. Флоренса, между тем, слышавшая весь разговор, умела сообразить, что для нея не было теперь никакой опасности, и что странствования её приближаются к концу. При взгляде на прекрасного веселого мальчика, она почувствовала такую радость, такое одушевление, что немедленно побежала к нему навстречу, обронив на дороге гадкий башмак, и обеими руками ухватилась за его руку.

- Я заблудилась, с вашего позволения: - сказала Флоренса.

- Заблудились! - вскричал мальчик.

- Да, я заблудилась нынешним утром, далеко отсюда; ох, как далеко: И y меня отняли мое платье, и теперь на мне чужая одежда, и зовут меня Флоренсой Домби, и я единственная сестра моего маленького братца, и, о милый! милый! спасите меня, сделайте милость, спасите! - рыдая говорила Флоренса, давая полный простор детским чувствованиям и заливаясь горькими слезами. В это самое время гадкая шляпка слетела с её головы, и густые черные локоны в безпорядке растрепались по её личику, к невыразимому удивлению и соболезнованию молодого Вальтера, племянника Соломона Гильса, мастера всех морских инструментов.

М-р Кларк, по-видимому, не помнил себя от изумления и, насилу переводя дух, заметил только, что никогда не случалось ему видеть такой истории на этой пристани. Вальтер поднял башмак и проворно надел его на маленькую ножку, как сказочный принц, надевший туфли Сандрильоне. Он подал правую руку Флоренсе, повесил на левое плечо кроличью шкуру, и новый Геркулес, он почувствовал, что страшный дракон бездыханный лежит y его ног.

- Не плачьте, мисс Домби! - сказал Вальтер, проникнутый необыкновенным восторгом. - Как я рад, что был в это время на пристани! Теперь вы так же безопасны, как если бы защищала вас целая рота храбрых моряков на военномь корабле.

- Я не стану больше плакать, - отвечала Флоренса, - теперь я плачу только от радости!

- Плачет от радости! - думал Вальтер, - и я причиной этой радости! Пойдемте, мисс Домби. Вот и другой башмак вы обронили, наденьте лучше мои, миссь Домби.

- Нет, нет, нет, не безпокойтееь, - сказала Флоренса, останавливая юношу, когда тот поспешно начал разуваться. - Мне хорошо и в этих башмаках, право хорошо!

- Ну да, - сказал Вальтер, взглянув на её ножку, - мои были бы слишком велики для вас Как это мне такая глупость пришла в голову! В моих вам вовсе нельзя идти! Пойдемте, мисс Домби. Какой это мошенник оскорбил вас? Как бы до него добратьсяи

И они пошли рука об руку, не обращая ни малейшого внимания на проходящих, которые с изумлением смотрели на странную чету. Вальтер был совершенно счастлив, и в глазах его искрилась безпредельная гордость.

Становилось темно, небо покрылось облаками, и уже начинал накрапывать дождь; но счастливая чета не заботилась ни о чем и быстро продолжала идти вперед. Оба они совершенно погружены были в последния приключения, и Флоренса обо всем рассказывала с невинной откровенностью своего возраста, между тем как Вальтер слушал ее с напряженным вниманием, воображая, что они гуляют в густой чаще между высокими деревьями, на каком-нибудь пустом острову, под тропиками, вдали от грязной улицы на берегу Темзы.

- Далеко над идти? - спросила наконец Флоренса, вперив глазки на лицо своего товарища.

что? Пойдемте лучше к моему дяде: он живет отсюда близехонько. Там вы переоденетесь, отдохнете и поедете домой в карете. Не лучше ли этак?

- Я то же думаю, - отвечала Флоренса, - не лучше ли этак? A вы как думаете?

Когда они остановились в раздумьи среди улицы, мимо их прошел какой-то мужчина, который проницательно взглянул на Вальтера, как будто угадывал его; но не сказав ни слова и не останавливаясь, пошел вперед.

- Ведь это, кажется, м-р Каркер! - сказал Вальтер, - Каркер из нашей конторы, мисс Домби, не приказчик Каркер, a другой, младший Каркер. Эй! м-р Каркер!

- Неужели это Вальтер Гэй? - сказал прохожий, останавливаясь и оборачиваясь назад. - Откуда y тебя такой странный товарищ?

Когда он остановился подле фонаря и внимательно начал слушать поспешное объяснение Вальтера, фигура его представила замечательный контраст с молодыми людьми, которые стояли перед ним рука об руку. Он был не стар, но волосы его совершенно поседели, спина согнулась, как будто под бременем больших несчастий и задумчивое, печальное лицо исковеркано было глубокими морщинами. Огонь в его глазах, черты лица, голос, каким он говорил, казалось, совершенно ослабели и потухли вместе с силами духа, сокрушенного изнурительными заботами. Он одеть был очень прилично в простое черное платье, которое, гармонируя с общим характером его физиономии, как будто сплющилось и съежилось на его неподвижных членах, и от этого вся фигура с ног до головы становилась еще мрачнее и печальнее.

И между тем его симпатия к пылким стремлениям и надеждам молодого сердца, по-видимому, вововсе не потухла вместе с другими силами души. Он смотрел на важную, озабоченную физиономию мальчика с необыкновенным участием, и в глазах его заискрилось невыразимое безпокойство и сострадание, как ни старался он скрыть эти чувства. Когда Вальтер, окончив рассказ, спросил его насчет Флоренсы, он посмотрел на него с таким многозначительным выражением, как будто читал приговор судьбы на его лице, печально противоречивший с его настоящим положением.

- Что вы мне присоветуете, м-р Каркер? - сказал Вальтер весело улыбаясь. - Вы всегда мне подаете хорошие советы, когда разговоритесь, хоть это бывает очень редко.

- Вашт план не дурен! - сказал м-р Каркер, посматривая попеременно то на Вальтера, то на Флоренсу.

- М-р Каркер! - сказал Вальтер, озаренный великодушною мыслью. - Мы вот как устроим; Вы пойдете к м-ру Домби и принесете ему радостную весть; a мы станем дожидаться y дядюшки. Это будет очень недурно. Ступайте же!

- Мне идти? - возразил Каркер.

Вместо ответа м-р Каркер крепко пожал мальчику руку, пожелав ему доброго вечера, и, рекомендуя действовать скорее, поспешно пошел своей дорогой.

- Экой чудак! - сказал Вальтер, следя глазами за удаляющимся стариком. - Теперь нам с вами, мисс Домби, поскорее надо идти к дядюшке. A вы слышали что-нибудь от своего папеньки о м-ре Каркере младшем?

- Нет, - наивно отвечла девочка, - папенька говорит со мной очень редко.

- Ах, да! Тем стыднее для него, думал Вальтер, пристально вглядываясь в страждущее личико своей спутницы. Потом он с безпокойством и ребяческою живостью начал озираться во все стороны, чтобы найдти предметь для нового разговора, и когда Флоренса, в эту самую минуту, опять обронила несчастный башмак, он вызвался донести ее на руках к дому своего дяди. Флоренса, несмотря на чрезмерную усталость, с улыбкой отклонила эту услугу, говоря, что он может ее уронить, и так как они уже были недалеко от деревянного мичмана, Вальтер вспомнил по этому поводу о кораблекрушениях и страшных несчастиях на море, рассказывая, как иной раз смелые мальчики гораздо меньше его торжественно выручали и спасали девочек гораздо старше Флоренсы. Этот интересный разговор был в полном разгаре, когда, наконец, они пришли к дверям мастера морских инструментов.

- Эй, дядя! дядюшка Соль! - закричал Вальтер, опрометью вбегая в магазин и начиная говорить без всякой связи, едва переводя дух. - Удивительное, странное приключение! Дочь м-ра Домби заблудилась на улице - какая-то старая ведьма ограбила ее с ног до головы я ее нашел, привел к тебе - да загляни же сюда - эй, ты, дядя Соломон!

- Силы небесные! - кричал дядя Соль, отскакивая в ужасном волнении от своих любимых инструментов. - Может ли это быть! Смотри, я...

- Нечего тут смотреть, когда я тебе говорю. Иди-ка придвинем к камину софу - да поставь на стол тарелки, дядюшка Соль, да подай чего-нибудь покушать - она голодна - сбросьте свои негодные коты, мисс Флоренса, сядьте сюда подле камина, вот так, положите ножки на решетку - ах, как оне мокры - так-то, дядяшка Соль - удивительное приключение! Ух! как я разгорелся!

Соломон Гильс разгорелся не менее племянника, когда начал хлопотать и возиться около неожиданной гостьи. Он гладил Флоренсу по голове, вытирал её ноги своим платком, нагретым y камина, готовил для нея обед, просил ее кушать, пить, и в то же время следил глазами за взбалмошным Вальтером, который, как бешенный, метался из угла в угол, кричал, стучал, вдруг принимался за двадцать дел и не делал ничего.

- Вот что, дядя! - сказал он наконец, схватив свечу, - ты погоди минуточку, a я сбегаю на чердак, переменю куртку, и - марш! Ведь вот оно, какие чудеса: неправда ли?

- Дружочек мой, - начал Соломон, который с очками на носу и большими часами в кармане безпрестанно колебался между Флоренсой на софе, и племянником во всех углах комнаты, - это такое необыкновенное...

- Ах да, да, да! - вскричал Соломон, подавая огромную ногу баранины, как будто угощал богатыря. - Я уж похлопочу о ней, Валли! Бедняжечка! Как она голодна, я думаю! A ты ступай, и будь готов. Господи, твоя воля! Сэр Ричард Виттингтон три раза лорд-мэр города Лондона!

Вальтер очень недолго бегал на чердак, a между тем в его отсутствие усталая гостья задремала y камина. В том промежутке времени, продолжавшемся не более пяти минут, Соломон Гильс, начавший понемногу приходил в себя, затвориль комнату и заслонил решеткою камин, чтобы огонь не безпокоил ребенка. Таким образом, когда мальчик воротился, Флоренса почивала очень спокойно.

- Славно, дядя, славно! - шептал он, схватывая Соломона в охапку, так что y того караска выступила на лице. - Теперь я иду! Только надо взять с собою корку хлеба: я ужасно голоден. Ты смотри, не разбуди ее, дядюшка Соль!

- Нет, нет не разбужу, - говорил Соломон. - Прехорошенькая девочка;

- Еще бы! - сказал Вальтер, - я в жизнь не видал такого личика! Так то, дядюшка Соль. Ну, теперь я иду!

- Пора, пора! Ступай! - проговорил Соломон. Дядюшка! а, дядюшка! - вскричал Вальтер, выглядывая из-за дверей.

- Ты еще не ушел? - сказал Соломон.

- Здорова ли она?

- Совершенно здорова.

- Ну, славу Богу. Теперь я иду.

- Теперь, конечно, уйдешь, - сказал про себя Саломон.

- Эй! дядя Соль! - вскричал Вальтер, выставляя голову из-за дверей.

- Ты еще не ушел? - сказал Соломон.

- Вот что, дядюшка Соломон. С нами встретился на улице м-р Каркер младший, чудак такой, что Боже упаси! - Прощай, говорит, Вальтер, прощай: мне пора домой! - Только я оглядываюсь, - a он идет за нами, и уж когда мы дошли до магазина, он все шел за ними, как слуга или верная собака за своим господином. Такой чудак! Ну, a как она теперь?

- Совершенно спокойна и счастлива, Валли. Ступай!

- Теперь пойду, пойду!

И на этот раз он действительно пошел. Соломон Гильс, потеряв аппетит, уселся по другую сторону камина и, внимательно наблюдая спящую Флоренсу, начал строить великолепные воздушные замки самой фантастической архитектуры, прозревая в туманную даль чрез магическия стекла своих инструментов. В этом положении он, в своем валлийском парике и кофейном камзоле, был очень похож на таинственного волшебника, который держал молодую девушку в очарованном сне.

выскочил изь наемного экипажа и, доложив о своем приходе, прямо побежал в библиотеку, где господствовало в эту минуту великое смешение языков, и куда собрались на общее совещание: м-р Домби, его сестра, мисс Токс_, Ричардс и Сусанна Ниппер.

- Прошу извинить, милостивый государь, - сказал Вальтер, быстро вбегая в комиату, - мне очень приятно известить вас, что беды нет никакой. Мисс Домби нашлась.

был необыкновенным восторгом и одушевлением.

- Я говорил тебе, Луиза, что она непременно найдется, - сказал м-р Домби, небрежно оборачивая чрез плечо голову к м-с Чикк, которая заливалась горючими слезами вместе с своей неразиучной подругой, мисс Токс. - Сказать слугам, чтобы прекратили поиски. Мальчика я знаю: это молодой Гэй из конторы. Говорите любезный, каким образом нашалась моя дочь? Мне известно, как ее потеряли.

- Но как она нашлась? - продолжал он, - и кто ее нашел? Это теперь необходимо знать.

- Мне сдается, милостивый государь, - скромно отвечал Вальтер, - что я нашел мисс Домби. То есть не то, чтобы я мог вменить себе в заслугу, что я действительно ее нашел, милостивый государь, но я имел только чсоть сделаться счастливым орудием её...

- Это что значит? - сурово прервал м-р Домби, которому, по-видимому, крайне не нравилось, что мальчик гордился своим участием в этом деле, - не то, чтобы вы действительно нашли мою дочь, a были только счастливым орудием?... Говорите яснее и последовательнее.

Но быть последовательным Вальтер никак не мог. Он кое-как объяснил весь ход дела и сказал, почему мисс Домби осталась y его дяди.

- Вы слишком добры, милостивый государы - сказал Вальтер. - Уверяю вас, я нф думал ни о какой награде.

- Вы еще слишком молоды, Вальтер Гэй, - сказал м-р Домби почти с сердцем, - нет надобности знать, о чем вы думали, или не думали. Вы вели себя хорошо, и этого довольно. Скромность тут неуместна. Луиза, вели дать ему вина.

Взор м-ра Домби очень неблагосклонно следил за Вальтером, когда тот, в сопровождении м-с Чикк, выходил из комнаты, и нет сомнения, умственные очи его выражали еще большую неблагосклонность, когда услужливый мальчик ехал к своему дяде вместе сь Сусанною Ниппер.

Между тем Флоренса в этот промежуток успела отдохнуть, пообедать, и теснейшим образом подружиться с дядюшкой Соломоном, с которым она с полной откровенностью, начала разговаривать о всякой всячине. За этой бфседой застала ее черноглазая нянька, которую, впрочем, теперь можно было назвать красноглазою, - так много плакала она нынешний день! Не говоря ни слова, не сделав ни малейшого выговора, она заключила свою воспитанницу в объятия и была, по-видимому, совершенно счастлива этим свиданием. Превратив маленькую контору в дамскую уборную, она с большим старанием одела Флоренсу в её собственное платье, и через несколько минут гостеприимные хозяева увидели перед собой настоящую мисс Домби.

Старик Соль был совершено счастлив, и от избытка нежности поцеловал свою маленькую гостью.

- Доброй ночи, Вальтер! - сказала Флоренса. - Прощай!

- Прощайте, - сказал Вальтер, подавая ей обе руки.

- Я никогда не забуду тебя, - продолжала Флоренса, - никогда, никогда! Прощай, Вальтер!

Что же ты Вальтер? Ну, доброй ночи, Вальтер! Прощай, Вальтеръи Дай сюда руку, Вальтер, вот так! Прощай, прощай!

Она еще раз простилась с Вальтером, когда Сусанна усаживала ее в карету, и даже, когда экипаж двинулся с места, она несколько раз махала ему платком; Вальтер, стоя на крыльце весело отвечал на её поклоны, устремив неподвижный взор на удаляющийся экипаж, между тем как деревянный мичман позади его, казалось, так же, как и он, посылал прощальные приветствия дорогой гостье, ни на что больше не обращая внимания.

Скоро Флоренса подехала к родительскому дому и вошла в библиотеку, где опять господствовало смешение языков. Карете велено было дожидаться - "для м-с Ричардс", так таинственно прошептала горничная, когда Сусанна проходила мимо.

не смела выходить из дому с неверными слугами. М-с Чикк прервала на минуту плачевные соболезнования относительно испорченности человеческой природы, не умевшей идти по стезям добродетели даже по поводу "Благотворительного Точильщика", и встретила свою племянницу важными приветствиями, подобающими истинной Домби. Мисс Токс настроила свои чувствования на этот же лад. Только одна Ричардс, виноватая Ричардс, облегчила свое сердце радостными восклицаниями и слезами, и спешила расцеловать милую малютку.

вести себя приличным образом в отношении к младенцу, который теперь, по вашей милости, должен лишиться своего естественного пропитания!

- Бедное, бедное дитя! - прошептала жалобным голосом мисс Токс.

- Если-бы я на вашем месте, - торжественно сказала м-с Чикк, - была так неблагодарна, мне бы показалось, что платье "Благотворительного Точильщика" задушить моего сына, a воспитание развратит его.

М-с Чикк не подозревала, какая убийственная правда выходила из её уст. Форменное платье уже порядком начинало душить несчастного Тудля, a воспитание покамест ограничивалось палочными ударами с одной стороны, и болезнешшми стомами - с другой.

- Луиза - сказал м-р Домби, - нет надобности продолжать этих замечаний. Женщина получила деньги и отставлена от должности. Ричардс, вы оставляете этот дом, потому что осмелились уйти с моим сыном - слышите ли? с моим сыном, - м-р Домби с особой выразительностью произнес эти два слова, - в такой притон и в такое общество, о котором нельзя подумать без содрогания. Что же касается до приключения с Флоренсой, я считаю его в некотором смысле счастливым и благоприятным обстоятельством, потому что без него никогда бы не узнал вашей вины, между тем как теперь вы сами принуждены были рассказать обо всем. Луиза, - продолжал м-р Домби, обращаясь к сестре, - другая нянька, думаю я, - здесь мисс Ниппер громко зарыдала - может остаться, потому что она еще слишком молода и по неволе увлечена была соблазнительным поведением кормилицы. Теперь потрудись распорядиться, чтобы извозчику заплатили до, - здесь м-р Домби приостановился и сделал презрительную мину - до Садов Стаггса.

собственная плоть и кровь, от которой нельзя же было отказаться, вешается в его присутствии на шею посторонней, презренной женицины, да это то же, что кинжал в сердце, или острая стрела в растерзанную грудь! Ему, правда, никакого не было дела, кого любигь или ненавидит его дочь; но его обдало смертельным холодом при одной мысли, что то же самое могло со временем повториться и с его сыном!

Как бы то ни было, на этот разь его сынгь кричал во всю ночь на все возможные напевы. Неудивительно: бедный Павел терял свою вторую мать, или правильнее, первую мать, которая с любовью приветствовала возникающую зарю его жизни: ужасное лишение, какое только может вытерпеть сиротствующий младенец! Тот же удар лишил его сестру единственного верного друга, и Флоренса горько рыдала до глубокой полночи, пока печальный сон не сомкнул её вежд. Но все эти вещи не относятся к делу: не станем толковать о них.