Домби и сын.
Глава XVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Глава XVII. (старая орфография)

Глава XVII. 

Капитан Куттль устраивает судьбу молодых людей.

Приводя в исполнение свой замысловатый и глубоко обдуманный план, капитан Куттль, считавший себя, как и все добряки, человеком удивительно проницательным, поспешил отправиться в это чреватое событиями воскресенье в дом м-ра Домби, и через несколько минут после разлуки с Вальтером предстал пред очи Таулисона в полном блеске своих экстренных полусапожек. Но камердинер, к великому огорчению, известил его об угрожающем бедствии, и Куттль, как человек деликатный, понимающий приличия, ретировался назад, вручив наперед для доставления м-ру Домби прелестнейший букет цветов, который должен был служить несомненным доказательством его глубокого уважения к почтенной фамилии. Уходя, он очень основательно заметил, что все мы люди, все человеки; a в Писании сказано, что ни един волос с головы нашей не упадет без воли Божией. "Главное, - прибавил он, наконец, - надобно держать голову прямо против ветру, и авось Богь все устроит к лучшему. Передайте это, любезный, от моего имени м-ру Домби и скажите, что я завтра постараюсь как-нибудь завернуть".

Никто и никогда, кроме камердинера, не слыхал этих комплиментов. Капитанский букет, пролежавший всю ночь на столе, был поутру сметен в помойную яму, и таким образом великолепный план капитана Куттля, обещавший такие блистательные результаты, разбился в дребезги со всеми замысловатыми подробностями.

Уже поздно ночью Вальтер воротился домой после своей продолжительной прогулки. Взволнованный впечатлениями трагической снены, где судьба и на его долю отвела на последнюю роль, он почти не помнил себя, когда пересказывал печальные вести, и вовсе не замечал, что дядя Соль еще не посвящен был в барбадосския тайны. Капитан Куттль стоял, как на иголках, и боялся до смерти, как бы молодой человек не проболтался. Он делал ему своим крюком выразительные сигналы, как один из китайских мудрецов, пишущих на воздухе известные мистическия слова, которых никак нельзя произнести. Он махал, чертил, кривлялся и грозил, но так, что и китайский мудрец не понял бы его мистерии.

Впрочем, узнав о подробностях приключения, Куттль отставил эти покушения, так как было ясно, что теперь едва ли удастся до Вальтерова отъезда покалякать с м-ром Домби. Но признавая с сокрушенным и смиренным сердцем, что молодой человек непременно теперь же дожен объясниться с дядей Соломоном, Куттль все-таки питал в глубине души непоколебимое упование, что такой человек, как он, приходился как нельзя больше по плечу для такого человека, как м-р Домби: всего каких-нибудь два, три слова между ними, и судьба Вальтера устроилась бы к общему благополучию. Ибо не мог забыть капитан, как он и м-р Домби в каких-нибудь полчаса стали в Брайтоне на самую короткую ногу в отношении друг к другу, и как ловко каждый из них начинал разговор именно там, где нужно было ввернуть приличное словцо. Не мог он забыть, что он, и только он один, Нед Куттль, привел к вожделенному концу маклерское дело, и без него, конечно, никому бы тогда не пришло в голову обратиться к м-ру Домби. Так и теперь: не случись этой беды, он, разумеется, не дал бы промаху. Ну, что-ж делать? Клюнуло - потащил, сорвалось - не спрашивай. A между тем благоразумному человеку отчаяваться не следует. Распустил морской парус, - и катай, валяй на волю Божию: авось еще поспеешь вовремя.

Эти глубокия соображения не помешали капитану Куттлю слушать молодого человека с напряженным вниманием и проливать слезы на праздничные воротнички своей рубашки. Наконец, в изобретательном мозгу его зародился новый весьма замысловатый план: "При первой же встрече, - думал капитан, - приглашу к себе м-ра Домби на Корабельную площадь перекусить хлеба-соли, и за дружеской бутылкой хорошого вина мы вдоволь наговоримся относительно будущих видов нашего парня". Но тут же пришла ему в голову неизвестность относительно м-с Мак Стингер. Как знать? Быть может, непутная лисица угораздится во время этой беседы засесть в передней и задумает читать свои проповеди. Нехорошо, очень нехорошо.

Один факт представлялся капитану Куттлю осязательно очевидным, факт, что молодой человек уже сделался в некотором роде членом семейства м-ра Домби. Разумеется, скромный парень сам этого не замечал; где ему? Он едва замечает непочатый обед, который стоит y него под носом. A дело яснее солнца: Вальтер был действующим лицом в печальной сцене, которую он изобразил с таким патетическим эффектом. Его вспомнили, назвали по имени, поручили особенной заботливости, - и теперь ли еще сомневаться, что м-р Домби станет пещись о нем, как о собственном детище? Такия заключения, и не быв приведены в ясность, могли быть чрезвычайно успокоительными для ученого мастера всех морских инструментов. Поэтому капитан основательно разсчитал, что теперь-то именно всего приличнее свести речь на вест-индский проект, который с этой точки зрения представлялся милостивым благословением самого неба.

- Будь y меня капитал, - сказал он, - я не замедлил бы сию же минуту вручить нашему мальчугану сотню тысяч фунтов чистоганом, и был бы убежден, как дважды-два четыре, что эти денежки воротятся в мой сундук с огромными процентами.

Это непредвиденное известие сперва, как громом, поразило Соломона Гильса; но капитан развернул перед ним такую блистательную перспективу, a с таким искусством намекнул на виттингтонския последствия, что y бедного старика закружилась голова. Затем капитан очень ловко повел речь на последния приключения, рассказанные Вальтером, и так как все это имело самую тесную связь с поэтическим сказанием о любовных похождениях красавицы Пегги, то он и пропел это стихотворение с таким чудным эффектом, какого и сам в себе не подозревал. Вальтер, с своей стороны, притворившись чрезвычайно веселым, настроил такую бездну воздушных замков относительно своего благополучного возвращения в Лондон после блистательных похождений на чужбине, что дядя Соломон, посмотрев сперва на племянника, a потом на закадычного друга, серьезно начинал думать, что ему должно с ума сойти от радости.

- Но вы понимаете, друзья мои, я уж отстал от времени, - заметил озадаченный старик, проводя с нервическим раздражением свои пальцы через весь ряд блестящих пуговиц жилета. - Мне бы хотелось иметь племянника на глазах. Это, уж, ведь я знаю, старая песня. Он всегда с ума сходит от моря. Он... он, смею сказать, радехонек меня оставить.

- Дядя Соль! - вскричал Вальтер с живостью, - если ты так станешь думать, - кончено: я не еду. Что тут толковать, капитан Куттль? Не еду, да и только. Если дядюшка думает, что я радехонек его оставить, - к чорту вест-индские острова, к чорту мое губернаторство. Не двигаюсь с места.

- Полно, Валли, полно, - сказал капитан. - Ах Соломон, Соломон, как тебе не стыдно!

Старик неподвижно смотрел на Вальтера, не говоря ни слова.

- A вон плывет какой-то корабль, - затянул аллегорически капитан - плывет прямо сюда на нашу пристань. Чье это имя написано на корабле? имя Гэя, кажется? или нет, нет, сказал капитан, возвышая голос - теперь хорошо вижу: "Соломон Гильс".

- Нед, - сказал старик, притягивая Вальтера к себе и нежно смотря ему в лицо - я знаю, разумеется, я очень хорошо знаю, что Валли заботится больше обо мне, чем о себе самом. В этом и никогда не сомневался. Но если я говорю, что он рад уехать, это значит, я надеюсь, что он рад. Смотри сюда, Нед, да и ты, Валли: ведь это совсем неожиданная новость: ведь она, что называется, упала, как снег на голову. A я уж отстал от времени - ох! - далеко отстал. Скажи мне еще раз, но скажи по совести: точно ли тут дело идет о счастьи моего милого племянника?

Старик с невыразимым безпокойством смотрел то на Вальтера, то на капитана. Те молчали.

- Говорите же: да или нет? Я могу привыкнуть ко всему и помирюсь со всем, если этого требуют выгоды Вальтера; но сохрани Бог, если он что-нибудь от меня скрывает или единственно из-за меня пускается на какое-нибудь опасное предприятие. Слушай, Нед Куттль, - продолжал старик таким трогательным голосом, который в основании поколебал дипломатическую тактику храброго капитана - откровенен ли ты со мной? Правду ли высказал ты своему другу? Говори. Что же ты молчишь, Нед Куттль? Какая задняя мысль y тебя на уме? Почему ты первый, a не я, узнал, что он должен ехать? Почему?....

Вальтер, скрепя сердце, с истинным самоотвержением поспешил на выручку капитана, и оба они, толкуя безпрестанно о заморских проектах, так запутали старика, что он, по-видимому, даже забыл о скорой разлуке с племянником.

Но медлить и колебаться было невозможно. На другой же день Вальтер получил от главного приказчика, м-ра Каркера, необходимые бумаги и деньги на экипировку вместе с извещением, что "Сын и Наследник" снимется с якоря недели через две. При торопливых хлопотах пред отъездом, - Вальтер нарочно суетился от утра до ночи; старик потерял и последнюю власть над собою. Он ходил, как угорелый, думая обо всем и ни о чем. Время отъезда приближалось быстро.

Капитан Куттль, ежедневно узнававший от Вальтера обо всех подробностях, видел очень ясно, что время идет к концу, и между тем не представлялось ни малейшого случая осведомиться хорошенько о настоящей сущности дела. Долго и безполезно думал он об этом головоломном вопросе, пока, наконец, светлая идея не озарила его ум. "А что, если я заверну к м-ру Каркеру?" - спросил он сам себя. "Ведь можно и от него осведомиться о направлении ветра!"

Эта идея чрезвычайно понравилась капитану. Она осенила его мозг в счастливую минуту вдохновения, когда он после завтрака на корабельной площади с большим комфортом курил трубку. Табак был превосходный, a идея, нечего сказать, еще превосходнее. Она совершенно успокоила его честную совесть, немножко растревоженную как доверенностью Вальтера, так и бесконечными разспросами старика. Теперь он может услужить друзьям. Разумеется, он выведает наперед образ мыслей и характер м-ра Каркера, a там, смотря по обстоятельствам, разговорится с ним с большей или меньшей откровенностью.

экспедицию. На этот раз в руке его не было великолепного букета; но зато в одной из пуговичных петель y него красовался прелестнейший и самый свежий подсолнечник, придававший ему очень приятный вид безпечного загородного жителя. С этим подсолнечником и сучковатой палкой, в своей лощеной шляпе, он отправился в конторския заведения Домби и Сына.

Забежав в ближайший трактир выпить для куражу стакан пуншу, капитан замаршировал самым скорым шагом, чтобы не испарилось благотворное действие рому, и через несколько минут он стоял уже перед интересной особой м-ра Перча.

- Дружище, - заговорил капитан смелым и решительным тоном, - есть y вас губернатор, по имени Каркер.

- Естьто есть, сударь, да только он занят, да и все наши губернаторы очень заняты, a если сказать всю правду, так y них, с вашего позволения, никогда ни одной минуты не бывает свободной. Да-с!

- Послушайте-ка, любезный, - шепнул капитан на ухо, - мое имя капитан Куттль.

Капитан хотел притянуть его железным крюком, но тот отскочил, испугавшись особенно за м-с Перч, для которой взгляд на подобное оружие мог сделаться, при её настоящем положении, очень вредным.

- Если вы, дружище, потрудитесь доложить о капитане Куттле, я повременю. Понимаете?

С этими словами капитан уселся на красной полке м-ра Перча и, вынув из лощеной шляпы, притиснутой между коленями, носовой платок, вытер свой лоб и голову, чтобы придать себе свежий и бодрый вид. Потом он расчесал железным крюком волосы и спокойно начал разсматривать писарей.

Такое равнодушие капитана и вместе его непроницаемая таинственность сильно подействовали на м-ра Перча.

- Как ваше имя? - спросил м-р Перч, нагибаясь к полке.

- Капитан Куттль.

- Так-с, - сказал м-р Перч, продолжая увеселительное занятие и стараясь хорошенько запомнить фамилию гостя. - Уж так и быть, пойду доложу. Может, на ваше счастье, он и не занят. А, впрочем, едва ли.

- Вы скажите, что капитан Куттль задержит его только на одну минуту, никак не более.

Через минуту Перч воротился и сказал:

- Не угодно ли капитану Куттлю пожаловать в кабинет м-ра Каркера.

Старший приказчик величаво стоял в своей комнате на ковре подле нетопленного камина, завешенного листом сахарной бумаги. Он окинул вошедшого капитана таким взором, в котором, казалось, не было ничего особенно ободрительного.

- М-р Каркер? - сказал капитан.

- К вашим услугам, - сказал м-р Каркер, выставляя на показ все свои зубы.

- Хорошая черта, - подумал капитан, вникая в характер собеседника, к которому чувствовал влечение.

- Вот видите ли, какая история, - начал капитан, озираясь вокругь комнаты, сколько позволяли высочайшие воротнички рубахи - я, с вашего позволения, старый моряк, м-р Каркер, a Валли, который записан y вас в книгах, тоже почти что мой сын.

- Вальтер Гэй? - сказал м-р Каркер, опять выставляя все свои зубы.

- Именно так, Вальтер Гэй. Вы правы, м-р Каркер.

Манеры капитана выражали еще большее сочувствие к проницательному собеседнику.

- Нет! - сказал м-р Каркер, еще более оскаливая свои белые зубы.

- Странно, однако-ж, - возразил капитан, - a я имел удовольствие с ним познакомиться. Я и молодой мой друг заезжали к нему в Брайтон по некоторому дельцу. Может быть, вы знаете?

- Кажется, я имел честь устроить тогда это дельце, - сказал м-р Каркер,

- Разумеется, кому же, кроме вас! - отвечал капитан. - Вы тут главный губернатор. Это вещь известная. Ну так я.... теперь я принял смелость....

- Не угодно ли вам садцться? - сказал м-р Каркер, улыбаясь.

- Покорно благодарю, - отвечал капитан, торопясь воспользоваться приглашением. - Разговор как-то идет плавнее, когда сидишь. Да не угодно ли и вам присесть?

- Нет, я не люблю сидеть, - сказал приказчик, продолжая всматриваться с особенным вниманием в капитана. Казалось, у него столько же было глаз, сколько зубов, - Так вы приняли смелость, сказали вы, то есть, смелости тут нет никакой, a вы просто пришли - зачем?....

- Пожалуй, что и так, - отвечал капитан, - Люблю дружка за обычай, и что в самом деле за церемонии между светскими людьми? Ну, так я пришел сюда потолковать с вами насчет приятеля моего Валли. Его дядя, старик Соль, надо сказать вам, человек ученый, то есть, он просто, с вашего позволения, собаку съел во всех науках; но все же он, если говорить всю правду, никогда не был моряком, да и не способен быть моряком, оттого не способен, что не понимает никакого толку в светском обращении. При всем уме и огромных познаниях, он человек вовсе не практический. Это уж по нашей части. A Валли, как вы, разумеется, знаете, прекраснейший молодой человек, да только опять та беда, что застенчив, - скромен и застенчив так, что из рук вон. Вот я и пришел переговорить с вами наедине, с глазу на глаз, по-дружески, относительно того, как y вас тут, - все ли обстоит благополучно, a главное: попутный ли ветер дует в паруса нашего Валли? Понимаете? Разумеется, я бы всю подноготную выведал от самого вашего адмирала, да только теперь.... что-ж делать? Все мы люди, все человеки, сказано в Писании.

- A как вы сами думаете? - спросил Каркер, загибая руки под фалды фрака. - Вы человек практический и моряк; какой же, по вашему, ветер дует в паруса молодого вашего друга?

Взгляд капитана при этом вопросе принял также многозначительное и глубокопроницательное выражение, которое опять мог бы только разъяснить китайский мудрец, владеющий непостижимым искусством писать на воздухе непроизносимые слова.

- Скажите наперед, - воскликнул капитан, одушевленный необыкновенным восторгом - угадал я или нет?

- Конечно, угадали, - сказал м-р Каркер, - я не сомневаюсь в этом.

- Ну так честь имею доложить вам, - вскричал капитан Куттль, - Вальтер летит на всех парусах при самом попутном ветре! да или нет?

М-р Каркер улыбнулся в знак согласия.

- Ветер дует взад, и на небе ни одного облачка, - продолжал капитан.

М-р Каркер опять улыбнулся, в знак совершенного согласия.

- Да, да, - говорил капитан, чувствуя себя значительно облегченным при этой выгрузке задушевных мыслей. - Я давно так думал и Вальтеру говорил то же самое. Очень вам благодарен, м-р Каркер.

- У Вальтера Гэя впереди блистательная перспектива, - заметил м-р Каркер, оскаливая зубы до самых десен. - Весь мир перед ним.

- Да, весь мир перед ним и жена на виду, как говорит английская пословица, - самодовольно прибавил капитан.

При слове "жена", которое на этот раз произнесено было без особого намерения, капитан приостановился, поднял глаза, повернул шляпу на конце своей палки и выразительно взглянул на своего вечно улыбающагося приятеля.

- Держу пари, - сказал он - на лучшую бутылку ямайского рому, я знаю, чему вы улыбаетесь.

М-р Каркер улыбнулся еще больше.

- Ни на шаг, - отвечал м-р Каркер.

- Ну, так вы теперь думали о заглавной букве Ф?

М-р Каркер не возражал.

- Затем следует Л, - продолжал капитан - a затем О и Р. Так или нет?

М-р Каркер опять улыбнулся.

- Да, так или нет? - шопотом спрашивал капитан, расплываясь от возрастающого блаженства.

Когда Каркер, вместо ответа, оскалил зубы и кивнул головой в знак совершенного согласия, капитан вскочил со стула, взял его за руку и с жаром принялся уверять, что они оба идут по одной и той же дороге, и что он, Нед Куттль, первый напал на настоящий след.

- Судьба свое возьмет, - продолжал капитан с важным и таинственным видом. - Припомните, как он с нею познакомился: случай удивительный, необыкновенный! Он нашел ее одну, среди грязной улицы, без пристанища, и что же? - полюбил ее с первого взгляда! она его тоже полюбила, и с той поры они души не чают друг в друге. Мы тогда же сказали, то есть я и Соломон Гильс, что они сотворены друг для друга. Прелестная парочка!

Кошка, обезьяна, гиена или мертвая голова никогда бы не показали капитану столько зубов, сколько он увидел их в продолжение этого разговора в огромной пасти м-ра Каркера.

- Да, что ни говори, a судьба - веревка, - продолжал счастливый капитан, - начиет вязать, так уж мое почтение: скрутит по рукам и по ногам. Разберите-ка хорошенько последния приключения и выйдет, что ветер и вода дружно несутся в одну сторону.

- Все благоприятствует его надеждам, - сказал м-р Каркер.

- Вспомните этот несчастный день, когда бедный адмиральский сынок.... кто как не судьба, смею сказать, привела его к постели умирающого ребенка? Желал бы я знать, что теперь может оторвать его от этого семейства?

- Разумеется, ничто, - отвечал м-р Каркер.

- Вы опять совершенно правы, - сказал капитан, крепко ножимая его руку. - Ничто, конечно, ничто. Теперь только держись крепче и распускай паруса. Сына больше нет.... бедное дитя! Так ли м-р Каркер?

- Совершенно так. Сына нет болыие.

- Так перемените же пароль... и с Богом. Ура, Вальтер Гэй, новый адмиральский сынок! Ура, племянник Соломона Гильса! И да здравствует сам Соломон, муж совета и разума, муж силы и крепости, ученейший муж, какого еще свет не производил! Кто против Соломона и племянника его, Вальтера Гэя? Кто сей дерзновенный?...

При заключении каждой из этих сентенций, капитан благосклонно подталкивал локтем своего приятеля и потом в избытке восторженности отступил, чтобы издали полюбоваться на эффект, произведенный этим взрывом блистательного красноречия. Его грудь подымалась высоко, и длинный толстый нос находился в состоянии самого бурного воспламенения.

- Прав ли я, сударь мой?

- Капитан Куттль, - сказал м-р Каркер, перегибаясь в три погибели наистраннейшим образом, как будто совершенно уничтожался перед другом будущого представителя фирмы, - ваши виды в отношении к Вальтеру Гэю обнаруживают удивительную проницательность и глубокомыслие с вашей стороны. Мне приятно подтвердить, что вы читаете в будущем, как пророк. Я понимаю, что этот разговор останется между нами.

- Ни гугу! - перебил капитан, - никому ни полслова!

- То есть, ни ему, ни другому кому? - продолжал приказчик.

Капитан нахмурил брови и кивнул головой.

- Благодарю вас от всего моего сердца, - сказал капитан, прислушиваясь с большим вниманием.

- Я не поколеблюсь сказать, что ваши предположения имеют силу очевиднейшого факта. Вы, что называется, прямо попали пальцем в небо.

М-р Каркер расширил пасть до самых ушей и не то чтобы повторил последния слова, a скривил рот и губы таким образом, как будто сам про себя бормотал: "Время еще терпит".

- И так как я знаю, - впрочем это я всегда знал, - что для Вальтера устраивают теперь карьеру... - заговорил капитан.

- Устраивают карьеру, - повторил м-р Каркер тем же безмолвным образом.

- Так как теперешнее путешествие Вальтера теснейшим образом соединено с общими ожиданиями насчет его в этом доме...

- То я могу быть совершенно спокойным, - продолжал капитан, - и до времени буду только смотреть во все глаза, не пускаясь, однако же, ни в какие предприятия.

М-р Каркер благосклонно одобрил такую решимость, a капитан еще благосклоннее выразил свое мнение относительно того, что он, Каркер, прелюбезнейший человек в свете, и что нехудо бы самому м-ру Домби брать пример с такого совершеннейшого образца. В заключение капитан от полноты душевного удовольствия еще раз протянул свою огромную руку, несколько похожую на старый блок, и учинил такое дружелюбное пожатие, что на мягкой ладони его приятеля отпечатлелись видимые знаки трещин и щелей, какими нататуирована была капитанская десница.

- Прощайте, - сказал капитан, - прощайте, любезный другь. Я вообще держу язык на привязи и о пустяках толковать не люблю; a побеседовать о деле с умным и образованным человеком, - это уж мое дело. Извините, пожалуйста, если я так нечаянно оторвал вас от ваших занятий.

- Ничего, ничего, - проговорил приказчик.

двухэтажный, номер девятый - не забудете? - толкнитесь в двери и ступайте себе с Богом наверх, ни на что не обращая внимания. Мне всегда приятно будет вас видеть. Прощайте.

После этого гостеприимного приглашения, капитан вышел из дверей, оставив м-ра Каркера в его прежнем положении y камина. Было какоето отчаянно кошачье или тигровое выражение во всех его приемах и обращении. Его проницательный и лукавый взгляд, фальшивый, вечно осклабляющийся рот, безукоризненно чистый и накрахмаленный галстух и самые бакенбарды, даже тихое движение его руки по белой рубашке и красным жирным щекам: все это выражало ужасно дикую и вместе самую хитрую свирепость.

Невинный капитан Куттль вышел из его кабинета в таком блаженном состоянии самопрославления, которое сообщило обновленный и свежий вид его широкому синему платью. "Держись крепче, Нед, - сказал он самому себе. - Ты сегодня устроил судьбу молодых людей! Да, ни больше, ни меньше. Чудесно устроил!"

Пропитанный с головы до ног самым поэтическим вдохновением при мысли о великолепных последствиях этого свидания, капитан, очутившись в передней, не могь не подшутить немножко над мром Перчем.

- Что, любезный, - сказал он ему, - губернаторы ваши всегда заняты? a? y них ни минуты нет свободной? a?

чтобы немедленно следовал за ним. Марш, марш!

Но прежде, чем выйти из дверей, капитан, к немалому изумлению писарей, начал, с таинственным видом, обозревать конторское заведение, как частицу будущих огромных владений своего молодого друга. Кассовая комната обратила на себя его особенное внимание; но чтобы не показаться в некотором роде любопытным, он ограничился простым одобрением и, деликатно раскланявшись с писарями с видом учтивости и вместе с тем покровительства, поспешно вышел из дверей. На улице немедленно догнал его м-р Перч, и они отправились в ближайшую таверну, чтобы на скорую руку выпить и закусить. М-р Перч, как человек подначальный, не могь долго медлить.

- Выпьем-ка, - сказал капитан, - за здоровье Вальра.

- За чье?

- За здоровье Вальра, - повторил капитан громовым голосом.

по легкости и чистоте языка; жил в половине семнадцатого века. Прим. перев.}, носивший это имя, и потому очень удивился, что капитан задумал предложить в Сити тост за здоровье стихотворца, который давным-давно отправился на тот свет. Это в некотором смысле показалось даже обидным м-ру Перчу. Еще бы предложили ему соорудить иамятник Шекспиру на публичной площади! На что это похоже? Словом, нехорошо, очень нехорошо. Он уж лучше ничего не скажет об этой истории своей жене. М-с Перч в таком положении, что пугать ее ничем не должно, a то долго ли до греха? На грех ведь мастера нет, и дураку закон не писан.

Во весь этот день капитан, блаженный своими подвигами, предпринятыми на пользу молодых людей, представлялся таинственным и непроницаемым даже для своих закадычных друзей. Он помииутно мигал, улыбался и делал самые многозначительные жесты. Если бы Вальтер попытался его допросить, нет сомнения, добродетельный муж не выдержал бы никаким образом и обличил бы себя еще до вечера; но Вальтер не допрашивал в той уверенности, что это самодовольствие происходило от их общого успеха в невинном обмане старика Соломона. Как бы то ни было, он не открыл своей тайны и унес ее с собою на Корабельную площадь. Возвращаясь домой поздно вечером, он надел лощеную шляпу набекрень, и в глазах его заискрилось такое лучезарное выражение, что м-с Мак Стингер - настоящая римская матрона, достойная быть первой воспитательницей в классическом пенсионе д-ра Блимбера - укрепилась, при первом взгляде на него, за уличными дверями и пребыла в этой засаде до тех пор, пока её жилец не убрался в свою комнату.