Домби и сын.
Глава XXI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Глава XXI. (старая орфография)

Глава XXI. 

Новые лица.

Высокие путешественники гуляли рука об руку на главной лемингтонской улице по солнечной её стороне. Майор, синелицый и пучеглазый, как всегда, моргал и кашлял с удивительным эффектом, величественно вышагивая вперед и еще величественнее повертывая толстой головой из стороны в сторону, дабы видел и разумел всякий смертный, какая он особа. Едва они сделали несколько шагов, как майор встретил одного из своих знакомых; еще несколько шагов - и другой знакомый попался на встречу; но майор только слегка кивал им головою и, продолжая путеводительствовать мру Домби, объяснял ему значение местности и оживлял прогулку соблазнительными анекдотами о текущих новостях.

Гуляя таким образом около часу для собственного удовольствия, майор и м-р Домби завидели вдали катившееся к ним кресло на колесах, где развалившись сидела леди, поворачивая рулем, между тем как сзади какая-то невидимая сила толкала вперед фантастический экипаж. Хотя леди была очеиь не молода, но на полных щеках её расцветали розы, a наряд и осанка обнаруживали привычки первой юности. Подле кресел, немного поодаль, выступала, как павлин другая леди, гораздо моложе, красивая собой, гордая и величественная, с прозрачным зонтиком в руках, с поникшей головою, с опущенными ресницами. Её поступь и надменная осанка говорили ясно, что, если кроме зеркала, есть на свете вещи, достойные некоторого внимания, так это, во всяком случае, не земля и не звезды.

- Что за дьявол! - вскричал майор, останавливаясь вдруг, когда подъехала маленькая кавалькада, - на кого это мы наткнулись?

- Милая Эдифь! - нежно лепетала пожилая леди, - майор Багсток!

Услышав этот голос, майор мгновенно выпустил руку м-ра Домби, стрелою подскочил к креслам, схватил перчатку пожилой леди и с нежностью поднес ее к своим губам. Потом с неменьшей любезностью он сложил на груди обе руки и низко поклонился молодой даме. Когда кресла остановились, двигавшая их сила явилась перед глазами зрителей в форме раскрасневшагося пажа, который, вытянувшись во весь рост, оказался высоким, долговязым и тощим верзилой с мутными глазами и длинным носом. Его волосы были растрепаны и шляпа скомкана, оттого что он, где не хватало силы, имел обыкновение пырять головой спинку экипажа, как это иной раз делают слоны в восточных странах.

- Джой Багсток, милостивые государыни, гордится и с этой минуты считает себя счастливым на весь остаток своей жизни.

- Фальшивое создание, - лениво проговорила пожилая леди, - терпеть тебя не могу. Откуда?

- В таком случае, миледи, чтобы сделаться терпимым, позвольте вам представить моего почтенного друга. М-р Домби, м-с Скьютон. - Пожилая леди растаяла от удовольствия. Майор скороговоркой продолжал: - м-р Домби, м-с Грэйнджер. - Леди с прозрачным зонтиком, казалось, едва заметила, что м-р Домби, скинув шляпу, делает ей низкие поклоны. - Я в восторге, сэр, - говорил майор, - от такого неожиданного случая.

Майор точно был в восторге, и его чувство выражалось энергическими жестами. Он самододовольно моргал глазами, осматривая трех особ, познакомившихся через его рекомендацию.

- М-с Скьютон, Домби, - продолжал майор, - производит тревогу в сердце старого Джоза.

М-р Домби деликатно заметил, что он этому не удивляется.

- Перестань, вероломный бесенок! - воскликнула пожилая дама. - Давно ли ты здесь, негодный?

- Только один день, - отвечал майор.

Пожилая леди осторожно поправила веером свои фальшивые локоны и фальшивые брови и, выставляя на показ свои фальшивые зубы, проговорила:

- Можешь ли ты, злой демон, пробыть хоть одну минуту в том саду - как он называется?...

- Вероятно Эдем, мама, - презрительно добавила молодая леди.

- Что делать, моя милая? - никак не могу удержать в голове этих страшных имен. - Так можешь ли ты, злой демон, пробыть в этом саду, не поражаясь красотами натуры, не вдыхая сладких благоуханий, проникающих бытие существ? - заключила м-с Скьютон, размахивая платком, который действительно был пропитан благовонными эссенциями.

как двадцатилетняя красавица. Её поза в креслах, неизменно одна и та же, была та самая, которую лет за пятьдесят придал ей один молодой художник, подписавший под её портретом имя Клеопатры: она изображена была сидевшею в коляске, и современные критики действительно находили, что она очень похожа на египетскую царицу. М-с Скьютон считалась тогда одной из первых красавиц, и модные франты, выпивая в честь её дюжины тостов, бросали бокалы через головы в потолок. Красота и коляска исчезли давно; но она в точности сохранила старинную позу, и для этой только цели разъезжала в креслах на колесах, иначе ничто бы не мешало ей гулять пешком.

- М-р Домби, надеюсь, обожает натуру? - сказала м-с Скьютон, поправляя брильянтовую брошку. Должно заметить, что брильянты и фамильные связи были главнейшими предметами её гордости.

- Почтенный друт мой, - возразил майор, - конечно, втайне поклоняется красотам природы; но человек, который по своему положению поставлен выше всех в величайшем из городов вселенной...

- Всем известно огромное влияние м-ра Домби, - сказала м-с Скьютон.

М-р Домби признал действительность комплимента легким наклонением головы. Молодая леди обратила на него глаза и встретилась с его взором.

- Вы здесь живёте? - спросил м-р Домби, обращаясь к м-с Грэйнджер.

- Нет. Мы были во многих местах. В Гаррогете, в Скарборо и во всем Девоншире. Мы везде останавливались на несколько дней. Мама любит перемены.

- A Эдифь, конечно, не любит перемен, - с колкостью заметила м-с Скьютон.

- Не думаю, чтобы ездить по таким местам значило любить перемены, - с величайшим хладнокровием отвечала молодая леди.

- На меня клевещут, господа, - заметила м-с Скьютон с глубоким вздохом, - к одной перемене стремится мое сердце, но... увы! обстоятельства не позволяют ею наслаждаться. Свет и люди безотвязны с своими требованиями. Но уединенная жизнь, но созерцание - вот мой... как бишь это называется?

- Рай, хотите вы сказать, мама, так и говорите, пожалуйста, иначе не поймут.

- Ты знаешь, милая Эдифь, - возразила м-с Скьютон, - с этими варварскими именами я всегда завишу от тебя. Уверяю вас, м-р Домби, природа создала меня яркадской пастушкой, a люди забросили в самый вихрь мирской суеты. Коровы - страсть моя. Да, жить среди полей и лесов дремучих или удалиться в Швейцарию, на какую-нибудь ферму, окружить себя коровами и фарфором - вот где истинное блаженсгво.

Мрь Домби, по сцеплению идей, припомнил знаменитого быка, {}Автор намекает на известную и английской литературе оду "Mad dul and China shop", где герой пресы, бешеный бык, ворвавшись в фарфоровую лавку, перебил и перековеркал все, уничтожив таким образом скромные замыслы торговца. Прим. перев. забежавшого ошибкой в фарфоровый магазин, но, сохраняя неизменно важный вид, объявил с своей стороны, что природа доставляет великия наслаждения.

- Но чего нет y меня, - продолжала м-с Скьютон, слегка ущипнув себя за горло, - так это сердца.

Пожилая леди вовсе без умысла высказала ужасную истину.

- Чего недостает для моего общества, - продолжала она, - так это откровенности, простоты, свободного излияния мыслей и чувств Мы страшно неестественны.

- Точно мы неестественны.

- Словом, - продолжала м-с Скьютон, - натура нужна мне, натура, очаровательная везде и во всем.

При этом намеке, долговязый паж, смотревший разиня рот на новых знакомцев, вдрут исчез за спинкой кресел, как будто провалился сквозь землю.

- Погодите, Витерс! - сказала м-с Скьютон, когда кресла пришли в движение. При этом воззвании к пажу, она сохранила такое достоинство, с каким в былые времена обращалась к кучеру в щегольском парике и шелковых чулках. - Где ты остановился чудовище?

Майор остановился в Королевском отеле вместе с приятелем своим Домби.

- Можешь заходить к нам по вечерам, если не будешь шалуном, - лепетала м-с Скьютон. - Если м-р Домби почтит нас своим посещением, мы будем очень рады. Ступайте, Витерс!

М-р Домби поклонился. Майор поспешил прижать к синим губам кончики пальцев, покоившихся à la Клеопатра на ручке кресел. Пожилая леди почтила их грациозной улыбкой и девическим движением руки, a младшая дама слегка и небрежно кивнула головой, сколько позволяло приличие.

Морщинистое наштукатуренное лицо семидесятилетней старухи, бросавшей на прощанье умильные взоры, и гордый взгляд молодой красавицы, стройной и прямой, как полевая лилия, возбудили в майоре и м-ре Домби такое невольное любопытство, что они оба в одну минуту обернулись назад, чтобы еще раз взглянуть на интересных знакомок. Долговязый паж, перегнувшись в три погибели, трудился изо всех сил за спинкой кресел, взбираясь на небольшой холм, шляпка Клеопатры, как и прежде, развевалась на воздухе; красавица, как и прежде, выступала гордой павой, выражая в своей изящной фигуре, с ног до головы, величавое презрение ко всем и ко всему на свете.

- Вот что, сударь мой, - сказал майор, взявши под руку своего приятеля, - будь Джозеф Багсток немного помоложе, эта женщина превратилась бы в м-с Багсток, ей Богу, я бы предпочел ее всем красавицам на свете. Не правда ли: она великолепна!

- Вы думаете о дочери? - спросил м-р Домби.

- A разве я чурбан, чтобы думать о матери? - возразил майор.

- Однако-ж вы ухаживали за матерью.

- Старинные шашни, ох, чертовски старинные! Надо же польстить старухе.

- Её обращение обличает, кажется, даму высшого круга, - заметил Домби.

- Еще бы! - воскликнул майор, приостанавливаясь вдруг и вытаращив глаза на своего друга. - Её высокопревосходительство м-с Скьютон, родная сестра покойного лорда Феникса и тетка нынешняго лорда этой фамилии. Она не богата, пожалуй, даже бедна, потому что живет на свое приданое; но кровь её, сударь мой, кровь, - гласил майор Багсток, насильно увлекая товарища, как будто вдруг в нем забушевала его собственная кровь.

- A молодую лэди, кажется, вы называли м-с Грэйнджер? - спросил м-р Домбипосле короткой паузы.

- Эдифь Скьютон на восемнадцатом году вышла замуж за Грэйнджера, - начал майор, останавливаясь опять и втыкая палку в песок, как будто такой маневр мог оживить его воспоминания. - Грэйнджер был тогда полковником нашего полка, прекрасным мужчиной сорока одного года. Он умер через полтора года после свадьбы.

- Давно это было? - спросил м-р Домби.

- Да теперь, я думаю, этой красавице еще нет тридцати лет! - отвечал майор, прищуривая глаза и перебрасывая палку на левое плечо. - Да, сэр, Эдифь Грэйнджер - звезда первой величины. Не так ли, Домби?

- Были y них дети?

- Был один сын....

- Да и тот утонул, - продолжал майор, - на пятом году от рождения.

- Право? - воскликнул м-р Домби, поднимая голову.

- Няньку угораздило зачем-то посадить ребенка на краю лодки, a он и бултых в воду. Это уж оконченная и забытая история, a Эдифь Грэйнджер, первостатейная вдова, непременно превратилась бы в м-с Багсток, если бы старикашка был немного помоложе и побогаче.

- Разумеется, в том случае, когда бы с её стороны не было препятствий? - холодно заметил м-р Домби.

Майор страшно заморгал своими раковыми глазами и захохотал, как Мефистофель.

- Джозеф Багсток, скажу я вам, не привык к препятствиям такого рода. Нет, Домби, нет, вам, я вижу, не понять старикашки Джоза. A и то сказать, Эдифь могла бы выйти замуж двадцать раз, если бы не была так горда, так чертовски горда, сэр.

Это обстоятельство, казалось, не уронило красавицу в глазах м-ра Домби.

- Впрочем, гордость есть свойство высокой души, вам это известно лучше моего. Вы сами чертовски горды, Домби, и за это то именно уважает вас Джозеф Багсток.

Это, со стороны майора, была невольная дань хвалы, вынужденная обстоятельствами и стремительным потоком разговора. Кончив речь об этом предмете, он так же невольно обратился к воспоминаниям былых лет и рассказал множество анекдотов, из которых ясно значилось, что Джозефа Багстока в старинные годы боготворили самые блистательные женщины обоих полушарий.

Через день м-р Домби и майор встретили её высокопревосходительстзо м-с Скьютон с дочерью в зале минеральных вод, потом на другой день они столкнулись на гуляньи там же, где и в первый раз. Встретившись таким образом три или четыре раза, они уже из одной учтивости должны были сделать им визит. М-р Домби сам собою никак бы не решился идти к почтенным дамам, но на предложение майора отвечал, что готов сопровождать его с большим удовольствием. Туземец перед обедом отправился с поручением свидетельствовать от имени майора и м-ра Домби глубочайшее почтение, вместе с известием, что они имеют намерение нынче вечером явиться лично, если достопочтенные леди благоволять принять их. В ответ была принесена раздушеная записка, надписанная рукою м-с Скьютон на имя майора Багстока. Ответ был лаконический:

"Ты, неуклюжий, гадкий медведь, - писала м-с Скьютон, - и не заслуживаешь ни милости, ни пощады. Однако-ж я прощаю тебя, с условием, если не будешь шалить. - Последния три слова были подчеркнуты. - Можешь придти. Эдифь и я кланяемся м-ру Домби".

Её высокопревосходительство м-с Скьютон и дочь её м-с Грэйнджер занимали в Лемингтоне довольно приличную и дорогую квартиру, но уже слишком тесную и сжатую, так что, отходя на покой, её в-пр. должна была класть ноги на окошко, a голову в каминь, между тем как горничная её в-пр. помещалась в таком крохотном чуланчике, отгороженном от гостиной, что она принуждена была вползать и выползать оттуда, как хорошенькая змейка. Витерс, долговязый паж, спал на дворе, под черепицами соседней сливочной лавки, a кресла, бывшия вечным камнем для этого молодого Сизифа, проводили ночь в сарае под навесом, где на ослиной телеге заседали куры, высиживая цыплят и неся свежия яйца для той же лавки.

М-р Домби и майор нашли м-с Скьютон в воздушном наряде, возлежащую на софе, обложенную подушками, точь-в-точь, как Клеопатра, - далеко однако-ж не шекспировская, - на которую время не оказывает разрушительного влияния. Взбираясь по лестнице, гости слышали звуки арфы, умолкнувшей при входе их в гостиную. Эдифь оказалась теперь еще величественнее, прекраснее и надменнее. Довольно характеристическая черта, что красота в этой леди обнаруживалась сама собою и даже против её воли. М-с Грэйнджер знала, что она прекрасна, - иначе и быть не могло, - но в гордости своей она, казалось, презирала свою красоту. Быть может, она считала слишком ничтожною и недостойною себя дань удивления, возбуждаемую этими прелестями и, быть может, вследствие тонкого разсчета, она надеялась этим способом еще более возвысить могущественное влияние на чувствительные сердца.

- Надеюсь, м-с Грейнджер, - сказал м-р Домби, подходя к гордой красавице, - не мы причиной, что вы перестали играть?

- Вы? конечно нет.

- Отчего-ж ты не продолжаешь, милая Эдифь? - спросила Клеопатра.

- Вздумалось - начала, вздумалось - и кончила. Кажется, я могу иметь свои фантазии.

Равнодушие и гордый взгляд, сопровождавший эти слова, совершенно согласовались с безпечностью, с какой пробежали её пальцы по струнам арфы. Затем она отступила на несколько шагов.

- Знаете ли, м-р Домби, - заговорила мать, играя веером, - y нас с Эдифью доходит иногда чуть не до ссоры по поводу этих холодных приличий, которые наблюдаются в разных мелочах?

- Конечно, милая! Фи, фи, как это можно! - воскликнула мать, делая слабое покушение дотронуться веером до плеча дочери. - Отчего мы не более натуральны? Боже мой! Со всеми этими стремлениями, излияниями сердца, со всеми высокими побуждениями, которые насаждены в наших душах, и которые делают нас столь очаровательными, отчего мы не более натуральны?

- Правда, - сказал м-р Домби, - совершенная правда.

- A мы могли бы быть натуральными, если бы захотели! - воскликнула м-с Скыотон.

- Конечно, - сказал м-р Домби.

- Позвольте с вами поспорить, сударыня, - сказал майор. - Иное дело, если бы мир населен был такими откровенными добряками, как ващ покорнейший слуга; тогда натуральность была бы y места.

- Замолчи, негодный! - проговорила м-с Скьютон.

- Клеопатра повелевает, - отвечал майор, целуя её руку, - и Антоний Багсток повинуется.

- Нет в тебе ни чувствительности, ни симпатии, безстыдное создание! - воскликнула м-с Скьютон, слегка ударяя майора веером, чтобы заставить его замолчать. - A что и жизнь без симпатического влечения сердец, без магнетического стремления душ, проникнутых уважением одна к другой? Как холодна была бы наша земля без живительных лучей солнца, и как мертва была бы наша жизнь без симпатических увлечений! О, если бы весь мир составлял одно сердце!.. как бы я любила его?.. Слышишь ли ты, лукавая тварь?

Майор объявил, что тогда весь мир принадлежал бы Клеопатре без раздела, a это было бы слишком обидно для других. Клеопатра напомнила, что терпеть не может лести, и что она принуждена будет прогнать его домой, если он не станет держать на привязи неугомонного языка.

В это время долговязый Витерс начал разносить чай. М-р Домби подошел к молодой леди.

- Кажется, здесь не слишком большое общество? - заговорил он, принимая джентльменскую позу.

- Очень небольшое. Мы почти ни с кем незнакомы.

- Да и не с кем знакомиться, - заметила м-с Скьютон. - Порядочных людей здесь вовсе нет.

- То есть, людей с чувствительными сердцами? Так ли мама?

- Эдифь, как видите, смеется надо мной, - проговорила мать, слегка качая головой. - Негодная шалунья!

- Вы бывали здесь и прежде? - спросил м-р Домби молодую лэди.

- Очень часто. Впрочем, мы, кажется, везде перебывали.

- Прекрасная страна!

- Да, говорят.

Дочь грациозно повернула головкой и нахмурила брови, как будто хотела показать, что лорд Феникс такого рода человек, о котором она думает менее всего на свете. Потом взоры её снова обратились к мру Домби.

- Все эти места, признаюсь вам, мне ужасно наскучили.

- Неудивительно, если эти прекрасные произведения - вашей кисти, - отвечал м-р Домби, бросив взгляд на дюжину акварельных ландшафтов, представлявших окрестности Лемингтона. Рисунки в безпорядке были разбросаны по столу.

М-с Грэйнджер, не отвечая ничего, гордо села на стул.

- Так это произведения вашей кисти? - спросил м-р Домби.

- Да.

- И вы также играете и поете? это мне известно.

- Да.

На эти вопросы м-с Грэйнджер отвечала с крайней неохотой и с тем замечательным видом пренебрежения, который составлял характеристическую черту её красоты. Впрочем, она в совершенстве владела собой и отнюдь не была в затруднении. Она не избегала и разговора, потому что её лицо постоянно было обращено на м-ра Домби, даже когда он молчал.

- У вас, по крайней мере, много средств против скуки, - сказал м-р Домби.

- Вы знаете их все теперь, и других y меня нет.

- Очень можете, если вам угодно.

И сказав это, она вышла из комнаты, бросив на мать один из тех выразительных взглядов, всеобъемлющее значение которых не может быть объяснено целою сотнею томов.

Между тем майор, вполне прощенный предметом своей страсти, пододвинул к Клеопатре маленький столик и уселся играть с нею в пикет. М-р Домби, не понимая игры, смотрел на них для собственного назидания, дожидаясь возвращения Эдифи и вместе удивляясь, зачем она ушла.

- Вы хотите слушать музыку, м-р Домби? - спросила Клеопатра.

- О, это очень хорошо. Вам ходить, майор.

- Нет, вы еще не покрыли.

- Так вы очень любите музыку, м-р Домби?

- Я в восторге от нея.

то единственно для того, чтобы разгадать эти тайны, сокрытые от нас мраком вечности. Вам ходить, майор!

Майор бросил карту. М-р Домби, не обращая теперь ни малейшого внимания на игру, начинал безпокоиться, отчего так долго не возвращается прекрасная леди.

Накоиец, она пришла, села за арфу, и м-р Домби, став подле, приготовился слушать. Он не понимал музыки и не знал, какую пьесу она играла; но эти звуки напоминали ему почти забытую мелодию, услаждавшую последние дни его сына в борьбе с предсмертными страданиями.

Зоркий глаз Клеопатры, обращенный, казалось, только на карты, следил по всем направлениям комнаты, особенно впиваясь в безмолвного слушателя, недвижно стоявшого подле очаровательной артистки.

Кончив пьесу, гордая красавица встала, слегка кивнула на комплименты м-ра Домби и без малейшей паузы села за фортепьяно.

брата!

Ho м-р Домби не узнает этой арии, a еслиб и узнал, какой напев дочери мог бы растрогать огрубелое сердце чудовищного отца! Спи, одннокая Флоренса, спи, и да будут спокойны твои сновидения. Горизонт омрачается, облака густеют, сбираются тучи, и гроза уже висит над твоею головою.