Домби и сын.
Глава XXII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Глава XXII. (старая орфография)

Глава XXII. 

Мистер Каркер старший управляет конторой.

Приказчик Каркер сидит за письменным столом, ровный и гладкий, как всегда, распечатывает письма, читает, делает отметки и разсылает резолюции в департаменты конторы для приведения в исполнение. Писем целые груды, и y м-ра Каркера много дела. Он раскладывает их в разные пачки, берет одни, бросает другия, читает, перечитывает, хмурит брови, закусывает губы, снова вникает в содержание, стараясь постигнуть настоящий смысл каждой фразы, каждого слова.

Словом, м-р Каркер в этом положении очень похож на картежного игрока, и всякий, посмотрев на него, занятого таким образом, непременно пришел бы к этому странному сравнению. Он ведет игру обдуманно и осторожно, подмечая все слабые и сильные стороны своих противников. Он знает все ходы, предвидит все последствия, разсчитывает все случайности, пользуется всякой ошибкой и никогда не ошибается сам.

Письма были на разных языках, но м-р Каркер прочитывает все. Если бы в конторе Домби и Сына нашлась бумага, которой он не может прочитать, это бы значило, что в колоде не достает одной карты. Он пожирает рукопись глазами и быстро делает соображения, объясняя одно письмо другим и переходя к отдаленным следствиям от ближайших оснований, как искусный игрок, который с первого выхода совершенно постиг метод своего противника. И сидит он один за этой игрой, освещенный солнцем, которое бросает на него косвенные лучи чрез потолочное окно.

Хотя в инстинкте кошачьей или тигровой породы не открыто ничего, обличающого уменье играть в карты, за всем тем м-р Каркер, греющийся, таким образомь, на солнце за своим столом, с ног до головы похож был на кошку. Его волосы и бакенбарды, безцветные всегда и особенно теперь, когда на них падал яркий солнечный луч, имели удивительное сходство с тигровою шерстью; a судя по его длинным ногтям, тщательно срезанным и заостренным, масляному языку, острым зубам, плутовским глазам, лукавым движениям можно было причислить его прямо и решительно к породе домашних кошек. При врожденном отвращении к малейшему пятнышку, он вглядывался по временам в пылинки, освещенные в воздухе лучем света, тщательно сметал их с рукава или манишки и, терпеливо заседая за своей работой, казалось, каждую минуту готов был броситься за мышью, если бы она вдруг мелькнула в каком-нибудь углу.

Наконец, все письма разобраны и разсортированы, кроме одного особенно важного, которое он отложил в сторону. Заперев секретные бумаги в ящик, м-р Каркер позвонил, и на этот призыв явился его брат.

- Разве я тебя спрашивал?

- Разсыльный вышел, a после него моя очередь.

- Твоя очередь! - бормотал приказчик, - это мне очень приятно, особенно теперь.

Он с презрением отвернулся от брата.

- Мне бы не хотелось безпокоить тебя, Джемс, - робко проговорил Каркер младший, - но...

- Ты хочешь сказать что-нибудь? Я знал это. Ну?

Не изменяя положения, не поднимая глаз на брата, м-р Каркер продолжал вертеть бумагу в руках.

- Что-ж ты не говоришь? - повторил он резко.

- Меня очень безпокоит участь бедной Гэрриет.

- Это что еще? Я не знаю никакой Гэрриет.

- Бедняжка очень изменилась, и её здоровье ослабело.

- Она изменилась давным-давно, и мне нет надобности о ней говорить.

- Если бы ты согласился меня выслушать...

- К чему мне слушать тебя, брат мой Джон? - возразил приказчик, делая особое ударение ыа последних словах, произнесенных саркастическим тоном. - Гэрриет Каркер, говорю тебе, давным-давно сделала выбор между двумя братьями, и раскаиваться теперь было бы поздно.

меня, как и тебя.

- Как и меня?

- То есть, я столько же огорчен её выбором, сколько ты сердит на него.

- Сердит?

- Или сколько ты им недоволен. Прибери сам приличное выражение. Ты понимаешь мою мысль и знаешь, что я не имею намерения обижать тебя.

- Все твои поступки - обида для меня, - возразил приказчик, бросив на него гневный взгляд, за которым тотчас же последовала язвительная улыбка. - Не угодно ли вам унести эти бумаги. Я занят.

Вежливый тон еще сильнее выражал скрытую злость. Младший брат, опустив голову, пошел из комнаты, но на пороге остановился опять.

- Когда Гэрриет, - сказал он, - упрашивала тебя за меня при первом обнаружении твоего справедливого негодования, когда она покинула тебя, Джемс, чтобы следовать за своим погибшим братом, y которого во всем свете не оставалось никого, кроме её, она была молода и прекрасна. Если бы ты согласился взглянуть на нее теперь, я почти уверен, она пробудила бы в тебе удивление и сострадание.

Приказчик опустил голову и оскалил зубы.

- В те дни, - продолжал брат, - мы оба думали, что она, молодая и прекрасная, выйдет замуж и будет счастлива. О, если бы ты знал, с каким самоотвержением отказалась она от этих надежд, с какою твердостью пошла она по избранному пути, никогда не оглядываясь назад! Брат, ты не можешь сказать, что её имя чуждо для твоего слуха!

- Вот как! Это замечательно. Ты меня изумляешь.

- Могу я продолжать? - кротко спросил Джон Каркер.

- Сделай одолжение, - отвечал брат с язвительной улыбкой. - А, впрочем, не лучше ли тебе идти своей дорогой?

Джон Каркер вздохнул и тихонько поплелся к дверям. Голос брата остановил его на пороге.

- Если она, как ты говоришь, твердо идет по пути, ею избранному, скажи ей, что я с такою же твердостью иду по своей дороге. Скажи ей, что решения мои неизменны, и моя грудь, твердая, как мрамор, неспособна оборачиваться назад.

- Я ничего ей не скажу. Мы никогда не говорим о тебе. Только раз в год, в день твоего рождения, Гэрриет вспоминает твое имя и желает тебе счастья. Больше никогда мы не говорим о тебе.

- В таком случае потрудись с этими словами обратиться к себе самому, и пусть они будут для тебя уроком, что я менее всего расположен толковать с тобой о предмете, который до меня не касается. Заметь это хорошенько однажды навсегда. Я не знаю никакой Гэрриет Каркер. Такой женщины нет на свете. У тебя есть сестра, и ты можешь любоваться ею, сколько хочешь. У меня не было и нет сестры.

Сказав это, м-р Каркер с язвительной улыбкой указал на двери и отвернулся. По выходе брата он взял письмо, лежавшее на конторке, сломал печать и с величайшим вниманием принялся за чтение.

Письмо было от м-ра Домби, из Лемингтона. М-р Каркер, быстро пробежавший все другия бумаги, читал теперь с большой медленностью, останавливаясь на каждой фразе, взвешивая каждое слово. М-р Домби писал, между прочим:

"Путешествие, сверх ожидания, доставило мне много наслаждений, и я не расположен назначать срока для своего возвращения. Было бы недурно, Каркер, если бы вы потрудились сами приехать в Леминтон и лично известить меня о ходе наших дел..." Особенно замечателен был постскрипт: "Забыл сказать о молодом Гэе. Если "Сын и Наследник" не отправился и стоит еще в доках, назначьте в Барбадос другого мальчгика, a Гэя удержите в лондонской конторе. Я еще не решился, что из него сделать".

- Как это жаль! - сказал м-р Каркер, оскаливая зубы и еще раз перечитывая постскрипт. - Летит теперь далеко племянник дяди Соля, летит на всех парусах, как выразился мой приятель капитан Куттль. Право, очень жаль!

Он положил письмо в конверт и постукивал им по столу, повертывая его на все стороны. Было ясно, м-р Домби задал многосложную работу для его мозга. В эту минуту постучался в дверь разсыльный и, войдя на цыпочках, перегибался на каждом шагу, как будто низкие поклоны были наслаждением его жизни. Подойдя к столу, м-р Перч с благоговением подал своему повелителю несколько бумаг.

особы.

- Кто меня спрашивает?

- Пожалуй, что никто, сэр, или, то есть, почти все равно, что никто. Приходил старик Гильс, инструментальный мастер, с уплатой долга, да я уж сказал, что ваша милость ужасно заняты.

- A еще был кто-нибудь?

- Нет, сэр, еще никого не было. Тот парнишка, что приходил вчера и на прошлой неделе почти каждый день, шляется и теперь около дома, да ведь нельзя же докладывать вашей милости о всякой сволочи. Какой-то бездомный прощалыга, сударь, свистит себе да гоняет воробьев.

- Вы не знаете, что ему нужно?

- Да говорит, сэр, что y него нет места, ваша милость, говорит, не пристроит ли его на доки: рыбу, говорит, умею ловить; ну да ведь...

Здесь м-р Перч сомнительно покачал головою и кашлянул изъпод руки.

- Кто же он такой?

- Бездомный прощалыга, как я осмелился докладывать вашей милости. Шляется без куска хлеба. Да только, видите ли, сэр, - прибавил м-р Перч, толкнув коленом в дверь, чтобы увериться, хорошо ли она заперта - нахал этот говорит, что мать его была кормилицей нашего молодого джентльмена; вот он и надеется, что авось, дескать, как-нибудь... народ грубый. Нет, это не по-нашему. М-с Перч выкормила для м-ра Домби девочку на славу, a небось, заикался ли я, что вот-де жена моя была кормилицей; определите меня в доки.

М-р Каркер оскалил зубы, как акула и, казалось, о чем-то размышлял.

- Как же прикажете, сэр? - продолжал м-р Перч после короткой паузы, - не сказать ли этому сорванцу, что его притянут в суд, если он станет надоедать? Оно бы, пожалуй, я пригрозил ему переломать бока, да только наживешь хлопот за телесный страх, {(Bodily fеаг). То есть, м-р Перч боится, как бы обиженный не пожаловался на него в суде. В таком случае, по английским законам, ему, как обидчику, следовало бы явиться в суд и дать подписку за денежным поручительством двух особ, что он, обидчик, не выполнит своей угрозы и вперед клятвенно обязывается на. блюдать общественную тишину, he will be bound to keep the peace. Прим. перев.} a y меня и без того голова идет кругом по поводу теперешняго положения моей жены. Суд - бедовое дело. Струхнешь, - и как раз подпишешь присягу.

- Приведите сюда этого сорванца. Я хочу его видеть.

Вскоре за дверьми послышался стук тяжелых сапог и пронзительный голос м-ра Перча, который говорил: "Тише, тише". В комнату, вслед за разсыльным, вошел дюжий парень лет пятнадцати, с красными круглыми щеками, с круглым и гладким лбом, с круглыми черными глазами, с круглым туловищем, и в довершение общей круглоты, имея круглую шляпу в руках с оторванными полями.

По мановению м-ра Каркера, Перч немедленно удалился, едва успев представить неуклюжого просителя. Оставшись с ним с глазу на глаз, м-р Каркер, без всяких предварительных объяснеиий, схватил его за горло и начал душить без милосердия.

Ошеломленный мальчишка думал, что наступил его последний час. Вытаращив глаза на своего палача с белыми зубами и на конторския стены, он старался перед последним издыханием разгадать, за что предают его лютой казни. Мало-по-малу он опомнился и хриплым голосом закричал:

- Да оставьте же меня! что я вам сделал?

- Тебя оставить, мерзавец! Вот я тебе дам! Я задушу тебя, каналью!

- За что же? Связался с бедным парнем! Я никого не трогал. Душить, так души равного себе, a не меня! Вот нашел...

Но слова эти замерли в притиснутом горле, и озадаченный мальчик, потеряв всякое мужество, залился горькими слезами.

- Мошенник! - вскричал м-р Каркер, медленно высвободив жертву из когтей и останавливаясь перед камином в своей обыкновенной позе. - Зачем ты слоняешься здесь каждый день?

- Я искал работы, сэр, - всхлипывал Роб, вытирая слезы кулаком и приставив другую руку к горлу, - y меня не было дурного умысла. Я никогда не приду сюда.

- Ты, лжешь, мерзавец, что искал работы! Разве ты не первый бродяга в целом Лондоне? Негодный Каин!

На такое обвинение грешный Тудль на нашелся, что отвечать. Он со страхом и трепетом смотрел на строгого джентльмена, как будто взор м-ра Каркера оцепенил его.

- Разве ты не вор? - спросил м-р Каркер, запустив руки в карманы фрака.

- Нет, сэр, - отвечал Роб умоляющим тоном.

- Ты вор, говорю тебе.

- Ей, ей же нет. Провались я сквозь землю, если что-нибудь украл. Я только ловил птиц, и больше ничего, сэр. Птицы певчия, говорят, невинная компания, a вот до чего она доводит! - заключил молодой Тудль в свежем припадке раскаяния.

Птичья компания довела его до оборванной куртки, засаленвийо нагрудника, до истасканного синяго галстуха и до шляпы без полей.

- В десять месяцев я не заглянул домой и двадцати раз, как начал тереться около птиц. Да и как показаться дома, когда всякий указывает на меня пальцем. Лучше, право, утопиться или наложить на себя руки, - вопил отчаянный Котел, пачкая глаза грязным рукавом.

В припадке откровенности бедный парень готов был разболтать все, лишь бы избавиться от мучений, которыми, казалось, угрожали ему острые зубы м-ра Каркера.

- Да, ты, я вижу, удалая голова, любезный, - сказал м-р Каркер, качая головой.

- Скажите, сэр, горемычная голова, - возразил злосчастный Котел, всхлипывая опять и пачкая глаза грязным рукавом - белый свет уж давно мне опостылел. Все беды начались с тех пор, как я принялся отлынивать, a посудите, сэр, разве я мог не отлынивать?

- A что?

- Отлынивать, сударь, от школы.

- То есть, ты говорил, что идешь в школу, a между тем не ходил?

- Точно так, сэр, это и есть отлынивать, - отвечал взволнованный экс-точильщик, - за мной гонялись по улицам, как за зверем, когда я туда шел, a там каждый день молотили меня, как в ступе. Я и начал отлынивать.

- Ты говоришь, что y тебя нет места? - спросил м-р Каркер, снова схватив его за горло и вперив в него тигровые глаза, - так, что-ль?

- Так, сэр, я бы век был благодарен вам.

М-р Каркер толкнул его в угол и позвонил. Котел, без малейшого сопротивления, стал как вкопанный в отведенном месте. Явился разсыльный.

- Позвать сюда м-ра Гильса.

- Прошу садиться, м-р Гильс, - сказал Каркер улыбаясь, - как вы поживаете? Надеюсь, вы по-прежнему наслаждаетесь добрым здоровьем?

- Благодарю вас, сэр, - отвечал дядя Соль, вынув из кармана и вручая приказчику несколько банковых ассигнаций. - У стариков известное здоровье. Здесь ровно двадцать пять фунтов.

- Вы аккуратны и точны, м-р Гильс, как один из ваших хронометров, - сказал приказчик, вписывая в книгу полученные деньги. - Счет верный.

- О "Сыне и Наследнике" ничего не слышно, сэр? - спросил дядя Соль дрожащим голосом. - Кажется, с ним еще не встретился ни один корабль?

- Еще не встретился, - повторил приказчик. - Были сильные бури, м-р Гильс, и его, видно, куда-нибудь снесло.

- Однако-ж, даст Бог, он не погиб! - сказал старик.

- Даст Бог, не погиб, - подтвердил м-р Каркер таким голосом, который привел в трепет молодого Тудля. - A что м-р Гильс, вам очень жаль вашего племянника?

Дядя Соль махнул рукою и вздохнул.

- По моему мнению, м-р Гильс, вам бы не мешало иметь при себе какого-нибудь молодого человека, - продолжал Каркер, пристально всматриваясь в лицо инструментального мастера, - и y меня на виду молодец, очень годный для вашего магазина. Вы бы даже одолжили меня, приняв его к себе. Разумеется, - прибавил он с живостью, предупреждая возражение старика, - делать y вас почти нечего, я знаю; но вы можете заставлять его чистить инструменты, выметать комнату и, пожалуй, носить воду. Вот этот молодец.

Соломон спустил на глаза очки и увидел в углу молодого Тудля, стоявшого на цыпочках. Его грудь волновалась от сильных потрясений, пот лил градом с грязного лба, и его глаза неподвижно были обращены на м-ра Каркера.

- Так угодно ли вам, м-р Гильс, дать угол этому мальчугану?

Старик Соль, вовсе не имевший причин приходить в восторг от неожиданного предложения, отвечал, однако-ж, что он очень рад оказать эту ничтожную услугу м-ру Каркеру, и что он с удовольствием примет кого угодно под кров деревянного мичмана. Желание главного приказчика конторы Домби и Сына было для него законом.

При этих словах м-р Каркер обнажил не только зубы, но и десны, отчего Тудль затрепетал всем телом. Затем он встал и дружески пожал руку м-ру Гильсу.

- Очень, очень вам благодарен, м-р Гильс. Только мне надо наперед самому хорошенько разузнать этого мальчугана и решить, что из него выйдет. Родителей его я знаю. Это препочтенные люди. Сейчас я к ним заеду и разспрошу все, что нужно насчет вашего жильца, и потом уже отправлю его к вам. Я ничего не делаю наобум, почтеннейший м-р Гильс и, принимая теперь участие в молодом человеке, заранее прошу вас подробно сообщать мне, как он станет себя вести. Прощайте, м-р Гилье.

Прощальная улыбка главного приказчика привела в совершенное разстройство доброго старика, и на возвратном пути к деревянному мичману ему замерещились сверкающия молнии, утопающие корабли и отчаянный вопль погибающого племянника, с которым уж, видно, не распить старой бутылки... да сгинь она, проклятая! До нея ли теперь!

- Что, любезный? - сказал м-р Каркер, по ложив руку на плечо Тудля и выведя его на средину комнаты, - слышал ты, что я говорил?

- Слышал, сэр.

- Ты понимаешь, что хитрить со мною трудновато?

Роб очень хорошо понимал это.

Роб именно был этого мнения.

- Так слушай же. Если теперь ты что-нибудь соврал, убирайся отсюда и не попадайся мне на глаза; a если нет, к вечеру дожидайся меня подле дома своей матери. В пять часов я проеду верхом, и ты меня увидишь. Продиктуй, где живет твоя мать.

Роб тихонько проговорил адрес, и м-р Каркер записал. Затем приказчик указал на дверь, и Роб, не спускавший глаз с своего патрона, немедленно исчез.

Много в этот день было занятий y м-ра Каркера, и многие имели случай любоваться на его зубы. Белые как снег, они блистали теперь с особенной яркостью и в конторе, и на дворе, и на улице, и на бирже. В пять часов он сел на гнедого коня и поехал в Чипсайд.

Под вечер скорая езда по улицам шумного и многолюдного Лондона вообще довольно неудобна, и м-р Каркер, не имевший причин торопиться. пробирался очень медленно между фурами, телегами и каретами, тщательно избегая грязных мест, чтобы не запачкать коня и своих сапог. Глазея на проходящих, он вдруг наткнулся на круглоголового Роба, который впился в него глазами и, подтянув жгутом из носового платка грязную куртку, изъявлял отчаянную готовность следовать за ним на край света, каким бы шагом он ни поехал.

Эта готовность, безспорно лестная, но не совсем обыкновенная, обратила на себя внимание проходящих, и м-р Каркер счел более удобным направить путь по глухим переулкам, где он попробовал поехать рысцой. Роб сделал то же самое. По мере того, как м-р Каркер прибавлял ходу, колченогий Роб шире и шире раздвигал ноги, и когда, наконец, м-р Каркер для опыта поскакал в галоп, молодой Тудль отчаянно замахал локтями, храбро прочищая дорогу между гулявшими джентльменами и ни на шаг не отставая от своего патрона.

Уверившись этим невинным способом в неоспоримой власти, приобретенной над новым клиентом, м-р Каркер поехал обыкновенным шагом к жилищу м-ра Тудля. Здесь Роб побежал вперед, чтобы указывать дорогу, и когда, наконец, они достигли строений железной дороги, заменивших сады Стаггса, м-р Каркер передал коня какому-то ротозею и высвободил ногу из стремени, которое теперь почтительно поддерживал быстроногий Тудль.

- Пойдем, любезный, - сказал м-р Каркер, опираясь на его плечо.

Блудный сын, очевидно, с крайним смятением приближался к родительскому крову, и если бы не м-р Каркер, поминутно толкавший его вперед, супруге кочегара не видать бы в тот день своего первенца. Принужденный отворить дверь, Котел шмыгнул в комнату и мигом очутился среди братьев и сестер, возившихся около чайного стола. При виде заблудшого детища, приведенного чужим человеком, бедная Полли побледнела, затряслась и чуть не выронила из рук младенца, братья и сестры подняли ужасный вой, и к этому хору невольно присоединился сам Котел, совсем растерявшийся и позабывший о присутствии могущественного патрона.

Нисколько не смневаясь, что чужой человек был сам палач или товарищ палача, братья и сестры завизжали немилосердным образом, между тем как младшие члены семейства, не способные удержать порывов лютой скорби, кучками побросались на пол, подняли ноги вверх и заголосили как запуганные птицы. Наконец, бедная мать, преодолевая испуг, от которого дрожала, как в лихорадке, проговорила трепещущим голосом:

- Ах, Роб, бедное дитя, что ты наделал?

- Ничего, матушка, - завопил Роб, - право ничего. Спросите этого господина.

- Не безпокойтесь, сударыня, - сказал м-р Каркер, - я намерен сделать ему добро.

При этом известии, Полли, еще не плакавшая, зарыдала изо всей мочи, a старшие Тудли, приготовившиеся выручать брата открытой силой, разжали кулаки. Младшие члены уцепились за платье матери и робко поглядывали на заблудшого брата и неизвестного благотворителя. Все благословляли джентльмена с прекрасными зубами, чувствовавшого потребность к благодеяниям.

- Так этот молодец, - сказал м-р Каркер, слегка кивая головой, - ваш сын, сударыня?

- Да, сэр, - провопила Полли, делая книксен, - да.

- И дурной сын, - не правда ли?

- О, нет, сэр, для меня он не был дурным. Он немножко одичал, сэр, и связался с негодными шалунами; но теперь, я надеюсь, он опомнился и возвратился на истинный путь.

М-р Каркер взглянул на Полли, на чистую комнату, на чистых детей и, казалось, хотел объяснить цель своего посещения.

- Вашего мужа, как я вижу, нет дома? - спросил он.

- Нет, сударь, он теперь на железной дороге.

- В таком случае, - продолжал Каркер, - мне вам должно объяснить, как я наткнулся на вашего молодца и что намерен для него сделать. Но прежде вы должны узнать, с кем имеете дело.

Все эти объяснения м-р Каркер представил по-своему. Когда ему возвестили, говорил он, что какой-то негодяй безпрестанью слоняется вокруг конторских заведений Домби и Сына, его первою мыслию было позвать констебля, который, разумеется, поступил бы с бродягой по всей строгости законов. Но потом м-р Каркер одумался и, приняв в разсчет молодость шалуна, его раскаяние и огорчение семейства, решился повозможности сделать для него доброе дело, хотя, нет сомнения такой поступок с его стороны слишком опрометчив, но уж так и быть: он всю ответственность берет на себя. Само собою разумеется, прежния отношения м-с Тудль к дому м-ра Домби, равно как и сам м-р Домби, не имеют никакого влияния на это распоряжение, которое исключительно принадлежит ему, главному приказчику и управителю всех дел богатой фирмы. После этого и без прямых объяснений становилось совершенно ясным, что он, м-р Каркер, в праве ожидать за безкорыстное благодеяние совершенной преданности и безграничного повиновения со стороны Роба.

Полли чуть не бросилась на колени перед ангелом-спасителем, ниспосланным милосердым небом. Бедная мать, по целым неделям не смыкавшая глаз в отсутствии развратного сына, теперь не помнила себя от радости, и острозубый Каркер был в её глазах всемогущим гением добра. Когда он собирался идти, Полли напутствовала erô молитвами и благословениями: лучшая благодарность со стороны матери, и будь м-р Каркер истинным благодетелем, он бы почувствовал, с каким избытком наградили его за доброе дело! Когда главный приказчик пробрался через толпу детей по направлению к дверям, Роб бросился в объятия матери и, задыхаясь от слез, заговорил:

- Буду стараться, матушка, изо всех сил.

- О да, мой милый, я уверена, ты исправишься и успокоишь нас! - говорила Полли, целуя сына. - Но ты еще забежишь ко мне, когда проводишь этого джентльмена.

- Не знаю, матушка, - отвечал Роб с некоторым сомнением, потупив глаза, - a когда воротится отец?

- Не раньше, как в два часа по полуночи.

- Непременно приду, милая маменька, непременно!

И с этими словами он бросился из комнаты между братьев и сестер, повторяя еще, что непременно придет. Каркер слышаль все.

- A что? - спросил он, - разве y тебя дурной отец?

- Нет, сэр, - отвечал Роб, изумленный вопросом, - батюшка очень добр и милостив.

- Отчего же ты не хочешь его видеть?

- О, между матерью и отцом, сэр, большая разница! Большая разница! - проговорил Роб после минутного размышления, - батюшка, при всем желании, не вдруг поверит, что я обратился на истинный путь, a мать всегда верит добрым намерениям: таково по крайней мере сердце y моей матери.

М-р Каркер оскалил зубы, но не сказал ни слова, пока не взгромоздился на седло. Отпустив человека, караулившого лошадь, он еще раз вперил глаза в тревожное и внимательное лицо молодого Тудля.

- Завтра поутру ты явишься в контору, и тебе покажут, где живет джентльмен, к которому нужно поступить. Ты слышал, что я с ним говорил?

- Слышал, сэр.

- Я принимаю большое участие в этом старичке и, поступив к нему, ты станешь служить мне. Понимаешь? Ну, да вижу, что понимаешь. Мне нужно знать все подробности об этом старичке, и ты станешь доносить, что он делает, с кем знакомится, кто y него бывает. Я хочу быть всегда для него полезным. Понимаешь?

- Понимаю сэр, - отвечал Роб, кивая головой.

- Мне очень приятно будет узнать, что y него есть друзья, внимательные к нему по прежнему, и которые его не оставляют - старик теперь один-одинехонек, бедняжка! Хорошо еще, что друзья его любят и помнят его племянника. Может быть, ты увидишь молодую леди, которая по временам навещает старика. Доноси мне о ней все, что узнаешь, это особенно нужно: я и в ней прииимаю большое участие. Понимаешь?

- Понимаю, сэр.

- Так уж заодно пойми и то, что, кроме меня, ты никому в свете не должен говорить об этих вещах.

- Даже ни матери, ни отцу, - продолжал Каркер, делая выразительный жест, - я тебя испытаю и буду знать о тебе всю подноготную, Помни это.

И после этой угрозы, довершенной строгим взглядом, м-р Каркер повернул коня и поехал легкой рысцой. Его паж, к великому изумлению праздных зрителей, опять побежал за ним, расталкивая толпу. М-р Каркер приказал ему удалиться и, повертываясь на седле, самодовольно наблюдал, как тот, покорный его повелениям, побрел домой. Любопытно было видеть, как Роб, как бы пригвожденный какою-то магнетической силой, постоянно озирался назад, не обращая внимания на толчки и колотушки, щедро сыпавшияся на него от прохожих. Его ум, очевидно занятый одною мыслью, потерял способность соображать.

Главный приказчик, постоянно улыбаясь, поехал шагом с видом человека, окончившого к совершенному удовольствию свои дневные дела. Проезжая по улицам, он, от полноты душевного наслаждения, замурлыкал даже какуюто арию. И как не замурлыкать? Он был рад.

В этом положении м-р Каркер имел поразительное сходство с кошкой, пригревшейся y печки. Свернувшись в клубок y ног хозяйки, она готова сделать прыжок, завилять хвостом, царапнуть или приласкаться, смотря по обстоятельствам. Так же, как и кошка, м-р Каркер сторожил добычу. Какая же птица, запертая в клетку, разлакомила его масляные глаза?

Молоденькая леди! - думал м-р Каркер, - когда я видел ее последний раз, была еще ребенком. Как теперь смотрю на её черные волосы, черные глаза, доброе лицо. Да, прехорошенькая леди!

Проникнутый с ног до головы самым сладостным восторгом, м-р Каркер въехал, наконец, в тенистую улицу, где стоял дом м-ра Домби. Занятый приятными мечтами, он почти не замечал, куда завез его добрый конь; но вдруг, бросив взгляд на высокую переспективу домов, он быстро остановил лошадь, и на лице его обнаружились явные признаки изумления. Это было в нескольких шагах от запустелых хором Домби и Сына! Чтобы объяснить, зачем м-р Каркер остановил коня и чему внезапно удивился, необходимо сделать маленькое отступление!

М-р Тутс, вырвавшись из теплицы д-ра Блимбера, принялся с великим тщанием изучать трудную науку жизни и уже вступил во владение значительною частью земных благ, которых, как говаривал он м-ру Фидеру в последний семестр, не могли оттягать y него безсовестные опекуны. Пылая благородным рвением отличиться на блистательном поприще, м-р Тутс великолепно омеблировал длинную анфиладу комнат, устроил в кабинете фантастический диван и развесил в другой комнате портреты знаменитых коней, выигравших скаковые призы. В этом очаровательном жилище Тутс посвятил себя изучению разных искусств, украшающих и облагораживающих человеческую жизнь. Его главным наставником и просветителем сделался очень интересный джентльмен, известный в трактире "Черного Ворона" под именем "Лапчатого Гуся". Этот искусный боксер, носивший в жаркую погоду косматый белый сюртук, колотил м-ра Тутса по голове три раза в неделю, получая за каждый визит десять шиллингов и шесть пенсов.

Лапчатый Гусь, сей Аполлон в пантеоне м-ра Тутса, отрекомендовал ему трактирного маркера для уроков на билиарде, лейб-гвардейца для уроков фехтования, берейтора для верховой езды, корнвалийского джентльмена для гимнастических упражнений, и еще двух приятелей, знакомых с общим ходом изящных искусств. Под их главным надзором эстетическия наклонности м-ра Тутса в короткое время достигли высокой степени совершенства.

При всем том новая жизнь, полная деятельности, не совсем удовлетворяла м-ра Тутса, и он, несмотря на всегдашнее присутствие джентльменов, чувствовал какую-то пустоту в своих блестящих апартаментах. По временам находила на него хандра, которую не мог разогнать и Лапчатый Гусь. В минуты душевной невзгоды м-р Тутс, по обыкновению, направлял шаги к дому м-ра Домби и оставлял визитные карточки. Такия прогулки он предпочитал даже упражнениям в изящных искусствах. Великолепно одетый и блистательно причесанный м-р Тутс в урочные часы являлся перед дверями приемной залы в доме м-ра Домби.

- Доброго утра, почтеннейший! - говорил он выходившему слуге. - Для м-ра Домби. - Здесь вручалась одна карточка. - Для мисс Домби. - Слуга принимал другую.

Потом м-р Тутс показывал вид, что уходит, но лакей уже знал, что не уйдет.

- Да, кстати, - говорил м-р Тутс, как будто внезапная мысль озаряла его, - молодая женщина дома?

- Кажется дома, a впрочем не знаю, - по обыкновению отвечал слуга и тут же звонил в колокольчик, проведенный в одну из верхних комнат. Являлась мисс Ниппер, a лакей уходил.

- Здравствуйте. Как ваше здоровье? - говорил м-р Тутс, ухмыляясь и краснея.

- Очень хорошо, - отвечала Сусанна, - покорно благодарю.

- A что Диоген? - спрашивал потом м-р Тутс.

- Ничего, славный пес. Мисс Флоренса любит его все больше и больше.

Здесь м-р Тутс принимался хохотать и ждал еще каких-то известий от Сусанны.

- Мисс Флоренса здорова, - прибавляла Сусанна.

- О, это ничего, благодарю вас, - неизменно отвечал м-р Тутс и вслед за тем, расшаркиваясь, уходил.

Ясно, в душе м-ра Тутса таилась мысль известного рода, и он дошел окольными путями до вопроса, нельзя ли овладеть рукою Флоренсы. Тогда, нет сомнения, он был бы счастливейшим из смертных. Эта мысль уже ни на минуту не выходила из его головы. Сердце м-ра Тутса получило глубокую рану, и он был влюблен до неистовства. Однажды Тутс сделал отчаягшое покушение написать Флоренсе акростих и всю ночь просидел для этой цели за письменным столом, кусая ногти и взъерошивая волосы для возбуждения поэтического вдохновения; но... увы! рифмы никак ему не давались, и после неимоверных усилий он мог только написать:

Люблю...

Дальше ничего не придумал м-р Тутс, и оставленные шесть строчек остались при заглавных буквах.

Видя очень ясно, что визитные карточки, оставляемые ежедневно, не подвигают дела вперед, м-р Тутс долго размышлял о более надежных средствах обратить на себя внимание мисс Домби и убедился, наконец, в неизбежной необходимости приобрести наперед благосклонность мисс Сусанны, которая, нет сомнения, может успешно содействовать его планам. Как же взяться за это дело?

к нему, м-ру Тутсу, о своем затруднительном положении в такой-то вот любовной истории. Лапчатый Гусь отвечал, что, по его мнению, на этот счет: "Бери грудью, тереби, ломи, приступай, и дело в шляпе". Этот аллегорический совет м-р Тутс растолковал таким образом, что ему на другой же день надо непременно поцеловать мисс Ниппер.

С этою благою целью м-р Тутс, облекшись на другой день во всеоружие Борджес и компании, отправился к дому м-ра Домби. Но мужество постепенно оставляло его по мере приближения к месту действия, так что, подойдя к воротам в три часа, он решился войти не прежде, как в шесть.

Все шло обыкновенным порядком до той минуты, когда Сусанна сказала, что мисс Домби здорова, и когда м-р Тутс ответил, что это ничего; но вместо того, чтобы улететь домой, на подобие ракеты, как бывало прежде, м-р Тутс, сделав это замечание, остановился и оскалил зубы.

- Может быть, сэр, вам угодно взойти на верх? - сказала Сусанна.

- Да, я думаю.

- Отвяжись, или я тебе выцарапаю глаза! - закричала Сусанна.

- Еще раз! - воскликнул м-р Тутс.

- Отвяжись, говорю тебе. И этот блаженный туда же! Кто после этого не станет волочиться! Отвяжись!

Сусанна едва удерживалась от смеха, произнося эти слова, и вовсе не думала сердиться; но Диоген, карауливший на лестнице, счел это обстоятельство очень важным и, догадываясь по толкотне и шороху ног о завязавшейся битве, бросился на выручку хозяйки и в мгновение ока овладел ногою дерзкого неприятеля.

изготовившие для него праздничный пир из панталон м-ра Тутса. Отбитый неприятелем, он перевернулся в пыли и с новым остервенением бросился на лакомое блюдо. М-р Каркер сделался нечаянным свидетелем всей этой сумятицы, происходившей перед пышным домом м-ра Домби. Он сдержал коня и наблюдал, чем кончится любопытная история.

Наконец, Диогена отозвали домой и заперли дверь. М-р Тутс прислонился к ближайшей стене и перевязал драгоценным шелковым платком изорванную ногу. Каркер с любезной улыбкой подъехал к пораженному неприятелю.

- Прошу извинить, сэр, - сказал Каркер, - надеюсь, вы не ранены.

- О нет, ничего, - отвечал Тутс, подымая раскрасневшееся лицо. - Покорно благодарю.

- Но если собачьи зубы врезались в тело...

- Я имею удовольствие быть знакомым с м-ром Домби, - заметил Каркер.

- Неужели! - воскликнул Тутс, покраснев до ушей.

М-р Тутс несказанно обрадовался случаю познакомиться с приятелем м-ра Домби и, раскланиваясь очень вежливо, поспешил вынуть карточку и вручил свой адрес м-ру Каркеру, который взамен подал ему свой. С этим они разстались.

минуту вскарабкался на окно и, выпучив глаза на проезжавшого всадника, залаял немилосердно, как будто хотел изорвать его в клочки, выпрыгнув на улицу с третьяго этажа.

Хорошо, Диоген, хорошо. Защищай свою госпожу. Голова твоя всклокочена, глаза сверкают, зубы наострились - браво, чуткий пес! Ва-ззы ва-ззы.