Домби и сын.
Глава XXIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Глава XXIV. (старая орфография)

Глава XXIV. 

Занятия любящого сердца.

Сэр Барнет и леди Скеттльз жили в Фильгэме, в живописном предместьи Лондона, на самом берегу Темзы. Дача их превосходительств была одною из прелестнейших резиденций в мире среди и под конец лета, когда совершались по Темзе праздничные прогулки на шлюпках и катерах, но в другия времена она имела то маленькое неудобство, что соседние луга и кустарники потоплялись разливом воды, которая иногда забиралась даже в роскошную спальню их прв. Сэр Барнер Скеттльз главнейшим образом выражал свою личную знаменитость античной золотой табакеркой и огромным шелковым платком, который он величественно вытаскивал из кармана, как военное знамя и обеими руками подносил к своему вельможному носу. Сэр Барнет имел одну цель в жизни - распространять дальше и дальше круг своих знакомых. Как тяжелое тело, брошенное в воду - да не оскорбится низким сравнением сиятельная тень достойного джентльмена - сэр Барнет Скеттльз, по неизменному закону природы, постоянно увеличивал расширявшийся кружок до последних пределов возможности. Или, как звук в воздухе, которого колебания, по теории новейшого остроумного философа, идут вперед и вперед по безпредельным полям пространства, сэр Барнет Скеттльз не мог остановиться в своем путешествии по разнообразным областям социальной системы.

Сэр Барнет имел также страсть знакомить людей друг с другом, и это он делал безкорыстно, без всяких дальнейших видов, единственно из благородной любви к предмету. Если к его прву благодетельная судьба посылала какого-нибудь новичка или, если под сень его мирной виллы попадался заезжий, сэр Барнет Скеттльз на другой же день по его прибытии обыкновенно предлагал вопросы, вроде следующих: - "Ну, государь мой, с кем хотите вы здесь познакомиться? Кого вам угодно видеть? Не станете ли вы описывать ваше путешествие? Или, быть может, вы занимаетесь драматическим искусством? Не нужен ли вам сюжет для картины? для статуи? во всяком случае вы должны знать и видеть людей. С кем же я должен вас познакомить?" - Случалось, путешественник называл особу, с которой Барнет знаком был столько же, как с китайским императором; но это его не останавливало, и его прво, не задумавшись, отвечал, что упомянутая особа его искренний друг и приятель. Затем он отправлялся к неизвестной особе, оставлял карточку и писал на скорую руку записку: - "Сэр, блистательное положение, которое вы занимаете в обществе, позволяет мне обратиться к Вам с просьбой: любознательный путешественник, остановившийся в моем доме, хотел бы повидаться с Вами (леди Скеттльз ия принимаем в нем большое участие); такой гений, как вы, конечно не оскорбится нарушением мелких приличий - позволяем себе думать, вы удостоите нас высокой чести сделать визит" - и прочая, и прочая, Так или иначе, знакомство устраивалось, и опытный охотник разом ловил двух зайцев.

Вооруженный античной табакеркой и неизбежным знаменем, сэр Барнет Скеттльз обратился с своим обыкновенным вопросом к Флоренсе в первое утро после её прибытия на великолепную виллу. Флоренса думала в эту минуту о бедном Вальтере, и сердце её болезненно сжалось при таком вопросе; однако ж, она поблагодарила сэра Барнета и отвечала, что никого предпочтительно не желает видеть. Но сэр Барнет Скеттльз не отставал.

- Хорошо ли вы помните, милая мисс Домби, - сказал он, - что почтенный ваш родитель - поклонитесь ему от меня и леди Скеттльз, когда станете писать - ни с кем не желает вас познакомить?

Бедная девушка затрепетала всем телом и едва могла пролепетать отрицательный ответ.

Молодой Скеттльз гостил теперь дома, отпущенный на каникулы из докторской теплицы. Он терпел невыносимую муку от своего высочайшого галстука и от докучливой маменьки, которая непременно хотела, чтобы он безпрестанно любезничал с Флоренсой. Его мучения увеличились еще больше от общества д-ра Блимбера и м-с Блимбер, которые тоже были приглашены под мирную кровлю его гостеприимных родителей. Выведенный из терпения, молодой Барнет всю эту компанию посылал к чорту и даже говорил, что охотнее прожил бы каникулы на каторге.

- Не желаете-ли вы, д-р Блимбер, познакомиться с кем-нибудь через мое посредство? - спросил сэр Барнет, обратившись к этому джентльмену.

- Вы очень добры, сэр Барнет, - отвечал д-р Блимбер, - покорно вас благодарю. Здесь покамест я никого не имею в виду. Я следую Теренцию и думаю вместе с ним, что все люди имеют одинаковое право на мою любознательность. Впрочем, каждый отец, имеющий сына, особенно интересует меня.

- Не желаете-ли вы, м-с Блимбер, быть представленной какой-нибудь особе?

- О, если бы вы, сэр Барнет, могли представиь меня Цицерону, в его очаровательном тускулануме, я бы покорнейше стала просить вас о такой милости! - отвечала м-с Блимбер с приятнейшей улыбкой и повертывая во все стороны свою шляпу небесного цвета. - Общество ваше и любезной леди Скеттльз делает для меня излишним всякое другое знакомство. К тому же я и мой муж имеем удовольствие видеть каждый день милого вашего сына.

При этом молодой Барнет вздернул нос, и лицо его, обращенное на обожательницу Цицерона, приняло самое сердитое выражение.

Сэр Барнет Скеттльз принужден был ограничиться небольшим обществом к великой радости Флоренсы, принявшейся изучать это общество с тою заветною целью, которая так глубоко запала в её душу.

В доме гостило несколько детей. Все они были так же свободны и счастливы с своими отцами и матерями, как розовые малютки напротив лондонского дома м-ра Домби. Ничто их не стесняло и они открыто выражали свои чувства. Флоренса старалась изучить их секрет, старалась угадать, чего недоставало в ней самой, чтобы сделаться столь же привлекательной, как эти маленькия дети. Она надеялась теперь, открыв их тайну, научиться, как должно обнаруживать свою любовь отцу.

Долго Флоренса наблюдала этих детей. Не раз, в ранния утра, когда солнце только-что вставало, и в доме еще никто не пробуждался, бедная девушка уединенно гуляла по берегу реки и заглядывала в окна спален, где покоились маленькия дети. Флоренса думала о них с любовью и наслаждением, но в то же время чувствовала, что здесь, среди этой розовой группы, она еще уединеннее, чем в опустелом доме своего отца. При всем том она продолжала жить среди этой группы и с терпением изучала трудное искусство возбуждать любовь в родительском сердце.

В чем же, наконец, состоит это искусство и где его начало? Были здесь дочери, уже владевшия сердцами своих отцов. Оне не встречали ни холодного взора, ни нахмуренных бровей, и даже не подозревали, что отец может отвергать свое дитя. Когда солнце бросало яркие лучи с высокого горизонта, и роса высыхала на цветах, окна спален постепенно открывались, и прекрасные беззаботные ребята с веселым криком выбегали на зеленый луг для утренней прогулки. Чему же могла Флоренса научиться от этих детей? Не поздно ли взялась она за дело? Каждый мальчик и каждая девочка безбоязненно подбегали к отцу, ловили готовый поцелуй и обвивались вокруг шеи, уже протянутой для детской ласки. Нельзя же ей с самого начала сделаться столь смелой в обхождении с своим отцом. О, неужели должна исчезнуть всякая надежда! Неужели следствием неутомимых занятий будет окончательное убеждение, что для нея не существует дороги к родительскому сердцу?

Даже та старуха, что ограбила ее в детстве - Флоренса хорошо помнила все подробности этого приключения - с любовью говорила о своей дочери, и мысль о разлуке с нею вырвала из её груди страшный и болезненный крик отчаяния. Но мать, вероятно, не то, что отец: Флоренса тоже со всею нежностью была любима своею матерью. "А, впрочем, как знать? - с трепетом и слезами думала несчастная девушка, живо представляя огромную пустоту между ею и отцем, - если бы мать была жива, вероятно, и она точно так же, как отец, стала бы меня ненавидеть, потому что должна же быть во мне какая-нибудь отталкивающая сила, развивающаяся от самой колыбели и достигшая с течением времени огромных размеров." - Она знала, что такая мысль, неправдоподобная сама по себе и не основанная ни на чем, была вместе с тем оскорбительна для памяти покойной матери; но так велико было её усилие оправдать отца и найти в себе какой-нибудь недостаток, что она готова была выдумывать самые химерическия предположения.

Вскоре после нея приехала на дачу к Скеттльзам прекрасная девочка, двумя или тремя годами моложе Флоренсы. Она была сиротка, без матери и отца. Тетка её, старая седоволосая леди, полюбила Флоренсу - ее все любили - с первого взгляда и каждый вечер садилась подле нея с материнским участием, когда молодая девушка пела или играла на фортепьяне. Однажды, в жаркое утро, через два только дня после приезда этих гостей, Флоренса сидела в садовой беседке, любуясь через кусты на группу детей, которые резвились на ближайшем лугу. Недалеко от нея, по уединенной аллее, гуляли тетка и племянница, разговаривая вполголоса, но так, что Флоренса могла слышать каждое слово. Разговор шел о ней.

- Разве Флоренса такая же сиротка, как я? - спросила девочка.

- Так она теперь носит траур по своей бедной матери? - с живостью спросила племянница.

- Нет, по своем брате.

- Есть y ней еще брат или сестра?

- Нет.

- Бедненькая, как мне ее жаль! - воскликнула девочка.

Последовало молчание. Тетка и племянница остановились посмотреть на какую-то лодку. Флоренса, как только произнесли её имя, набрала цветов и хотела идти к ним на встречу; но когда оне перестали говорить, она опять села на свое место и принялась делать букет. Вскоре, однако-ж, разговор возобновился.

- Флоренсу все здесь любят, и она, конечно; заслуживает любви, я уверена в этом, - сказала девочка. - Где её папа?

Тетка, после короткой паузы отвечала, что не знает. Флоренса опять хотела идти, но тон голоса, каким был произнесен этот отрицательный ответ, приковал ее к месту. Едва дыша и прижав свою работу к трепещущему сердцу, она старалась теперь не проронить ни одного слова.

- Он, конечно, в Англии, тетенька?

- Думаю, что так. Да, в Англии, я это знаю.

- Был он здесь когда-нибудь?

- Не думаю. Нет, не был.

- Он приедет ее навестить?

- Не думаю.

- Разве он хром, слеп или болен, тетенька?

Цветы начали вываливаться из рук Флоренсы, когда она услышала эти предположения. Она прижала их теснее к груди, на которую теперь невольно склонилась её голова.

- Китти, - отвечала старая леди, - я, пожалуй скажу тебе всю правду о Флоренсе, как сама слышала, да только ты не говори никому, иначе могут выйти неприятности для нея.

- Никому не скажу, тетенька.

- Я верю тебе, - отвечала старушка, - и могу на тебя положиться. Так вот в чем дело. Отец вовсе не заботится о Флоренсе, видит ее очень редко, в жизнь не сказал ей ласкового слова и теперь почти совершенно оставил ее. Она полюбила бы его нежно, если бы он захотел, но он не хочет, хотя она ни в чем не провинилась ни перед ним, ни перед кем на свете. Она вполне заслуживает любви, и все о ней жалеют.

Многие цветы из рук Флоренсы попадали на землю, a те, которые остались на её груди, были мокры, но не от росы. Лицо несчастной девушки склонилось на руки.

- Знаешь ли, Китти, зачем я тебе рассказала об этом?

- Затем, чтобы я всей душою полюбила ее и старалась ей понравиться. Так ли, тетенька?

- Так, моя милая, но не совсем. Ты видишь, Флоренса веселится, угождает нам всем, улыбается, принимает участие в каждой забаве; но думаешь ли ты, что она совершенно счастлива? Как тебе кажется, Китти?

- Я нахожу, что не совсем, - проговорила девочка.

- Далеко не совсем, моя милая. Перед ней маленькия дети с своими родителями, которые их любят и гордятся ими. Понимаешь ли теперь, отчего грустит она, наблюдая детей?

- Да, тетенька, понимаю очень хорошо. Бедная Флоренса!

Еще и еще несколько цветов попадали на землю, как будто от дуновения зимняго ветра.

- Китти, - продолжала старая леди важным, но совершенно спокойным и приятным голосом, - из всех детей, в этом месте, ты одна можешь быть её естественным и безвредным другом. У тебя нет тех невинных средств, которые имеют другия дети, счастливее тебя...

- Нет детей счастливее меня, тетенька! - воскликнула девочка, обнимая тетку.

- Ты не можешь, милая Китти, напоминать ей, как другия дети, о её несчастьи. Поэтому я бы очень хотела, чтобы ты сделалась её истинным другом. Без матери и без отца, круглые сироты, связанные общим горем, вы вполне могли бы сочувствовать одна другой.

- Но при вас, тетенька, для меня неизвестна утрата родительской любви, и я никогда её не понимала.

- Во всяком случае, моя милая, несчастье твое далеко не так велико, как Флоренсы. Нет на свете сироты, несчастнее ребенка, отверженного живым отцом.

Ho и после этой сцены Флоренса ни на шаг не отступала от своей заветной цели. Отец не знает, как она его любит. Рано или поздно, придет же, наконец, время, когда она найдет дорогу к его сердцу, а, между тем, она ни словом, ни делом, ни взором не обнаружит поводов к жалобам на него или к пересудам его поступков.

Даже в разговорах с девочкой, которую она полюбила очень нежно, Флоренса никогда не упоминала об отце. Позволить с нею в этом отношении некоторую откровенность предпочтительно перед другими детьми, значило, может быть, - думала Флоренса, - подтвердить мнение, что отец её был жесток и несправедлив. Спасти его, во что бы ни стало, от всех возможных пересудов, - вот еще новый пункт в занятиях её любящого сердца.

Случалось, вслух читали книгу, и там рассказывалась повесть о жестоком отце: Флоренса принимала самый веселый и безпечный вид, как будто хотела показать, что её папа, слава Богу, совсем не таков, как герой этой повести. Такия же насилия своему сердцу делала бедная девушка, когда на сцене домашняго театра дети разыгрывали какую-нибудь пьесу или показывали какую-нибудь картину с возможными применениями к её чудовищному отцу. Измученная безпрестанными противоречиями с самой собою, не раз собиралась она уехать в Лондон, чтобы снова жить спокойно и мирно, под мрачною сенью отцовского дома. Кто бы, смотря на эту царицу детских балов, мог вообразить, какое бремя тяготеет на её растерзанном сердце! Как немногие, под мерзлой кровлей её отца, подозревали, какая груда горячих угольев наброшена на её голову!

Терпеливо и с грустным самоотвержением несчастная девушка продолжала свои странные занятия. Не открыв искомого секрета безымянной прелести, побеждающей родительския сердца, в юном обществе, в богатой вилле, Флоренса часто в ранния утра совершала одинокия прогулки для наблюдений над детьми бедных отцов и матерей. Но и тут не было успеха. Бедные дети давно заняли приличные места под родительской кровлей, и объятия отцов были для них открыты. Нет, Флоренса опоздала и здесь.

Часто наблюдала она одного простолюдина, выходившого по ранним уграм на работу вместе с девочкой, почти одних с нею лет. Девочка по обыкновению садилась подле отца и не делала ничего. Это был человек бедный, не имевший, казалось, определенного ремесла. Иногда он бродил по берегу реки, если отлив быль слишком низок, отыскивая бревна и доски, завязшия в грязи, иногда он копал гряды в огороде перед своей хижиной или починял старую лодку. Но что бы он ни делал, девочка никогда не была занята работой. Она сидела подле отца с каким-то безжизненным видом, и взор её не выражал ни радости, ни горя.

Флоренса часто желала поговорить с этим человеком, но не решалась начать разговора, когда он был слишком занят. Однажды поутру, гуляя по ивовой аллее на берегу реки, недалеко от его избушки, она увидела, как он опрокинул лодку, развел огонь и, обращенный к ней, стоял в раздумьи с насмоленной паклей в руках. Флоренса подошла ближе и пожелала ему доброго утра.

- Сегодня вы очень рано принялись за работу, - сказала она.

- Принялся бы и раньше, мисс, если бы только была работа.

- Нелегко, мисс.

Девочка между тем сидела с обыкновенным безсмысленным видом, положив руки на колени и не обнаруживая ни малейшого любопытства.

- Это ваша дочь? ,

Он быстро поднял голову, взглянув на девочку с радостным лицом, кивнул Флоренсе и проговорил:

- Да, мисс, это моя дочь.

Флоренса подошла ближе и поздоровалась. Девочка в ответ промычала что-то глухим и крайне неприятным голосом.

- Разве и y нея нет работы? - сказала Флоренса.

- Неть, мисс, я работаю за нее и за себя.

- Вас только двое? - спросила Флоренса.

- Да, только двое. Её мать умерла десять лет назад. Марта! скажи что-нибудь этой прекрасной мисс.

Девочка сделала нетерпеливое движение, судорожно вздернула плечами и отвернулась. Какая жалкая, грязная, безобразная, оборванная! И отец любил ее? О, да! Флоренса хорошо подметила его взор, исполненный нежности и любви.

- Разве она больна? - спросила Флоренса.

Он вздохнул и продолжал смотреть на безсмысленную дочь с каким-то отчаянным видом.

- Я думаю, - сказал он, - моя бедная Марта и пяти дней не была здоровой в продолжение стольких лет!

- Да, толкуйте, стольких лет! - сказал неуклюжий сосед, подошедший в эту минуту к лодке. Не больше ли, дядя Джон?

- Поневоле захиреет, когда вы балуете ее, как чорт знает кого, - продолжал сосед. - A что толку? Она в тягость и себе, и другим.

- Только не мне, - с живостью перебил отец, нагибаясь к лодке, - не мне, приятель.

Он говорил правду, и Флоренса видела это как нельзя лучше.

больше вас. A что толку? Разве она понимает ваши заботы?

Отец обратился к дочери и просвистел каким-то оригинальным способом. Марта съежилась и сделала нетерпеливое движение плечами. Отец, казалэсь, был вполне доволен этим ответом.

- И вот все, мисс, за что он ее любит! - проговорил сосед, улыбаясь.

- Слава Богу и за то! - сказал отец, нагибаясь к работе. - Прежде, бывало, мое бедное дитя не шевелило ни волосом, ни пальцем, все равно, как мертвая!

Флоренса тихонько опустила в старую лодку несколько денег и удалилась.

она сделается для него милее, он подойдет к её постели, с грустью взглянет на её потухающий взор, обнимет ее и в избытке отеческой нежности, забудеть все прошедшее. Может статься, в этом измененном состоянии м-р Домби простит виновную дочь, что она в свое время не умела высказать ему своей детской любви; и тогда Флоренса разскажет, зачем и как она по ночам подходила к его кабинету, как сильно трепетало её сердце, и как после изучала она неизвестное ей искусство сделаться достойной родительской любви. Все это очень может быть.

A если бы Флоренса умерла? О, тогда, нет сомнения, м-р Домби раскается и станет горевать. Вообразите: Флоренса лежит на постели, точь-в-точь, как её братец, и она, так же, как он, не боится приближающейся смерти. Вот м-р Домби, растроганный до глубины души, подходит к ней и говорит: "Живи, милая Флоренса, живи, Флой, для меня, и мы станем любить друг друга, как давно бы следовало любить, и ты будешь счастлива, как давно бы следовало быть счастливой". Вот, услышав эти слова, Флоренса бросается на шею м-ра Домби, обвивает ее своими слабыми руками, и говорит: "Уж поздно, милый папа, слишком поздно, да и не нужно: я так счастлива в эту минуту, как не могла и не могу быть счастливее. Я за все вознаграждена, милый папа!" И тут она умирает с благословениями на губах.

Все эти химеры, по странной прихотливости любящого сердца, стройными толпами роились в голове бедной девушки. Флоренса вспомнила золотые волны на стене и живо представляла, как таинственный поток уносит ее в область вечности, где ее встречает милый брат с отверстыми объятиями. Стоя в эту минуту на берегу реки, плескавшей волны к её ногам, она с благоговениемь воображала ту же самую реку, о которой так часто говорил умирающий брат, уносимый в своих предсмертных видениях в безбрежный океан вечности.

Отец и больная дочь еще стояли перед умственными очами Флоренсы, как вдруг телесным её глазам представились в полной свежести сил здоровый отец и здоровая мать в сопровождении сына, цветущого молодостью и красотою. Сэр Барнет Скеттльз учтиво приветствовал девушку и пригласил гулять. Флоренса охотно согласилась, и леди Скеттльз поспешила дать приличные наставления сыну, который медленными шагами подступил к Флоренсе и подал ей руку. Должно сказать, леди Скеттльз считала первейшим наслаждением жизни видеть, как её сын гуляет с прекрасною девушкой.

Но должно также сказать, сам молодой джентльмен смотрел на эту статью с своей, совершенно противоположной, точки зрения, и ири таких случаях очень часто вслух выражал свое неудовольствие, называя себя девичьим прислужником. Впрочем, Флоренса, минут через пять ходьбы, всегда мирила молодого Барнета с его судьбой, и они начинали вести дружеский разговор. Сэр Барнет и леди Скеттльз, по обыкновению, выступали позади, любуясь на прекрасных детей.

какой-то джентльмень, бросивший на них выразительный взгляд. Тут же он сдержал, повернул в их сторону коня и начал раскланиваться с шляпою в руках.

Джентльмен особенно смотрел на Флоренеу, и когда гуляющее общество остановилось, он раскланялся сперва с ней, a потом приветствовал сэра Барнета и леди Скеттльз. Флоренса никак не могла припомнить, видела ли когда это лицо, и как скоро джентльмен подъехал к ней ближе, она невольно отступила назад.

- Не бойтесь. Моя лошадь очень смирна, уверяю вас, - сказал джентльмен.

Но Флоренса испугалась не лошади. В самом всаднике было что-то такое, что как будто ее кольнуло и заставило отступить.

- Я, конечно, имею удовольствие говорить с мисс Домби? - сказал джентльмен с любезной улыбкой.

- Мое имя Каркер. Больше, кажется, мне не нужно рекомендовать себя, чтобы быть представленным мисс Домби. Каркер.

День был жаркий, но Флоренса почувствовала странную дрожь, пробежавшую по её телу. Она представила м-ра Каркера своему обществу.

- Прошу извинить, - сказал м-р Каркер, - тысячу раз; но я завтра поутру отправлюсь к м-ру Домби, в Лемингтон, и если вам, мисе, угодно дать мне какое поручение, я почту себя совершенно счастливым.

Сэр Барнет немедленно сообразил, что Флоренсе надо писать, и предложил окончить прогулку, приглашая м-ра Каркера на дачу отобедать. М-р Каркер, к великому несчастью, уже дал слово обедать в другом месте, но, ежели мисс Домби желает писать, он с удовольствием готов ждать сколько угодно. Представив это извинение с любезнейшей улыбкой, м-р Каркср нагнулся, чтобы погладить шею лошади, и Флоренса в эту минуту разслышала, или, правильнее, разглядела в его взоре следующия три слова: "О корабле никакого слуху! "

- Может быть, вам угодно, мисс Домби, послать что-нибудь? - сказал зубастый всадник.

- Нет, благодарю вас. Мне нечего посылать, кроме... кроме моей любви.

Несмотря на ужасную взволнованность, Флоренса подняла на него выразительный, умоляющий взор, в котором нетрудно было прочесть просьбу о пощаде, так как всякое сношение между ею и отсутствующим отцом выходило из круга обыкновенных вещей. М-р Каркер улыбнулся, отвесил низкий поклон и, снабженный комплиментами от сэра Барнета и леди Скеттльз к м-ру Домби, поскакаль назад, оставив самое благоприятное впечатление в превосходительных сердцах. Флоренса между тем продолжала дрожать, как в лихорадке, и сэр Барнет, не чуждый народных суеверий, заключил, что, вероятно, в эту минуту проходил кто-нибудь по её будущей могиле. М-р Каркер еще раз оглянулся из-за угла, поклонился и поскакал во весь опор... вероятно, на будущую могилу Флоренсы.