Домби и сын.
Глава XXX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Глава XXX. (старая орфография)

Глава XXX. 

Перед свадьбой.

Быстро идет вперед архитектурыая деятельность в доме м-ра Домби. Шум, крик, стук, безпрерывная беготня взад и вперед от ранняго утра до поздняго вечера. Диоген видит грабителя на каждом шагу, лает без умолку и безпардонно от солнечного восхода до заката, и убеждается против воли, что дерзкий неприятель все перевернет вверх дном. Новые перемены, новые декорации встречает удивленный взор каждое утро; но... но нет и нет перемены в образе жизни отверженной дочери м-ра Домби. По вечерам, когда работники уходят, Флоренса прислушивается к их шагам и воображает, с какою радостью возвращаются они в веселые семейства, с каким нетерпением ожидают их оставленные дети. A она одна, всегда одна, и дом её отца, по крайней мере по ночам, все тот же опустелый, скучный, заколдованный дом.

Но уже не с тоской, как прежде, встречала она наступающую ночь. Яркая надежда оживляла её сердце. Прекрасная леди, целовавшая ее в той самой комнате, где некогда безжалостный отец растерзал её любящую душу, рисовалась в её воображении светлым ангелом небесной благодати. В дали, еще туманной, но постепенно проясняющейся, уже мерцал для нея разсвет новой жизни, когда сердце отца будет, наконец, побеждено, и материнская любовь озарит ее тем же светом, который некогда изсяк на её губах вместе с последней искрою жизни, угасшей в день рождения Павла.

Думая о новой матери с любовью и безпредельной доверчивостью, Флоренса больше и больше любила свою покойную мать. Она не боялась их соперничества в своем сердце. Новый цветок выростал из глубоко-посаженного корня, который не мог быть вырван никакою человеческою силою. Каждое нежное слово из уст прекрасной леди отзывалось для Флоренсы эхом голоса, давно умолкнувшого, но затаенного навек в её осиротелом сердце. Память о покойной матери была для нея исходным пунктом всякой нежности и любви: какая же другая привязанность могла истребить или ослабить это чувство?

Прошло несколько дней после визита прекрасной леди. Флоренса сидела в своей комнате и читала книгу; но мысли её уносились далеко и от книги, и от уединенной комнаты. Вдруг отворяется дверь, и входит м-с Грэйнджер.

- Мама! - воскликнула Флоренса, бросаясь в объятия дамы. - Вот вы опять здесь!

- Еще не мама! - возразила леди с кроткой улыбкой, прижимая Флоренсу к своей груди,

- Все равно: вы скоро будете моею матерью!

- Да, моя милая, скоро, очень скоро.

Несколько минут Эдифь не говорила ни слова, лаская кудри и целуя розовые щеки прекрасной девушки. Во всей фигуре её выражалась необыкновенная нежность, и Флоренса была растрогана еще более, чем в первое свидание. Эдифь посадила ее подле себя, и оне держали друг друга за руки, обе проникнутые одинаковым чувством участия и любви.

- Ты все была одна, Флоренса, со времени нашего свидания?

- О да, я была одна!

Флоренса спуталась и потупила глаза в землю, потому что лицо её матери вдруг приняло слишком серьезное выражение.

- Я... я привыкла к одиночеству, - продолжала Флоренса, - и оно меня нисколько не тревожит. Случается иной раз, я и Ди {Di уменьшительная форма мужского имени Diogenes и женского Diana. Эдифь, вероятно, подумала, что речь идет о Диане.} сидим вместе по целым дням одне-одинехоньки.

Флоренса могла бы сказать: по целым неделям, по целым месяцам.

- Эта Ди твоя горничная, мой ангел?

- Моя собака, - отвечала Флоренса улыбясь. - Горничная y меня - Сусанна.

- A это твои комнаты? - спросила Эдифь, осматриваясь кругом. - Странно, мне их не показывали прошлый раз. Их надобно переделать, Флоренса. Твои комнаты должны быть лучшими во всем доме.

- Если бы мне позволили переменить их, мама, так я бы выбрала для себя одну комнатку, там, на верху.

- Разве это не довольно высоко, дитя мое?

- Но та комната моего брата, и я очень ее люблю. Я хотела просить об этом папеньку, когда воротилась домой и увидела перестройки, но...

- Но я побоялась его побезпокоить этой просьбой, a потом разсудила, что лучше всего обратиться к вам, мама, так как вы скоро будете полной хозяйкой в этом доме.

После этих слов, произнесенных с детской наивностью, Эдифь, в свою очередь, потупила глаза, и Флоренса с изумлением увидела поразительную перемену в красоте этой леди. По первым впечатлениям, Эдифь должна была показаться гордой и величавой красавицей; но теперь манеры её были столь кротки и столь нежны, что будь она даже ровесницей Флоренсы, и тогда её обращение не могло бы вызвать на большую откровенность.

Странно однако-ж: Флоренсе - даже простосердечной Флоренсе - показалось, будто маменька её чувствует какую-то неловкость, и это сделалось слишком заметным после того, как ей сказали, что она будет полной хозяйкой в этом доме. Очень странно!

Между тем относительно комнат прекрасная леди обещалась выполнить все как можно скорее и как можно лучше. Потом оне потолковали несколько минут о бедном Павле, о житейских делах, и, наконец, Эдифь объявила, что хочет увезти Флоренсу к себе домой.

- Мы сегодня переехали с матушкой в Лондон, - сказала она, - и ты останешься y нас, мой ангел, до моего замужества; нам надобно узнать покороче друт друга.

- Как вы добры, милая мама! Как я вам благодарна!

- Теперь вот что, моя милая, - продолжала Эдифь, понизив голос и осматриваясь кругом, - так как мы теперь совершенно одне, то я пользуюсь случаем дать тебе очень важный совет, который ты непременно должна исполнить. После свадьбы мы с твоим отцом уедем на несколько недель, и я желаю, чтобы в мое отсутствие ты воротилась домой. Кто бы ни просил тебя погостить или отлучиться на несколько дней, непременно поезжай домой и не слушайся никого. Лучше быть одной, чем... я хочу сказать, мой ангел, что дома, в этих комнатах, тебе будет гораздо лучше, чемь во всяком другом месте.

- Я ворочусь домой, мама, в самый день вашего отъезда.

-- Именно так. Помни же обещание. Теперь собирайся ехать со мной. Я пойду в зал и стану тебя ждать.

Медленно и спокойно будущая хозяйка пошла по огромному дому, не обращая ни малейшого внимания на великолепие и роскошь, уже заметные на каждом шагу. Это была та же красавица, которая, укротив внутреннюю бурю, гуляла между густыми деревьями в лемингтонской роще: та же неукротимая гордост души, то же презрение во взоре и на устах, та же дикая надменность, вооруженная негоаованием против самой себя и против всего окружающого. Велйколепный чертог, казалось, еще больше пробуждал это негодование. Искусственные розы на стенах и на коврах впивались колючими шипами в её истерзанную грудь; в каждой позолоте сверкали атомы ненавистного металла, оценившого её красоту; в каждомь зеркале во весь рост выставлялась женщина, высокая по своей натуре, но униженная грустным ярмом нищеты и презренная в собственных глазах. И все это видят, - думала она, - и нет ей спасения нигде, кроме как в той же гордости, которая день и ночь терзает её собственную грудь.

И неужели эту женщину укрощает невинная девочка, сильная только своим простосердечием и откровенностью? Неужели все эти страсти, даже самая гордость, потухают от одного взгляда беззащитной сироты? О да, о да! посмотрите на них в эту минуту: оне обнявшись сидят в карете, и Флоренса, с лепетом любви и отрадной надежды, приютила голову на её груди. Пусть попробует теперь кто-нибудь обидеть беззащитную сироту! Гордая Эдифь бросит тысячу жизней, если нужно ими пожертвовать для спасения ребенка!

Умри Эдифь! Лучше и полезнее умереть тебе именно в эту минуту, чем доживать до конца свою долгую, долгую жизнь!

Как бы не так! Её впрство м-с Скьютон уже давно строжайшим образом запретила произносить в своем присутствии низкое слово смерть. Переехав в Лондон, она расположилась в Брук-Стрите, на Гросвенор-сквере, в великолепном доме своего знаменитого, бывшого в отсутствии родственника, лорда Феникса, который, по поводу брачной сделки, очень охотно уступил свой чертог, надеясь, что одолжение будет уже последним подарком для м-с Скьютон и её прекрасной дочки. И вот в этом разукрашенном доме прекрасная Клеопатра, окруженная блестящей свитой, величественно возлежала на софе между бархатными подушками, вполне готовая принимать высоких гостей. На первый раз внимание её пробуждено было приездом Эдифи и Флоренсы.

- Как твое здоровье ангельчик Флоренса? Подойди ко мне, душенька, иоцелуй меня,

Флоренса робко остановилась, отыскивая белое место на лице м-с Скьютон; но почтенная леди подставила ей ухо, и таким образом вывела ее из затруднения.

- Милая Эдиф, - сказала м-с Скьютон, - я решительно... подойди немножко к свету, ангельчик Флоренса.

Флореиса повиновалась.

- Ты не помнишь, милая Эдифь, - продолжала м-с Скьютон, - какою была ты в возрасте нашей очаровательной Флоренсы или немножко помоложе её?

- Я давно забыла этот возраст, мама.

- Я решительно думаю, что наша очаровательная малютка чрезвычайно похожа на то, чем сама ты была в её лета. A это показывает, что со временем можно из нея сделать, если хорошенько приняться за её образование.

Последния слова были произнесены таким тоном, из которого значилось, что м-с Скьютон считала еще неначатым развитие умственных и нравственных сил в будущей дочери Эдифи. Вместо ответа, Эдифь бросила на мать суровый взгляд, поставивший ее в некоторое затруднение. Чувствовалась необходимость сделать приличную диверсию.

- Подойди ко мне, ангельчик Флоренса, поцелуй меня еще раз, душенька.

- Слыхала ли ты, душенька, - сказала м-с Скьютон, удерживая за руку робкую девушку, - что твой папа, которого мы все любим до безумия, женится на этой неделе на моей безценной Эдифи?

- Мне говорили, что свадьба будет скоро; но когда именно, я не знала.

- Неужели? Как это, милая Эдифь, ты до сих пор не сказала этого Флоренсе?

- Разве я должна была это говорить? - возразила дочь с такою колкостью, что Флоренса почти не узнала её голоса.

Делая другую, более счастливую диверсию, м-с Скьютон объявила Флоренсе, что м-р Домби сегодня будет y них обедать и, безь сомнения, с приятным изумлением увидит свою дочь. М-р Домби совсемь не знает о приезде Флоренсы, и Эдифь все это устроила без его ведома, когда он поутру занимался делами в Сити. Приятный, очень приятный сюрпризь. Флоренса слушала эту весть с величайшим волнением, которое возросло, наконец, до такой степени, что за час до обеда, не смея и не зная, как объяснить сущность дела, не компрометируя м-ра Домби, она чуть не решилась убежать домой пешком, без шляпы и без шали, лишь бы только не встретиться с грозным отцом.

Но Флоренса не ушла домой. Бледная, испуганная, не переводя духу, она осталась пригвожденною на месте подле м-с Скьютон. Она не смела подойти к окну из опасения, что отец увидит ее через улицу, не смела перейти в другую комнату из опасения встретиться в дверях с м-ром Домби. Клеопатра между тем болтала вздор, и бедная девушка принуждена была поддерживать разговор. Вдруг послышались на леснице мерные шаги ожидаемого джентльмена.

- Он идет, - закричала Флоренса в страшном испуге. - Он идет!

Клеопатра, любившая с детским увлечением театральные эффекты, немедленно толкнула Флоренсу за софу, накрыла ее шалью и, таким образом, приготовила очаровательный сюрприз для м-ра Домби. Это было сделано с такою быстротою, что Флоренса тут же услышала среди комнаты страшные шаги.

М-р Домби церемонно поздоровался с тещей и нареченной невестой. От звуков его голоса судорожный трепет распространился по всем членам бедной девушки.

- Любезный м-р Домби, - заголосила Клеопатра, - подойдите ко мне и скажите пожалуйста, все ли в добром здоровьи ваша прелестная Флоренса?

- Флоренса совершенно здорова.

- Она теперь дома?

- Дома, - сказал м-р Домби.

- Уверены ли вы, любезный м-р Домби, что меня не обманываете? Не знаю, как примет мои слова ваша милая невеста; но мне, право кажется, что вы самый фальшивый человек, любезнейший мой м-р Домби.

Верно и метко. Фальшивейший из людей был пойман в эту минуту в самой ужасной фальшивости, о какой только слышали когда-либо человеческия уши. М-с Скьютон сорвала шаль, и Флоренса, бледная и трепещущая, явилась пред отцом, как страшный призрак из за могилы. М-р Домби остолбенел. Преодолевая внутреннюю бурю, Флоренса бросилась к нему на шею, поцеловала его в щеку и, не помня более себя, побежала из комнаты. М-р Домби посмотрел вокруг себя, желая потребовать от кого-нибудь объяснений загадочной сцены; но Эдифь выбежала также за Флоренсой.

- Согласитесь же, м-р Домби, - начала м-с Скьютон, - вы никогда не были как приятно изумлены во всю вашу жизнь: не правда ли?

- Точно, я никогда не был так изумлен.

- Так приятно изумлены, любеный м-р Домби; не скромничайте, - возразила м-с Скьютон.

- Точно.... я рад видеть здесь Флоренсу, - сказал м-р Домби.

- Конечно, вы удивляетесь, как она очутилась здесь, - спросила м-с Скьютон, - не правда ли?

- Эдифь, может быть....

- О хитрец! о лукавый, лукавый человек! - воскликнула м-с Скьютон, погрозив пальцем, - таких вещей не должно бы рассказывать. Мужчины так тщеславны и так безбожно издеваются над нашей слабостью; но моя душа, вы знаете, открыта перед всеми.... хорошо, сейчас!

- Но Эдифь, любезный мой Домби, привязана к вам, может быть, больше, чем вы заслуживаете; она безпрестанно хотела бы быть вместе с вами. Напрасно я говорю: "нельзя этого требовать, мой друг, y м-ра Домби есть другия дела", - ничего не хочет слышать. И вот поэтому она желает иметь хоть кого-нибудь, кто бы напоминал ей вас. Не правда ли, как это натурально! Нынешним утром ничто не могло ее удержать от поездки за нашей милой Флоренсой! Не правда ли, как это очаровательно!

Здесь м-с Скьютон остановилась в ожидании ответа, и м-р Домби отвечал:

- Чрезвычайно очаровательно!

- Благослови вас Бог, любезный мой м-р Домби, за такую правоту сердца, - воскликнула Клеопатра, крепко пожимая его руку. - Но я уже принимаю слишком серьезный тон. Сойдемте теперь вниз и посмотрим, что эти люди приготовили нам к обеду.

Флоренса и Эдифь были уже в столовой и сидели рядом. При входе м-ра Домби Флоренса хотела встать, чтобы уступить ему свой стул, но Эдифь положила руку на её плечо, и м-р Домби должен был поместиться на противоположном конце стола.

М-с Скьютон приняла на себя труд поддерживать весь разговор. Флоренса сидела молча и едва поднимала глаза, не совсем осушенные от слез, a Эдифь ограничивалась только ответами на вопросы.

- Стало быть, теперь, любезный м-р Домби, все приготовления с вашей стороны приведены к концу? - сказала Клеопатра, когда подали на стол дессерт, и седоволосый буфетчик удалился. - Даже судебные формальности окончены?

- Да, м-с, свадебный контракт, как сегодня меня известили, совсем готов, и милой моей невесте остается только назначить день свадьбы, о чем я и прошу ее убедительнейше.

Эдифь сидела, как прекрасная статуя, холодная, спокойная, неподвижная.

- Что ж ты, мой ангел, - сказала Клеопатра, - слышишь, что говорит м-р Домби? Как она разсеянна, бедняжечка! Знаете ли, м-р Домби? Ваша невеста напоминает мне, и живо напоминает, те дни, когда её папа находился в вашем положении.

- Пусть будет свадьба, когда вам угодно. Вы не нуждаетесь в моем назначении, - сказала Эдифь, едва взглянув через стол на м-ра Домби.

- В таком случае завтра?

- Пусть!

- Или, может быть, лучше послезавтра?

- Когда вам угодно. Я в полном вашем распоряжении. Поступайте, как думаете и как хотите. У меня нет никаких дел.

- Никаких дел, моя милая! - возразила мать, - тогда как целый день ты в ужасных хлопотах от утра до ночи! С одними этими магазинщицами сотни договоров и заказов!

- Это по вашей части, мама. Вы и м-р Домби можете устраивать все, как знаете.

- Ты разсуждаешь умно, мой ангел, и это делает тебе честь! - сказал Клеопатра. - Флоренса, подойди сюда и поцелуй меня, душенька.

Странное дело: всякий разговор, даже самый мелочной, как скоро участвовала в нем Эдифь, Клеопатра непременно заключала нежным обращением к Флоренсе, которой, конечно, во всю жизнь не приходилось расточать столько поцелуев, как в этот достопамятный день. Скромная девушка не подозревала, какую огромную пользу эти поцелуи приносили м-с Скьютон.

М-р Домби, в глубине души, был как нельзя более доволен странными манерами своей прекрасной невесты. Её надменность и холодность, само собою разумеется, были самою лучшею рекомендациею для Домби и Сына. Притом, гордая со всеми, она однако ж почтительно склоняется перед его особой и не прекословит ему ни в чем: статья особенно заманчивая! Льстило самолюбию м-ра Домби и то обстоятельство, что эта женщина, составляя честь его дома, будет вместе с ним обдавать холодом его гостей.

Так разсуждал м-р Домби, оставшись один за обеденным столом и погруженный в глубокия думы о прошедшей и будущей судьбе. Наружная обстановка соответствовала как нельзя лучше этим думам. Душный воздух столовой залы, темнобурые стены с черными картинами и гербами, две дюжины черных стульев, разставленных в правильной симметрии как гробы, дожидавшиеся только факельщиков и наемных плакальщиков для начатия похоронной процессии, два сухопарых негра, поддерживавших на буфете изсохшия ветви канделябров, и затхлый запах от десятков тысяч обедов, погребенных в этом саркофаге, - все это превосходно согласовалось с настроением духа сосредоточенного мыслителя. Владелец дома жил за границей, так как воздух Англии, по каким-то причинам, уже давно оказывался вредным для благородных членов фамилии Фениксов. Комнаты постепенно погружались в глубокий траур, и недоставало только трупа, чтобы превратить их в погребальные склепы.

На случай, пожалуй, окоченелая фигура м-ра Домби с успехом могла бы заменить и этот недостаток.

на фортепьяно для собственного удовольствия, или подзывала ее для нежных поцелуев, и это случалось всякий раз после того, как Эдифь делала какое-нибудь замечание. Впрочем, поцелуи были теперь не так часты, потому-что Эдифь все время сидела подле открытого окна, несмотря на заботливое предостережение матери от простуды. В таком, почти совершенно безмолвном положении оставалась она до тех пор, пока жених её не собрался домой. Во время прощанья м-р Домби был очень милостив со своею дочерью, и Флоренса отправилась в спальню подле комнаты Эдифи до того спокойная и счастливая, что в прошедшем видела в себе совсем другую бедную девочку-сиротку, достойную сожаления. И она плакала об этой девочке, пока не уснула.

Неделя проходила скоро. Ездили в магазины, к модисткам, ювелирам, нотариусам, цветочницам, кондитерам. Флоренса была везде и y всех. Флоренса поедет в церковь. Флоренса скинет траур и нарядится в модное платье. Планы на этот счет модистки француженки, очень похожей на м-с Скьютон, были так изящны и великолепны, что м-с Скьютон заказала и себе такое же платье. Мадам заметила, что м-с Скьютон будет обворожительна, и все станут считать ее сестрою прекрасной невесты.

Неделя проходила еще скорее. Эдифь не смотрела ни на что, не заботилась ни о чем. Богатые наряды приносились на дом, примеривались, модистки и м-с Скьютон приходили в живейший восторг и укладывали их, куда и как следует. Эдифь не делала никаких замечаний. М-с Скьютон составляла планы на каждый день и сама приводила их в исполнение. Иногда Эдифь садилась в карету и отправлялась в магазины, как скоро нельзя было без нея обойтись; но это случалось очень редко. М-с Скьютон обо всем хлопотала сама и одна заведывала всеми делами, a Эдифь смотрела на все распоряжения с величайшим равнодушием, как лицо, совершенно постороннее.

Неделя промчалась с удивительною быстротой, и наступила последняя ночь перед свадьбой. В гостиной заседали м-с Скьютон и м-р Домби. Было очень темно, так как y м-с Скьютон по обыкновению болела голова, хотя с завтрашним утром она надеялась совсем освободиться от этой боли. Эдифь сидела y открытого окна и смотрела на улицу. М-р Домби и Клеопатра тихонько разговаривали на софе. Было очень поздно, и Флоренса уже отправилась спать.

- Любезный м-р Домби, - начала Клеопатра, - завтра вы навсегда лишаете меня общества милой Эдифи, и я хочу просить вас оставить y меня Флоренсу.

- С большим удовольствием, если вам угодно.

- Благодарю вас. Вы оба едете в Париж, и без вашей милой дочери я бы осталась в совершенном уединении. Мысль, что я буду содействовать образованию ума и сердца прелестной Флоренсы, прольет отрадный бальзам в мою душу, любезный м-р Домби.

М-р Домби повторил, что он с восторгом оставляет свою дочь в таких надежных руках.

Эдифь быстро поворотила голову. Невидимая в темноте, она внимательно прислушивалась к разговору, и лицо её, прежде безжизненное, выражало теперь живейшее участие.

- Премного благодарна вам, любезный м-р Домби, за ваше доброе мнение, - продолжала Клеопатра. - Я боялась, что вы имеете злой умысел осудить меня на совершенное затворничество, как выражаются наши адвокаты, эти страшнейшие прозаики в целом мире.

- Отчего такая несправедливость ко мне, любезная м-с Скьютон?

- Да оттого, что Флоренса объявила наотрез, что она завтра воротится домой, - отвечала м-с Скьютон. - Я начинала считать вас, любезный Домби, порядочным тираном вроде турецкого паши.

- Уверяю вас, м-с, я не делал никаких распоряжений относительно Флоренсы. Во всяком случае, эти распоряжения отнюдь не будут противоречить вашим желаниям.

- О, я знала, вы порядочный льстец, м-р Домби. Говорят впрочем, y льстецов нет сердца, тогда как ваша нежная чувствительность составляет украшение и отраду вашей жизни. Что это? неужели вы хотите домой?

Было очень поздно, м-р Домби собирался идти.

- О Боже мой! сон это или мрачная действительность! - воскликнула м-с Скьютон. - Так это правда, милый Домби, что завтра утромь вы похищаете y бедной матери её единственное сокровище, её ненаглядную дочь?

М-р Домби, привыкший ионимать вещи в буквальном смысле, отвечал, что похищений не будет никаких, и что они встретятся с Эдифью в церкви.

- Нет на свете пытки мучительнее той, какую испытывает бедная мать при разставании с единственною дочерью, хотя бы эта дочь вручалась вам, любезнейший м-р Домби. - Я слаба, и тревоги сердца во мне всегда брали верх над холодным размышлением; но будьте уверены, м-р Домби, завтра я призову всю твердость духа и безропотно покорюсь неизбежной судьбе. Благословляю вас от всего моего сердца! Милая Эдифь, кто-то уходит, дитя мое! Опомнись, мой ангел!

Эдифь, не обращавшая опять никакого внимания на разговор, встала со своего места, но не сделала шагу вперед и не сказала ни слова. М-р Домби поспешил подойти к невесте и, поцеловав её руку, произнес с величавою торжественностью, приличною настоящему случаю:

- Завтра поутру я буду иметь счастье стоять перед алтарем вместе с м-с Домби.

Затем он поклонился и вышел, держа голову вверх.

Лишь только затих величественный скрип сапог м-ра Домби, м-с Скьютон позвонила и велела подать огня. Вместе со свечами горничная принесла то блистательное платье, которому предопределено завтрашним утром воспламенять мужския сердца; но покамест, теперь, в этом блистательном наряде старуха была еще отвратительнее и ужаснее, чем в своей фланелевой кофте. Этого не видела и не подозревала м-с Скьютон. Любуясь перед зеркалом и принимая обворожительные девическия позы, Клеопатра разсчитывала на убийственные эффекты, которых неминуемою жертвой прежде других должен был сделаться майор Багсток. Скинув, наконец, обворожительное платье, a вместе с ним и прочия принадлежности туалета, Клеопатра развалилась в одно мгновение, как карточный домик.

Во все это время Эдифь оставалась y темного окна и смотрела на улицу. Когда, наконец, в комнате не осталось никого, кроме матери, она - первый раз в этот вечер - оставила свое место и стала перед софой напротив м-с Скьютон.

- Выслушайте меня, матушка, - начала Эдифь, не обратив ни малейшого внимания на её слова. - Вы должны, до моего возвращения из Парижа, оставаться в этом доме одне, совершенно одне.

- Я должна оставаться одна, Эдифь, до твоего возвращения? - повторила м-с Скьютон. - Что это значит?

- Это значит, что если вы не согласитесь остаться одне, то я завтра в церкви отрекусь от руки этого человека, которому собираюсь дать такую ложную и позорную клятву, или я упаду мертвая на церковной паперти.

Тревожный взор матери отнюдь не успокоился встречей с непреклонным взглядом дочери. М-с Скьютон не отвечала ничего. Эдифь продолжала твердо и решительно:

матери развратилась и погибла беззащитиая сирота, которая должна теперь найти во мне свою естественную опору. Теперь вы знаете мое мнение. Флоренса должна уехать домой.

- Ты с ума сошла, Эдифь, - закричала взбешенная мать. - Думаешь ли ты найти спокойствие в этом доме, покуда она не выйдет замуж?

- Спросите лучше, ожидаю ли я когда-либо найти спокойствие в этом доме?

- И вот награда за все мои труды, за все попечения! вот благодарность за блестящее положение в свете, которое устраивается чрез меня! Я не гожусь быть компаньонкой какой-нибудь девочки! я ее развращаю! от меня надобно бежать, как от чумы! Да кто же ты, наконец, м-с Домби? Ты кто?

- Этот вопрос, матушка, - отвечала Эдифь, бледная как смерть и указывая на окно, - предлагала я себе несколько раз, когда сидела вот там, и погибшия подобия моего пола с клеймом безстыдства проходили мимо... Богу известно, какой ответ я получила. О мать моя, мать моя! если бы по крайней мере в невинный возраст детства вы бросили меня на произвол случая, на произвол собственных влечений моего сердца!.. но для меня не было невинных возрастов!

несчастные времена забыты обязанности к родителям, - что она слышит чудовищные упреки, и что, наконец, она сойдет с печалью в гроб.

- Лучше, гораздо лучше лежать в могиле, - вопияла м-с Скьютон, - чем выносить все эти ужасы! О Боже мой! собственное детище, собственная плоть и кровь питает против меня злобу отъявленного врага?

- Время взаимных упреков между нами, матушка, уже прошло, не возобновляйте его!

- Да не ты ли возобновляешь это несчастное время? Тебе известна моя чувствительность, и, как нарочно, ты поражаешь меня без всякой пощады, и в какое время! когда я должна всячески позаботиться, чтобы завтра выставить себя в приличном свете! Удивляюсь тебе, Эдифь. Превращать свою мать в безобразное чучело, и когда? в день своей свадьбы!!!

- Я сказала, что Флоренса должна ехать домой.

- A для меня эта девочка то, что из за нея, матушка, я готова отречься от вас, точно так же как хотела отречься от него завтра в церкви. В её грудь не должен западать зародыш того зла, которое развилось и окрепло во мне: в этом вам ручаюсь. Оставьте ее в покое и откажитесь раз навсегда от намерения преподавать ей уроки, которыми пользовалась собственная ваша дочь. Это - не трудное условие для вас.

- Конечно, если бы ты предложила его, как нежная дочь; но такия до крайности оскорбительные слова...

- Оскорбительных речей более не будет. Надеюсь, наши отношения кончились. Идите своей дорогой и наслаждайтесь плодами своих трудов. Забавляйтесь, веселитесь, наряжайтесь, сколько вам угодно, и будьте счастливы. Цели наших жизней достигнуты. Каждая из нас пойдет своей дорогой. С этого часа ни слова о прошедшем. Прощаю вам вашу долю в завтрашнем позоре. За себя стану просить Бога.

Затем она пожелала м-с Скьютон спокойной ночи и отправилась в свою спальню твердым и мерным шагом, который, казалось, подавлял всякое волнение её души,

блеском, белая грудь побагровела от ударов её мстительной руки, и она, казалось, хотела растерзать в конец свою собственную красоту, ненавистную, презренную, опозоренную. Так проводила последнюю ночь перед свадьбой Эдифь в борьбе со своим безпокойным духом, неукротимым под ярмом всесильного рока.

Наконец, случайно прикоснулась она к отворенной двери, которая вела в комнату Флоренсы.

Эдифь вздрогнула, остановилась и заглянула туда.

Ближе и ближе подходила она, и наконец, губы её прильнули к нежной руке, свесившейся с постели. Это прикосновение имело действие того ветхозаветного жезла, который некогда источил живительную воду для народа, погибавшого от жажды.

Так провела Эдифь Грэйнджер последнюю ночь перед свадьбой.