Домби и сын.
Глава LXI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Глава LXI. (старая орфография)

Глава LXI. 

Кузен Феникс.

Слишком нуждалась в посторонней помощи Флоренса Гэй, и присутствие в её доме старой подруги было для нея безценной отрадой. Её отец был болен. Смерть стояла y его изголовья. Потрясенный страшными воспоминаниями прошедшей жизни, старик не выдержал разнородных ощущений и в самый день приезда в дом своей дочери слег в постель. С этой поры м-р Домби не поднимал головы, и с этой же поры руки Флоренсы были постоянно к его услугам.

Она всегда была с ним, и он всегда ее узнавал, хотя нередко, томимый бредом, путал обстоятельства, при которых с нею говорил. Так иной раз ему казалось, будто его сын только что умер, и он говорил, будто видел, как его маленькая дочь, не смыкая глазок, день и ночь покоила и лелеяла умирающого ребенка. Видел это м-р Домби и стонал, и плакал навзрыд, и прижимал к подушке свою несчастную голову. Иногда он к ней самой обращался с вопросом:

- Где Флоренса?

- Я здесь, папенька, здесь я.

- Я не знаю её, - вопил измученный старик. - Мы так давно разстались, что я не узнаю моего собственного детища!

И Флоренсе стоило больших трудов успокаивать взволнованного старика и осушать его слезы. Случалось, м-р Домби целые часы бредил своими старыми торговыми предприятиями, и Флоренса в таких случаях обыкновенно теряла из виду нить его размышлений. Он повторял наивный вопрос своего сына младенца: "Что такое деньги?" и размышлял, и обдумывал, и разсуждал с самим собою более или менее связно, приискивая основательный ответ, как будто до той минуты никогда никто не спрашивал его об этой важной статье. Затем, продолжая вдумываться, он двадцать тысяч раз повторял титул своей старинной фирмы и при каждом разе повертывал на подушке свою усталую голову. Случалось также, он считал своих детей - раз - два - стой; раз - два - стой, и повторял эту прогрессию до бесконечности.

Но все это происходило при особенно угнетенном состоянии его духа. Во всех других фазах своей болезни он постоянно обращался к Флоренсе; он припоминал ту ночь, когда Флоренса приходила в его кабинет, воображал, что его сердце сокрушилось от тоски, что он пошел за нею следом и безполезно отыскивает ее в пустых и разоренных комнатах огромного дома. Смешивая это время с последними днями своей дикой и отчужденной жизни, он дивился безчисленным следам человеческих ног и старался между ними разглядеть поступь своей дочери. Вдруг, мерещились ему в зеркалах какие-то страшные картины диких людей с орудиями смерти на груди. Затем виднелся след Флоренсы. Вот она подходит ближе и ближе, и м-р Домби снова начинает считать следы, взбираясь на верхушку какойто огромной башни с безчисленными биллионами ступеней.

Однажды м-р Домби спросил, не слышал ли он на этих днях голоса Сусанны.

- Да, папенька, Сусанна здесь. Угодно вам ее видеть?

М-р Домби отвечал, что очень угодно, и Сусанна, не без некоторого страха, явилась y его постели.

Взгляд на эту особу, казалось, доставил ему большое удовольствие, и он просил ее не уходить.

- Прощаю вас, мой друг, за все и во всем, - говорил м-р Домби, очевидно, еще не знавший блистательной перемены в судьбе этой девицы. - Останьтесь с нами. Флоренса и я совсем переменились, и мы очень счастливы.

И говоря это, м-р Домби целовал маленькую головку, лежавшую на подушке подле него.

Так продолжалось несколько недель. М-р Домби представлял на своей постели слабое подобие человека, говорившого таким тихим голосом, что его можно было разслышать не иначе, как прислонившись ухом к его губам. Мало-по-малу он успокоился. Его, очевидно, начинало забавлять, что он лежит здесь подле открытого окна, смотрит поутру на летнее небо и деревья, любуется вечером закатом солнца и наблюдает с какой-то симпатией тени облаков и листьев. Это в самом деле забавно: свет и жизнь никогда ему не представлялись с этой точки зрения, и было ясно, что м-р Домби возрождается к новому бытию.

Он начал теперь обнаруживать, что усталость Флоренсы его безпокоит, и часто, подозвав ее к себе, говорил:

- Ступай, моя милая, отдохни, погуляй. Свежий воздух для тебя необходим. Ступай к своему доброму мужу!

Однажды, когда Вальтер был в его комнате, он подозвал его к себе и, крепко пожимая его руку, уверял, что может умереть спокойно, так как ему известно, что Флоренса с ним всегда будет счастлива.

Раз вечером, на закате солнца, Флоренса и Вальтер сидели в его комнате, так как он иривык их видеть вместе. Флоренса няньчила своего ребенка и, убаюкивая его, запела ту самую песню, которую так часто слышал от нея умерший брат. М-р Домби не выдержал, он протянул к дочери трепещущую руку и просил перестать; но на другой и в следующие дни он сам просил ее повторять как можно чаще этот романс, и он вслушивался в голос дочери, отвернув от нея свое лицо.

оставалось до сумерек. Флоренса задумалась. Ей пришли в голову те минуты, когда отец первый раз представил ее своей прекрасной невесте. В комнату вошел Вальтер.

- Послушай, душенька, - сказал он, слегка дотрагиваясь до её плеча, - с тобой хотят поговорить.

- Не случилось ли чего, мой друг? - спросила Флоренса, испуганная, как ей показалось, встревоженным видом своего мужа.

- Нет, мой ангел, ничего! Пришел один джентльмен, и я говорил с ним. Ничего не случилось. Хочешь к нему выйти?

Флоренса встала и поспешила сойти вниз за своим мужем, оставив отца на попечение черноокой м-с Тутс, обратившей в эту минуту все свои способности на иголку и наперсток. В гостиной нижняго этажа, обращенной окнами в сад, сидел какой-то джентльмен, который при входе Флоренеы хотел пойти к ней на встречу, но, задержанный некоторыми принадлежностями своих ног, остановился подле стола.

Флоренса припомнила кузена Феникса, которого с первого раза не угадала в тени листьев. Кузен Феникс взял её руку и поздравил с благополучным браком.

- Я очень жалею, - говорил кузен Феникс, усаживаясь на стул, между тем, как Флоренса заняла свое место, - очень жалею, что мне не удалось раньше явиться к вам с моими искренними поздравлениями; но в нашей фамилии, словом сказать, произошли такия неприятные случайности, или, в некотором роде, многочисленные столкновения, что я, как говорится, находился в чертовском состоянии духа и потерял всякую способность посещать общество. Единственным обществом во все это время была, так сказать, моя собственная личность, и вы понимаете, как должно быть огорчительно, в некотором роде, замуровать себя в определенных границах, тогда как в душе чувствуешь этакую... понимаете?.. ну, словом сказать, безпредельность.

Флоренса понимала только то, что кузен Феникс имел очевидное намерение сделать ей более важные открытия, но какие именно, это скрывалось в мраке неизвестности. Безпокойный взгляд Вальтера подтверждал её догадку.

- Я имел честь упоминать другу моему м-ру Гэю, если только могу называть его этим именем, - продолжал кузен Феникс, - что мне, так сказать, неслыханно приятно получить весть насчет теперешних обстоятельств друга моего Домби, который, вы понимаете, на дороге к выздоровлению. Я никак не думаю, чтобы друг мой Домби опустил, в некотором роде, крылья, по поводу этакой какой-нибудь, словом сказать, потери всего именья. Сам я не пробовал, или, правильнее не испытал чего-нибудь в роде такого радикального разорения, так как мое имение никогда не простиралось до таких колоссальных размеров; но все же и я в своей жизни потерял все, что мог потерять, и при всем том, понимаете, никогда, по крайней мере, слишком, не жаловался этак на какую-нибудь несправедливость судьбы, или, правильнее, слепого рока. Я знаю, друг мой Домби почтенный джентльмен, и, конечно, ему отрадно думать, что это, так сказать, всеобщее чувство. Даже Томми Скрьюзер, - мужчина удивительно желчный, приятель мой Гей, вероятно, знаком с ним, - ничего не может сказать в опровержение этого факта.

Флоренса чувствовала, больше, чем когда-либо, что за этим длинным вступлением должно последовать какое-нибудь важное открытие. Её взоры, лучше всякого ответа, выразили живейшее нетерпение. Кузен Феникс продолжал:

- Дело в том, что друг мой Гэй, точно так же, как и я, разсуждали сейчас относительно исходатайствования милости, которая, собственно, и даже исключительно, находится в ваших руках, и я, что называется, рад, что друг мой Гэй согласился хлопотать за меня, при чем мне приятно засвидетельствовать, что он удостоил меня совершеннейшей откровенности, за что я ему обязан. Не могу нарадоваться, что любезнейшая и совершеннейшая дочь приятеля моего Домби имеет чувствительную натуру, и, конечно, не потребует с моей стороны слишком обширных и подробных разсуждений; но все-таки я очень счастлив, что мое ходатайство будет опираться на влиянии и одобрении друга моего, м-ра Гэя. Эго отчасти напоминает мне мое старое парламентское время, шумное время, когда этак, знаете, не проходило ни одного заседания, которое бы не имело чисто политического характера. Разсуждали в ту пору, понимаете, о торговле неграми, о Наполеоне и французах, - шумное время! - и я, что называется, принадлежал к партии самых бойких застрельщиков. Если, бывало, скажет кто, что его мнение, как он надеется, найдет ртголосок в душе Питта, мы, что называется, просто выходим из себя, и во всей зале, понимаете, буря рукоплесканий. Если сказать прямо, Питт был великий политик и оратор, очертивший вокруг себя магический круг, из которого, понимаете, никто не вырывался. Случалось, и очень часто, вовсе, бывало, не понимаешь и не догадываешься, о чем речь, но как скоро впутано сюда имя Питта, материя, знаете, принимает такой вид, что поневоле соглашаешься и аплодируешь. Это, знаете, подало даже повод к забавным шуткам, и м-р Браун - четырех-бутылочный верзила с шишкой на носу, отец моего друга Гэя, вероятно, был знаком с ним - обыкновенно говаривал, что, если бы этак вздумал кто сказать, что он с крайним сожалением извещает парламент, что один из почтенных членов томится в ближайшей комнате в страшных судорогах, и что имя почтенного члена есть Вилльям Питт, рукоплескание, понимаете, было бы общее, и все, так сказать, на удачу, не преминули бы одобрить это мнение Вилльяма Питта.

Это загадочное отступление больше и больше безпокоило Флоренсу, и она с возрастающим волнением смотрела то на Вальтера, то на кузена Феникса.

- Ничего, мой другь, будь спокойна, - сказал Вальтер.

- Ничего, м-с Гэй, будьте спокойны, - повторил кузен Феникс, - я, право, чрезвычайно огорчен, что сделался, в некотором роде, причиной вашего безпокойства. Позвольте вас уверить, что, действительно, ничего, то есть, словом сказать, ничего неприятного быть не может. Единственная милость, о которой я осмеливаюсь просить... но это, видите ли, должно, в некотором смысле, казаться удивительно странным, и я был бы чрезвычайно обязан другу своему Гэю, если бы он сам принял на себя труд изложить сущность дела, - заключил кузен Феникс.

Флоренса, с своей стороны, доведенная до последней степени безпокойства, также обратилась к своему мужу. Вальтер сказал:

- Дело вот в чем, моя милая. Тебе надобно ни больше, ни меньше, как ехать в Лондон с этим джентльменом, которого ты очень хорошо знаешь.

- A друг мой Гэй - прошу извинить - разве не поедет? - прервал кузен Феникс.

- Поеду и я. В Лондоне ты должна сделать визит...

- Кому? - спросила Флоренса, окидывая взором обоих собеседников.

- Если вы будете так добры, м-с Гэй, что согласитесь до времени не получать ответа на этот вопрос, то я осмеливаюсь покорнейше вас просить об этом.

- Ты знаешь, Вальтер? - сказала Флоренса.

- Да.

- Да. Я совершенно убежден, что ты не будешь раскаиваться. Но то правда, что до времени тебе лучше не разспрашивать о подробностях этого визита. Увидишь сама.

- Если папенька все еще спит или, проснувшись, может обойтись без моих услугь, я сейчас ворочусь.

И с этими словами Флоренса поспешно вышла из комнаты, бросив совершенно спокойный и доверчивый взгляд на своего супруга. Когда она воротилась, уже совсем готовая отправиться в путь, Вальтер и кузен Феникс вели серьезный разговор y окна, и Флоренса не могла надивиться тому, что они так хорошо сошлись друг с другом в такое короткое время.

- Я оставлю карточку для друга моего Домби, - сказал кузен Феникс, - и буду искренно уверен, что он с каждым часом станет укрепляться в силе и здоровьи. Друг мой Домби, я надеюсь, благоволит считать меня таким человеком, который проникнут удивлением к его возвышенному характеру относительно... словом сказать, к благородной роли британского негоцианта и, просто, честного джентльмена. Моя усадьба и деревенский дом пришли, что называется, в плачевное состояние разрушения и ветхости; но, если другу моему Домби потребуется переменить воздух и поселиться в тех местах, могу уверить, что во всей Англии нет более тихого, светлого и совершенно здорового воздуха, хотя, нужно сказать, нигде еще не найти такой скуки. Если друг мой Домби страдает телесными недугами, я бы желал порекомендовать ему рецепт, который был для меня чрезвычайно полезен во многих обстоятельствах моей жизни, a должно заметить, жил я очень свободно и даже, так сказать, нараспашку. Этот рецепт, собственно говоря, состоит в яичном желтке, который надобно взболтать в стакане хересу с мушкатным орехом и сахаром и принимать каждое утро с куском сухой поджаренной булки. Джексон, содержавший в Бонд-Стрите номера для боксеров, - человек отменных талантов, и друг мой Гэй, разумеется. знаком с ним, - Джексон советует вообще в экстренных случаях заменять херес ромом; но я лучше другу моему Домби рекомендую херес, так как, при его состоянии, ром мог бы броситься в голову и произвести, словом сказать, воспаление.

От всего этого кузен Феникс разгружался с весьма значительными затруднениями, и физиономия его обнаруживала очевидное разстройство. Когда он встал с места, чтобы идти к дверям, его ноги изъявили решительное желание двигаться к саду, и владелец их едва победил такое заносчивое упрямство. Наконец, кузен Феникс подал руку Флоренсе и вышел с нею к подъезду, где стояла карета, в которую, вместе с ними, сел и Вальтер.

Они ехали семь или восемь миль, и были уже сумерки, когда экипаж катился по скучным и церемонным улицам западной части Лондона. Флоренса этим временем крепко держала Вальтерову руку, и безпокойство её, по-видимому, увеличивалось всякий раз, как они въезжали в новую улицу. Наконец, карета остановилась в Брук-Стрите, перед тем самым домом, где её отец пировал свою несчастную свадьбу.

- Что это значит? - спросила Флоренса. - Кто здесь живет?

Вальтер не отвечал ничего и только пожал её руки.

Обводя взором фасад, Флоренса увидела, что окна во всех этажах закрыты наглухо, как будто дом был необитаем. Между тем, кузен Феникс вышел из кареты и предложил ей руку.

- Ты не выйдешь, Вальтер?

- Нет, я останусь здесь. Не бойся, мой друг, сейчас ты увидишь, что страх твой напрасен.

- Знаю, Вальтер, бояться мне нечего, когда ты так близко, но...

Дверь тихонько отворилась, без стуку и без звонка, и кузен Феникс вошел с своей спутницей в душный и скучный дом. Казалось, он ни разу не отворялся со времени несчастной свадьбы и служил с того времени постоянным приютом для мрака затхлой атмосферы.

Флоренса не без страха взошла наверх по темной лестнице и остановилась подле гостиной. Кузен Феникс отворил дверь и, не говоря ни слова, сделал знак, чтобы она вошла и попросил ее идти вперед, между тем как он останется за дверью. Флоренса повиновалась.

В углублении комнаты, за столом, при тусклом свете лампы, сидела какая-то леди, вся в черном, с пером или карандашом в руке. Флоренса нерешительными шагами подвигалась вперед и вдруг остановилась, как будто прикованная к месту. Леди поворотила свою голову.

- Великий Боже! - сказала она. - Что это значит!

- Нет, нет! Не подходите!.. - вскричала Флоренса, отскакивая назад, когда леди встала с своего места. - Маменька!

Оне обе были неподвижны, с глазами, устремленными друг на друга. Гнев и гордость избороздили лицо этой особы; но все же она - Эдифь, прекрасная и величественная теперь, как и всегда. Лицо Флоренсы, изумленное и робкое, выражало сожаление, грусть, благодарную нежную память. На том и другом лице в живейших красках изображались удивление и страх. Обе женщины, неподвижные и безмолвные, смотрели одна на другую через мрачную пропасть непреложных событий пройденной жизни.

Флоренса изменилась первая. Слезы градом полились из её глаз, и она сказала от полноты сердца:

- О, мама, милая мама! зачем мы встречаемся так? зачем вы были всегда так добры ко мне, когда еще ничем не подготовлялась эта встреча!

- Я не смею об этом думать, - говорила Флоренса, - я только что оставила болезненный одр своего отца. Мы теперь неразлучны и вперед не разлучимся никогда. Если вы хотите, милая мама, чтобы я просила за вас прощение, - я буду просить и почти уверена, что он не откажет в просьбе своей дочери. Бог пошлет утешение вашей страждущей душе!

Эдифь не отвечала.

- Вальтер... я замужем, и y нас есть ребенок, - сказала Флоренса робким голосом, - Вальтер y ворот, и я приехала с ним. Я скажу своему мужу, что вы переменились, - продолжала Флоренса, бросив на нее грустный взор, - и Вальтер, я уверена, будет говорить вместе со мною нашему отцу. Хотите, чтобы я это сделала?

Эдифь, неподвижно, как статуя, прервала молчание глухим, тихим, но выразительным голосом:

- Пятно на вашем имени, пятно на имени вашего мужа, вашего ребенка! Разве это прощают, Флоренса?

- Верьте нам, милая мама, что мы все забыли, останемся неразлучными с вами, и это для всех нас будет утешением. Но вы ничего... ничего не говорите о моем отце, - лепетала Флоренса, - значит ли это, вы хотите, чтобы я просила за вас? Ну да, конечно, конечно!

Эдифь не отвечала.

- И я буду просить усердно, чтобы он простил мою милую маму, и добрый отец мой не откажет в просьбе своей дочери, и я принесу вам слово примирения, и тогда, может быть, мы разстанемся совсем не так, как встретились теперь.. О! уполномочьте, ради Бога, уполномочьте меня на это ходатайство! Я отступила от вас, милая мама, совсем не потому, что боюсь вас, и совсем не потому, что не надеюсь на вашу благосклонность: нет! я желаю только выполнить свою обязанность по отношению к моему отцу. Он меня любит, и я его люблю от всего моего сердца. Но я никогда не могу забыть, что вы были так добры ко мне. О, молитесь Богу, - воскликнула Флоренса, падая на её грудь, - молитесь Богу, чтобы он простил вам весь этот грех, и простил бы мне, если я не могу забыть...

Рыдания заглушили её слова. Эдифь, как будто подавленная тяжестью её прикосновения, упала на колени и обвилась руками вокруг её шеи.

- Флоренса, ангел благодатный! Прежде чем я опять сойду с ума, прежде, чем гордость и упрямство опять поразят немотой мой язык, верь мне, Флоренса, я невиниа, клянусь тебе в этом моею душою!

- Маменька!

На коленях перед ней, она подняла свои обе руки и клялась.

- Флоренса, верь мне, я невинна! верь в этом женщине, которая видит в тебе чистейшее и благороднейшее из земных созданий и которая никогда бы не упала в эту бездну, если бы твое присутствие охраняло цветущие годы её жизни! Позволь мне еще раз, последний раз, прижать твою милую голову к этому истерзанному и сокрушенному сердцу!

Она плакала, и её грудь сильно волновалась. Как была бы она счастлива теперь, если бы такия сцены чаще повторялись в её старые дни!

- Ничто в свете не могло бы вырвать от меня этого признания и этой клятвы, - ни любовь, ни ненависть, никакия надежды, никакия угрозы. Я сказала: умру в пытке и не произнесу ни одного слова, не сделаю никакого знака, и это было бы так, a не иначе, если бы мы не встретились с тобою, Флоренса.

родственница извинит маленькую стратагему, которою я воспользовался, чтобы устроить эту встречу. Не могу сказать, что до сих пор я отвергал решительным и настоятельным образом возможность несчастного соединения моей любезнейшей и совершеннейшей родственницы с этим белозубым покойником, ибо замечено издавна, что случаются в этом мире весьма странные и непостижимые сочетания этого сорта, превышающия, так сказать, всякия соображения и разсчеты в экономическом смысле. При всем том, я имел честь напоминать другу моему Домби, чтобы он, в некотором роде, не отваживался обвинять мою любезнейшую и совершеннейшую родственницу до тех пор, пока криминальность её поступков не будет утверждена на юридическом основании. Моя тетка была живучая женщина, это известно всем, но, может быть, не всякий знает, что она не совсем хорошо выполняла свои обязанности, разделяя, вероятно, в этом отношении общую участь всей нашей фамилии, которая, словом сказать, не отличалась ясным сознанием своего долга. Поэтому было бы, в некотором роде, безразсудно и даже, так сказать, безсовестно, если бы, в настоящем случае, мы не обратили своей посильной заботливости на нашу любезнейшую и совершеннейшую родственницу, которая, думал я, должна быть поставлена в неприятное положение после того, как этот зубастый джентльмен был, так сказать, растиснут ужасным манером. Вот почему я счел своей обязанностью отыскать во Франции свою любезнейшую и совершеннейшую родственницу и предложить ей свое слишком, так сказать, скромное и незавидное покровительство. Тем больше мне приятно было услышать от моей любезнейшей и совершеннейшей родственницы, что она считает меня, в своем роде, добрым малым и потому безусловно поручает себя моему покровительству. Я всегда обязан вспоминать не иначе, как с удовольствием, о её усердной заботливости обо мне в те минуты, когда сотрясение всех моих членов доходило, словом сказать, до безпримерного градациона.

Эдифь, сидевшая с Флоренсой на софе, сделала нетерпеливое движение.

- Моя любезная и совершеннейшая родственница, - продолжал кузен Феникс, выделывая в дверях свои обычные зигзаги, - надеюсь, извинит меня, если я, для моего и её удовольствия, равно как для удовольствия м-ра Домби и его любезнейшей и совершеннейшей дочери, которой несравненным талантам мы всегда удивлялись и... словом сказать, я полагаю, что я могу, для общого нашего удовольствия, дополнить окончательно эту длинную нить моих наблюдений. Прошу обратить внимание на то, что ни она, ни я, со времени нашего свидания, никогда не заикались о предмете её странного и загадочного похищения. Я всегда держался мысли, что была, вероятно, в этом деле такая тайна, которую объяснит она сама, если захочет. Но моя любезнейшая и совершеннейшая родственница имеет, в некоторой пропорции, непонятно-упрямый и решительный характер, и потому, с течением времени, я основательно убедился, что от нея, так сказать, никакое красноречие не вырвет ни одного слова. Впоследствии однако я усмотрел, что она весьма охотно распространялась на счет своей необыкновенной нежности к совершеннейшей дочери друга моего Домби, и потому, по естественному совокуплению идей, пришло мне в голову, что если бы этак, словом сказать, устроить свидание, неожиданное с обеих сторон, дело могло бы повести к весьма счастливым результатам. Проживая теперь в Лондоне, совершенно, так сказать на приватной ноге, я решился открыть местопребывание друга моего Гэя - прекрасный молодой человек, откровенный и внушающий уважение: моя любезнейшая и совершеннейшая родственница, вероятно, с ним знакома - и мне удалось иметь счастье привезти сюда его милую и любезную супругу. Скоро мы отправляемся в южную Италию, чтобы поселиться там на вечные времена, или, правильнее, до тех пор, пока не наступит роковой час удалиться в те вечные жилища, которые.... словом сказать, это пробуждает весьма неприятные мысли в людях с разумной и чувствительной душой. Стало быть, - заключил кузен Феникс с истинным одушевлением, - теперь-то, или никогда, я должен умолять свою любезнейшую и совершеннейшую родственницу не останавливаться на половине дороги, a исправить, по-возможности, все то, что ею испорчено, - не потому, что этого требует её фамилия, её собственная репутация, или какие-нибудь из тех светских отношений, которые уже более, так сказать, не существуют, - очаровательная мысль для человека с чувством! - но потому, что благородный человек всегда обязан уничтожать зло.

С этими словами кузен Феникс сделал джентльменский поклон и вышел из дверей, победив не без труда упрямство своих ног.

милая Флоренса, не хотела для вас. Возьмите этот пакет: для вас он написан и для вас изложены в нем все подробности моей тайны.

- Могу показать его папеньке?

- Можете кому угодно; он ваша неотъемлемая собственность. Но пусть м-р Домби знает, что другими путями он не получил бы от меня никогда ничего.

Продолжительное молчание с обеих сторон. Эдифь сидела с глазами, опущеннымй в землю.

- Маменька, он потерял все свое имение. Он был на краю могилы. Он страдает и жестоко страдает, даже теперь. Неужели ничего больше, ни одного слова, я не должна ему сказать от вашего имени?

- Правда, милая мама, правда!

- Скажи ему, я очень жалею, что судьба свела нас в этом мире.

- И - ничего больше?

- Скажи ему, если спросит, если он точно изменился...

-.... но так как он сделался теперь другим человеком, скажи ему, Флоренса, что этого не было бы никогда, и я жалею, что это было.

- Могу ли я сказать, что его несчастья вас огорчают?

- Нет. Со временем он сам, Флоренса, будет благодарить судьбу за этот урок.

- Вы желаете ему добра, вы хотите, чтобы он был счастлив! О, позвольте мне чаще и чаще повторять перед ним желания моей милой мамы!

- Если теперь, при своей измененной жизни, он найдет повод жалеть о прошедшем, скажи ему, Флоренса, я просила его об этом. Если теперь, при своей измененной жизни, он найдет повод думать обо мне без горечи и без желчи, скажи, я просила его об этом. Мы умерли один для другого и никогда уже не встретимся по эту сторону гроба; но скажи ему, он знает, есть одно общее чувство между нами, которое соединяет нас на земле.

Её суровость уступила место трогательному умилению, и слеза сверкнула в её черных глазах.

- Впрочем, я почти надеюсь, что он будет вспоминать обо мне. Чем больше полюбит он Флоренсу, тем меньше будет ненавидеть меня. В то время буду раскаиваться и я - пусть он это знает - и, соображая обстоятельства своей жизни с теми причинами, которые довели его самого до того, чем он был, я попытаюсь простить ему его долю в моем позоре. Пусть тогда попытается и он простить свою несчастную супругу!

- О мама, милая мама! Как отрадно для моего сердца слышать эти слова даже при этой печальной встрече!

в свою очередь, имела бы право раз навсегда высказать эти мысли, как скоро дошло до моего слуха, что вы дороги и милы друг другу. Пусть он знает, что под условием его отеческой любви я готова думать о нем снисходительно, без всякой затаенной злобы в моем сердце. Вот это последния слова, которые я ему посылаю! Теперь, прощай, моя жизнь!

Она крепко сжала ее в своих объятиях и, казалось, разом вылила из своей души все сосредоточенные чувства нежности и любви.

- Этот поцелуй для вашего младенца! Эти поцелуи вместо благословений на голову моей Флоренсы! Прощай, мой друг! прощай, мой ангел благодатный!

- До свидания, - воскликнула Флоренса.

- Никогда! никогда! Как скоро ты переступишь за порог этой мрачной комнаты, думай, что ты оставила меня в могиле. Но я любила тебя, мой ангел небесный, и тебя только одну во всю мою жизнь, помни это!

В столовой, куда проводил ее кузен Феникс, Флоренса упала на плечо своего супруга и плакала долго, горько плакала!

- Я очень огорчен, - сказал кузен Феникс, поднимая наиневиннейшим образом и без малейшей утайки рубашечные рукавчики к своим глазам, - я очень огорчен, что любезнейшая дочь друга моего Домби и прекрасная супруга друга моего Гэя имеет слишком чувствительную натуру, и что настоящее свидание, в некотором смысле, взволновало все силы её нежной души. Я надеюсь, однако, и уверен, мои стратегическия распоряжения привели всех нас к самым удовлетворительным результатам, и почтенный друг мой Домби, чрез соединение с нашей фамилией, попал, словом сказать, в омут запутанных случайностей и недоразумений; но я твердо держусь того мнения, что дела могли бы иметь совсем другой, то есть, довольно сносный оборот, если бы не этот мерзавец с белыми зубами. Что касается до моей родственницы, получившей обо мне необыкновенно доброе мнение, я могу уверить прекрасную супругу друга моего Гэя, что она может на меня вполне положиться как... словом сказать, как на своего отца. A что касается до общих перемен и случайностей человеческой жизни, в которой иной раз все мы ведем себя самым экстраординарным манером, то я могу повторить только то, что уже давно сказал друг мой Шекспир - человек, созданный для всех времен и веков; друг мой Гэй, разумеется, знаком с ним: "Тень и сон - вот наши дела!"