Давид Копперфильд.
Том II.
Глава ХХV. Мистер Микобер действует

Глава ХХV 

МИСТЕР МИКОБЕР ДЕЙСТВУЕТ

И поныне я не представляю себе ясно, когда был впервые поднят вопрос о моей поездке за границу и как мы все сошлись на том, что мне необходимо искать успокоения в путушествии с его сменой впечатлений. Во всем, что мы думали, говорили и делали в это горестное время, так сказалось спокойное влияние Агнессы, что, мне кажется, ему следует приписать и этот проект.

С того незабвенного мгновения, когда Агнесса встала передо мной с поднятой к небу рукой, она была добрым гением моего опустевшего дома. Позже я узнал, что моя жена-детка умерла на ее груди с улыбкой на устах. Когда я очнулся от обморока, она смягчила мое горе слезами сострадания, а слова ее дышали миром и надеждой.

Но продолжаю свое повествование.

Я должен был уехать за границу. Теперь, когда Дора была похоронена, мне оставалось только дождаться того, что мистер Микобер называл "окончательным распылением" Гиппа, а также отплытия эмигрантов. По настоянию Трэдльса, все время после "извержения" работавшего в Кентербери и проявившего себя в эту горестную пору моим самым нежным и преданным другом, мы - то есть бабушка, Агнесса и я - также поехали в Кентербери, Здесь мы начали с того, что направились прямо к мистеру Микоберу, где нас уже ждал со своими книгами и бумагами Трэдльс. Когда бедная миссис Микобер увидала меня в трауре, она была очень потрясена: видимо, многие тяжелые годы не убили ее доброты.

- Ну, мистер и миссис Микобер, обсудили ли вы мое предложение эмигрировать? - таковы были первые слова моей бабушки, когда мы с ней сели.

- Дорогая мадам, - ответил мистер Микобер, - пожалуй, невозможно лучше выразить то решение, к которому пришли мы - миссис Микобер, ваш покорный слуга и, могу прибавить, наши дети, - как воспользовавшись словами одного знаменитого поэта: "Наша ладья - на берегу, а наша барка - в море!"

- Прекрасно, - сказала бабушка. - Я жду много доброго от вашего разумного решения.

- Мэм, вы оказываете нам много чести, - ответил мистер Микобер. Затем, указывая на сделанные им в записной книжке пометки, продолжал: - Что касается вашей денежной помощи в этом нашем предприятии, то я считаю нужным оформить все принимаемые мною на себя долговые обязательства по всем правилам, принятым в деловом мире, причем с точным указанием сроков уплаты: восемнадцать, двадцать четыре и тридцать месяцев.

- Устраивайте все, как вам будет угодно, сэр! - сказала бабушка.

- Мэм, мы с миссис Микобер глубоко чувствуем трогательную доброту наших друзей и покровителей. Но, повторяю, я хочу, чтобы все было оформлено, как между деловыми людьми.

Бабушка заметила, что раз обе стороны согласны на все, это нетрудно сделать.

- А теперь, мэм, - продолжал с некоторой гордостью мистер Микобер, - прошу разрешения доложить вам о наших домашних приготовлениях к предстоящей нам новой жизни - приготовлениях, которым, понятно, мы всецело отдаемся. Моя старшая дочь ежедневно в пять часов утра посещает скотный двор, чтобы научиться процессу (если это можно назвать процессом) доения коров. Мои младшие дети получили инструкцию наблюдать как можно ближе привычки свиней и домашней птицы в беднейших кварталах города. Их даже два раза при этом едва не переехали. Сам я в последние две недели уделяю много внимания хлебопечению. Мой же сын Вилькинс, вооружившись тросточкой, выгоняет на пастбище рогатый скот, когда это позволяют ему делать пастухи.

- Чудесно! - одобрила бабушка. - А миссис Микобер, я уверена, также не теряла времени?

- Дорогая мадам, - отвечала миссис Микобер с деловым видом, - осмеливаюсь сознаться, что я активно не занималась вопросами, непосредственно связанными с земледелием или животноводством, хотя и хорошо знаю, что они потребуют моего внимания на чужбине. Время, которое я могу урвать от моих домашних обязанностей, я посвящаю переписке с моими родственниками с целью примирить их с мистером Микобером, которого они никогда не могли понять.

Мистер Микобер был несколько взволнован упоминанием об этих родственниках, но миссис Микобер быстро успокоила его, сказав:

- Они неспособны понять вас, мистер Микобер, в этом их несчастье, и я могу только жалеть их.

Тут мистер Микобер, поглядев на кучу книг и бумаг, лежащих перед молчавшим все время Трэдльсом, подал руку жене и церемонно удалился с ней, оставив нас одних.

- Мой дорогой Копперфильд, - начал Трэдльс после их ухода, откинувшись на спинку стула и глядя на меня с таким чувством, что глаза его покраснели, а волосы стали дыбом, - я не прошу у вас извинения за то, что обеспокоил вас вызовом по этому делу: я знаю, что вы глубоко заинтересованы в нем, и к тому же, оно может несколько рассеять вас. Хочу надеяться, дорогой друг, что вы не очень переутомились?

- Нет, я чувствую себя, как обыкновенно, - сказал я помолчав. - А вот о ком мы должны прежде всего подумать - так это о бабушке. Вы знаете, как много ей пришлось потратить сил.

- Но и это не все, - прибавил я. - Последние две недели она пережила какую-то новую тревогу и ежедневно бывала в Лондоне. Несколько раз она отсутствовала с раннего утра до позднего вечера. Знаете, Трэдльс, накануне нашей поездки сюда она вернулась домой почти в полночь, Вы ведь знаете, как бабушка всегда заботится о других. И вот теперь она ничего не хочет говорить мне, видимо боясь меня огорчить.

Бабушка, бледная и с глубокими морщинами на лице, сидела неподвижно, пока я не кончил; тут она заплакала и положила свою руку на мою.

- Ничего, Трот, ничего! Этого больше не будет, - промолвила она. - Со временем вы узнаете, в чем дело... А теперь, дорогая Агнесса, давайте займемся делами.

- Я должен отдать справедливость мистеру Микоберу, - начал Трэдльс: - хотя он как будто и не очень рьяно работал для себя, но для других он трудился неутомимо. Никогда не видал я подобного человека! С каким пылом погружался он день и ночь в бумаги и конторские книги! А что сказать о невероятном количестве писем, написанных им мне и передаваемых часто из рук в руки через стол, когда ему было легче сказать, в чем дело!

- Письма! - воскликнула бабушка. - Да, я думаю, что он их и во сне пишет!

- И мистер Дик, - продолжал Трэдльс, - творил здесь просто чудеса! С непревзойденным усердием сторожил он Уриа, а как только его освободили от этого, он всецело посвятил себя интересам мистера Уикфильда. И надо правду сказать, что его жажда помочь нам в нашем расследовании и его несомненная полезность в выполнении разнообразных наших поручений усиливали нашу энергию.

- Дик - замечательный человек! - воскликнула бабушка. - Я всегда говорила это. Вам это известно, Трот!

- Я счастлив сказать вам, мисс Уикфильд, - мягко и серьезно продолжал Трэдльс, - что за время вашего отсутствия состояние мистера Уикфильда значительно улучшилось. Избавившись от "домового", так долго подавлявшего его, и от преследовавших его страхов, он стал совсем другим человеком. Временами к нему даже возвращалась его былая способность сосредоточивать свое внимание и память на отдельных деловых вопросах, и тогда он бывал в состоянии помочь нам выяснить некоторые обстоятельства, в которых без него мы не могли бы разобраться. Но перехожу вкратце к сути дела. Подсчитав наши ресурсы и приведя в порядок уйму бумаг, частью неумышленно запутанных, частью запутанных сознательно и подделанных, мы приходим к выводу, что мистер Уикфильд может ликвидировать свое дело без всякого ущерба для своих клиентов.

- Слава богу! - горячо воскликнула Агнесса.

- Но, - прибавил Трэдльс, - при этом ему остается так мало на жизнь (всего каких-нибудь несколько сот фунтов стерлингов, даже при условии продажи дома), что, пожалуй, было бы лучше, мисс Уикфильд, если бы он сохранил часть своих старых дел. Теперь, когда он освободился от "домового", его друзья могли бы помогать ему своими советами. Вы сами, мисс Уикфильд, Копперфильд, я...

- Я думала об этом, Тротвуд, - сказала Агнесса, глядя на меня, - и чувствуя, что этого не надо делать, несмотря даже на совет друга, которому я так обязана и так благодарна.

- Я ведь не советую этого, - заметил Трэдльс, - только считаю нужным подать эту мысль, не больше.

- Я счастлива, что вы так говорите, - ответила уверенным тоном Агнесса, - ибо это дает мне надежду, почти уверенность, что мы с вами одинаково смотрим на вещи. Дорогой мистер Трэдльс и дорогой Тротвуд, чего мне еще желать, раз папа свободен и сохранил свою честь? Я всегда мечтала о том, что когда мне удастся избавить его от тяжелых трудов, я смогу вернуть ему хотя частицу его любви и заботы обо мне и посвятить ему свою жизнь. В течение многих лет я горячо надеялась на это. Взять на себя наше будущее будет великим счастьем для меня.

- Но каким образом? Думали вы об этом, Агнесса?

- Часто думала! Меня не пугает будущее, дорогой Тротвуд! Я уверена в успехе. Так много людей знают меня здесь и хорошо ко мне относятся. Не сомневайтесь во мне. Нам не много нужно. Если я, взяв в аренду наш дорогой старый дом, открою школу, я буду счастлива, зная, что приношу пользу.

Уверенный и веселый голос Агнессы, так живо напомнивший мне и ее дорогой старый дом и мой, теперь такой пустынный и печальный, до того взволновал меня, что я не мог произнести ни слова. Трэдльс на минуту сделал вид, что усердно ищет чего-то в бумагах.

- А теперь, мисс Тротвуд, - обратился Трэдльс к бабушке, - поговорим о вашем имуществе.

- Хорошо, сэр, - со вздохом сказала бабушка. - Если оно потеряно, я перенесу это, а если оно уцелело, я буду рада получить его. Вот все, что я могу сказать.

- Оно составляло вначале, мне кажется, восемь тысяч фунтов стерлингов в ценных бумагах, - сказал Трэдльс.

- Да, - ответила бабушка.

- Я же могу дать отчет только в пяти, - смущенно проговорил Трэдльс.

- В пяти тысячах или в пяти фунтах? - спросила бабушка со странным спокойствием.

- Это все, что осталось, - заявила бабушка: - я сама продала бумаг на три тысячи фунтов. Одну тысячу я заплатила за ваше место проктора, дорогой Трот, а две остальные сохранила при себе. Когда я потеряла остальное имущество, я сочла благоразумным ничего не говорить вам об этой сумме, но придержать ее про черный день. Мне хотелось посмотреть, как вы справитесь с испытанием, Трот, и вы благородно вышли из него, всегда уверенный в себе и самоотверженный! Так же вел себя и Дик... Не говорите мне ничего, так как я чувствую, что мои нервы немного пошаливают.

Никто не подумал бы этого, видя, как прямо сидит она со скрещенными на груди руками: она удивительно владела собой.

- Тогда я могу сказать, - с восторгом воскликнул Трэдльс, - что все ваши деньги целы!

- Не поздравляйте меня никто! - воскликнула бабушка. - А скажите, сэр, каким образом они могут быть целы?

- Вы ведь думали, что они были растрачены мистером Уикфильдом? - спросил Трэдльс.

- Да, - ответила бабушка, - и поэтому предпочитала молчать... Агнесса, не говорите мне ни слова!

- Действительно, - сказал Трэдльс, - бумаги были проданы в силу данной вами доверенности, и мне незачем говорить вам, кто продол их и за чьей подписью. Мошенник позже заявил мистеру Уикфильду и даже доказывал цифрами, что он употребил эти деньги, в соответствии с данными ему общими распоряжениями, на уплату долгов другим клиентам. К несчастью, мистер Уикфильд, чувствуя себя слабым и беспомощным в руках Гиппа, позже принял участие в этом обмане, выплачивая вам проценты на уже не существующий капитал.

- А в конце концов взял всю вину на себя, - заговорила бабушка, - и написал мне сумасшедшее письмо, обвиняя себя в воровстве и неслыханных злодеяниях. В ответ на это я одним ранним утром пришла к нему, потребовала свечу, сожгла письмо и сказала ему, что если он сможет когда-нибудь уплатить мне и реабилитировать себя, пусть он это сделает, а нет - так ради его дочери все надо держать в тайне... А теперь, если кто-нибудь вздумает сказать мне что-либо, я тотчас же уйду.

Мы все молчали. Агнесса закрыла лицо руками.

- Ну, дорогой друг, - немного погодя обратилась бабушка к Трэдльсу, - вы действительно отобрали у него деньги?

- О да! - ответил он. - Мистер Микобер припер его к стенке таким множеством доказательств, что он не мог вывернуться. Наиболее замечательно то, что он присвоил деньги не столько даже из-за своей непомерной жадности, сколько из ненависти к Копперфильду. Он прямо сказал мне это, прибавив, что охотно потратил бы еще такую же сумму, лишь бы нанести ущерб Копперфильду.

- Вот как! - проговорила бабушка, задумчиво хмуря брови и глядя на Агнессу. - А что с ним самим?

- Не ведаю, - ответил Трэдльс. - Он уехал со своей маменькой, и та все время продолжала кричать, умолять и каяться. Они уехали ночным лондонским дилижансом, и я ничего не знаю о нем, кроме того, что, уезжая, он проявил большую неприязнь ко мне, не меньшую, чем к мистеру Микоберу. Я не скрыл от него, что мне это доставляет только удовольствие.

- А как вы думаете, Трэдльс, есть у него деньги? - спросил я.

- О да, вероятно, есть, - с серьезным видом ответил мой друг, качая головой. - Он должен был немало прикарманить разными способами. Но деньги не удержат его от новых преступлений. И всегда он будет ненавидеть всякого, кто хотя бы нечаянно станет между ним и его низменными целями. За это говорит все его поведение здесь.

- Он просто чудовищно подл и низок! - сказала бабушка. - А как с мистером Микобером?

- О! - весело отозвался Трэдльс. - Я обязан еще раз воздать должное мистеру Микоберу. - Если бы не его терпение и настойчивость в течение столь продолжительного времени, мы никогда не добились бы ничего путного. И, мне кажется, необходимо отметить удивительное бескорыстие мистера Микобера: он ведь мог так много получить от Уриа за свое молчание!

- Я такого же мнения, - заметил я.

- А что, по-вашему, ему следовало бы дать? - спросила бабушка.

- У него есть вексельные долги Уриа Гиппу: тот брал с него векселя на деньги, выданные авансом, - проговорил несколько смущенный Трэдльс.

- Ну, их надо уплатить, - заявила бабушка, - А какую это составит сумму?

- Сто три фунта пять шиллингов.

Мы с Трэдльсом рекомендовали дать мистеру Микоберу небольшую сумму наличными и взять на себя оплату его векселей, когда Уриа предъявит их. Мы также посоветовали оплатить снаряжение и переезд в Австралию мистера Микобера с семьей и дать ему перед отъездом сто фунтов стерлингов, придав всему этому форму займа, подлежащего в дальнейшем оплате. Я предложил, кроме того, заинтересовать мистера Микобера и мистера Пиготти судьбой друг друга в расчете на их взаимную поддержку в будущем, а также вручить мистеру Пиготти вторые сто фунтов для передачи их потом мистеру Микоберу.

Видя, что Трэдльс озабоченно поглядывает в сторону бабушки, я напомнил ему, что он собирался сказать еще что-то.

- Вы со своей бабушкой простите меня, Копперфильд, если я коснусь тяжелой для вас темы, - нерешительно проговорил Трэдльс, - но я считаю необходимым напомнить вам об угрозе Уриа, в памятный день разоблачений мистера Микобера, по адресу... супруга вашей бабушки.

Бабушка, сохраняя видимое спокойствие, молча кивнула головой.

- Быть может, - заметил Трэдльс, - это была лишь не имеющая значения дерзость?

- Нет, - возразила бабушка.

- Значит, простите... есть такой человек, и он целиком во власти Гиппа?

- Да, друг мой! - ответила бабушка.

Огорченный Трэдльс объяснил нам, что мы больше не имеем власти над Уриа Гиппом и он несомненно, если только сможет, не преминет нанести нам любой ущерб или неприятность.

Бабушка продолжала оставаться спокойной, только несколько слезинок скатилось по ее лицу.

- Вы совершенно правы, - наконец сказала она. - Было очень предусмотрительно с вашей стороны напомнить об этом.

- Можем ли мы, я или Копперфильд, предпринять что-либо? - мягко спросил Трэдльс.

- Ничего, - ответила бабушка. - Тысячу раз благодарю вас! Все это пустая угроза, дорогой мой Трот! Позовите мистера и миссис Микобер. И никто ничего не говорите мне!

Сказав это, она разгладила рукой свое платье и, выпрямившись на стуле, стала глядеть на дверь.

- Ну, мистер и миссис Микобер! - обратилась к ним бабушка, когда они вошли. - Мы обсуждали... простите, что так долго... ваш переезд в Австралию. Вот на чем мы порешили...

помчался за вексельными бланками. Но через пять минут он вернулся, рыдая, в сопровождении чиновника, предъявившего ему к немедленной оплате (под угрозой ареста) вексель Уриа Гиппа. Заранее готовые к этому, мы тотчас же оплатили вексель, чиновник ушел, а мистер Микобер, сияя, уселся за стол и принялся подписывать векселя. Он проделывал это с таким усердием и восторгом, что было просто забавно смотреть на него.

Так закончился этот вечер. Мы с бабушкой чувствовали себя измученными горем и утомленными, а завтра нам предстояло ехать обратно в Лондон. Было решено, что Микоберы последуют за нами, как только распродадут свою обстановку, что дела мистера Уикфильда будут возможно скорее урегулированы Трэдльсом, а тем временем Агнесса приедет в Лондон...

Мы переночевали в милом старом доме. Теперь, когда он был освобожден от присутствия Гиппов, в нем легко дышалось, и я спал в своей прежней комнатке, как человек, вернувшийся домой после кораблекрушения.

На следующий день мы отравились в Лондон, но не ко мне, а к бабушке. Когда мы по-старому сидели с ней одни, перед тем как итти спать, она сказала:

- Трот, вы действительно хотите знать, чем я была озабочена в последнее время?

- У вас самого было достаточно горя, дитя мое, и без моих маленьких огорчений, - нежно сказала бабушка. - Иного основания скрывать от вас что-либо, Трот, у меня нет.

- Хотите проехаться со мной завтра утром? - спросила она.

- Конечно.

Ровно в девять мы выехали в маленькой коляске в Лондон.

После продолжительной езды по улицам мы остановились у большого госпиталя. Возле него у самого входа стояли простые погребальные дроги. Возница узнал бабушку и, по ее знаку, тихо поехал впереди нас.

- Вы понимаете теперь, Трот? - промолвила бабушка. - Он скончался...

- И скончался в госпитале?

- Да!

- Он и раньше бывал здесь, - начала рассказывать бабушка, - давно уж он болел: его организм последние годы был надломлен. Недавно, узнав, в каком он состоянии, он просил вызвать меня. Его мучило раскаяние, очень мучило.

- Вы, конечно, откликнулись, бабушка?

- Я навестила его и после того немало пробыла с ним.

- Он умер в ночь перед нашей поездкой в Кентербери? Не так ли? - спросил я.

- Теперь уж никто не может повредить ему, - проговорила она, - то была пустая угроза.

Мы выехали из города, направляясь к Горнейскому кладбищу.

- Лучше здесь, чем в городе, - заметила бабушка. - Он родился здесь.

Мы вышли из коляски и проводили простой гроб к могиле в углу кладбища, где он и был похоронен.

Мы молча сели в экипаж, и она долго молчала, держа мою руку. Потом она вдруг неожиданно залилась слезами.

- Это был красивый мужчина, когда я вышла за него, Трот, и как он ужасно изменился! - промолвила она.

Бабушка недолго плакала. Слезы облегчили ее; она успокоилась и даже повеселела.

- Мои нервы что-то немного не в порядке, - заметила она, - иначе я не проявила бы такой слабости. Да простит нас всех господь!

"Дорогая мэм и Копперфильд! - писал он. - Благодаря проискам Уриа Гиппа я вновь арестован за неуплату по другому выданному ему мною векселю, и дни мои в долговой тюрьме сочтены".

Под этим была приписка:

"Я вскрыл письмо, чтобы сообщить вам, что наш общий друг мистер Томас Трэдльс (он еще не уехал отсюда и прекрасно выглядит) уплатил по векселю со всеми расходами от имени благородной мисс Тротвуд, и я с семьей на вершине земного блаженства!"