Оливер Твист.
L. Облава и избавление.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Оливер Твист. L. Облава и избавление. (старая орфография)

L. Облава и избавление.

Близ той части Темзы, на которую выходить фасадом Ротерхайтская церковь и где береговые здания всего больше почернели от пыли с угольных барок и от дыма тесно скученных, низких домов, находится самый грязный и странный, самый необычайный из всех кварталов, таящихся в Лондоне и даже по имени неизвестных большинству его обитателей.

Чтобы добраться до этого места, посетитель должен пройти целый лабиринт тесных, узких и грязных улиц, где толпятся самые грубые и убогие из береговых жителей и где идет торговля, отвечающая их потребностям. Самая дешевая и неприглядная провизия навалена в лавках; самая грубая и простая одежда вывешена у дверей торговца платьем и висит на подоконниках и перилах. Наталкиваясь на рабочих низшого разряда, каталей, носильщиков угля, шатающихся без дела, наглых женщин, оборванных детей и на весь ютящийся по реке сброд, прохожий с трудом подвигается дальше, поражаемый зловонием и неприятными сценами и оглушаемый грохотом тяжелых телег, везущих кучи товара из кладовых, которые встречаются здесь на каждом шагу. Достигнув наконец более отдаленных и не стол многолюдных улиц, чем эти, он идет дальше под нависшими над мостовой фасадами домов с облупившимися стенами, словно готовыми обрушиться на него, с полуразвалившимися трубами, остатки которых того и гляди тоже развалятся, с окнами, защищенными ржавыми железными перекладинами, которые почти изъедены уже временем и грязью; все признаки запущенности и заброшенности здесь на лицо.

Среди этой местности, за Докхэдом, в Беро, что в Саузворке находится Остров Иакова, окруженный грязным каналом, имеющим во время прилива шесть или восемь футов глубины и футов пятнадцать - двадцать ширины. Прежде этот канал назывался Мельничным Прудом, но в то время, к которому относится настоящий рассказ, он известен был под названием Шального Рва. Он представляет собой маленький пролив, сообщающийся с Темзой, и но время высокой воды всегда может быть наполнен, если открыть шлюзы у Ледской мельницы, от которой он и получил свое прежнее название. В такие часы посетитель этих мест, стоя на одном из деревянных мостов, переброшенных через проток у Милдь-лэна, может видеть, как жильцы домов по обе стороны спускают на веревках из задних окон и дверей ведра, кадки и всевозможную домашнюю утварь, чтобы запастись водой. А если перевести взгляд с этой процедуры на самые дома, то представившаяся картина изумит до крайности. Жалкия деревянные галлереи в задней стороне нескольких домов, с дырами, для того, чтобы видеть илистый проток; окна, разбитые и заклеенные бумагой, с торчащими из них шестами для просушки белья, которого, однако, никогда не видно; комнаты, такия маленькия, грязные, тесные, что воздух в них кажется слишком отравленным даже для скрытой в них нечистоты и мерзости; деревянные сооружения, торчащия над грязью и готовые свалиться в нее, как свалились иные; покрытые слоем грязи стены и разсыпающиеся фундаменты, всевозможные омерзительные приметы убожества и отталкивающие признаки грязи, гниения и разрушения - все это украшает берега Шального Рва.

На острове Иакова в домах обваливались крыши, и они пустуют, стены осыпаются, окна перестали быть окнами, двери валяются поперек улицы, трубы почернели, но дым не струится из них. Тридцать или сорок лет назад, когда этого места не коснулись еще убытки и иски гражданского суда, оно процветало, но теперь этот остров буквально заброшен. У домов нет хозяев, и их двери стоят открытые, впуская всякого, кто решается войти. Там эти люди живуть и там умирают. Те, кто ищут приюта на Острове Иакова, должны иметь нешуточные к тому побуждения или же дойти до крайней степени убожества.

В верхней комнате одного из этих домов - обширного, стоявшого особняком, и хотя носившого все признаки разрушения, но имевшого крепко защищенный двери и окна, и задней стеной обращенного к канаве - находились три человека, которые, обмениваясь по временам взглядами тревожного ожидания, сидели уже в течении значительного времени, храня глубокое и угрюмое молчание. Один из них был Тоби Крэкит, другой - мистер Читлинг, а третий разбойник лет пятидесяти, нос которого был почти откушен в какой-то давнишней схватке, дававшей вероятное объяснение и страшному шраму на его лице. Этот человек, которого звали Кэк, недавно возвратился из ссылки.

- Мне было бы гораздо приятнее, - заговорил Тоби, обращаясь к мистеру Читлингу: - если бы ты выискал себе какое нибудь другое логовище, когда в обоих прежних сделалось слишком жарко, а не приходил бы сюда.

- Почему ты не сделал так, телячья голова? - сказал Кэк.

- Право, я думал, что вы обрадуетесь, увидев меня, - печально ответил мистер Читлинг.

- Прими к сведению следующее, молодой человек, - сказал Тоби. - Когда кто либо держится особняком, как я, и благодаря этому имеет безопасный кров, вокруг которого никто не разнюхивает и не подсматривает, то не особенно желательна честь визита со стороны молодого джентльмена, как бы он ни был приятен и достоин уважения во время игры в карты на досуге, - джентльмена, находящагося в таких обстоятельствах, как ты.

- В особенности, когда у этого держащагося особняком господина остановился погостить друг, приехавший из заграницы раньше, чем ожидали его, и слишком скромный, чтобы тотчас представиться судьям, - добавил мистер Кэк.

Настало короткое молчание, после которого Тоби Крэкит, повидимому, признав безнадежными дальнейшия старания сохранить свое обычное безшабашное молодечество, повернулся к Читлингу и спросил:

- Когда же взяли Феджина?

- Как раз во время обеда, сегодня в два часа пополудни. Чарли и я спрятались в печной трубе в прачешной, а Больтер залез вниз головой в пустую кадку для воды; но его ноги оказались так длинны, что торчали наружу, и его забрали тоже.

- А Бет?

- Бедная Бет! Она пошла взглянуть на тело и заявить, кто убитая, - ответил Читлинг, лицо которого становилось все печальнее, - и побежала прочь, помутившись в уме, крича и говоря несвязные слова, так что на нее надели смирительную рубашку и отправили в лечебницу. Там она и сейчас.

- Что с юным Бэтсом? - осведомился Кэк.

"Калек" всех перехватали и буфетная там полна сыщиков. Я сам подходил и видел.

- Песенка спета, - произнес Тоби, кусая губы. - Закатают многих.

- Заседания суда в самом разгаре, - сказал Кэк. - Если их не задержит следствие и Больтер выдаст соучастников, - в чем можно не сомневаться, судя по тому, что он успел уже разболтать им, - то они без труда докажут причастность Феджина к убийству. Ну, тогда в пятницу - суд, и через шесть дней еврей будет болтаться в воздухе!

- Если бы вы слышали, как ревела толпа, - сказал Читлинг. - Полицейские отбивались как черти, иначе его разорвали бы на части. Его сшибли с ног, но они оцепили его кольцом и так прокладывали себе путь через толпу. Если бы вы видели, как он смотрел вокруг себя, весь в грязи и окровавленный, цеплялся за полисменов, как будто они были его наилучшие друзья. Я как сейчас вижу их, едва держащихся на ногах под напором черни и волокущих его с собою; как сейчас вижу людей, чуть не лезущих друг другу на плечи, и скалящих на него зубы, и кидающихся на него; как сейчас вижу кровь, струящуюся по его волосам и бороде, и слышу визг женщин, пробивающихся в середину толпы и кричащих, что оне вырвут его сердце!

Пораженный ужасом очевидец этой сцены зажал уши руками, зажмурил глаза и, вскочив, начал точно помешанный, ходить взад и вперед.

Другие продолжали оба сидеть, безмолвно и уставившись на пол. На лестнице раздалось быстрое легкое топанье, и собака Сайкса прыгнула в комнату. Они бросились сначала к окну, затем вниз по лестнице и на улицу. Оказалось, что собака вскочила в открытое окно; она не побежала за ними вслед, но и её хозяина не было нигде видно.

- Что это значило-бы? - сказал Тоби, когда они возвратились наверх. - Не может же он придти сюда?... Я... я... надеюсь, что нет.

- Если бы он направлялся сюда, то пришел бы с собакой, - сказал Кэк, нагнувшись и разглядывая собаку, которая, задыхаясь, лежала на полу: - Эй! Дай ей немного воды. Она ослабела, долго бежала.

- Ишь как, вылакала все до капли, - произнес Читлинг, после того как некоторое время молча наблюдал за собакой. - Вся в грязи... хромает... чуть не ослепла... Она, видно, сделала длинный путь.

- Откуда она прибежала? - воскликнул Тоби. - Конечно, она побывала в других пристанищах и, найдя там все только чужих, прибежала наконец сюда, где она не раз бывала раньше. Но сперва то откуда она появилась и почему пришла сюда одна, без него?

- Он - (никто из них не решался назвать убийцу по имени) - он едва ли покончил с собою. Как вы думаете? сказали Читлинг.

Тоби покачал головою.

- Если бы так, - сказал Кэк: - то собака повела бы нас к тому месту. Нет. Я думаю, он махнул заграницу, а собаку оставил. Он как нибудь перехитрил ее, иначе она не была бы так спокойна.

Так как это решение казалось более правдоподобным, то оно и было принято всеми, как окончательное. Собака залезла под стул и, свернувшись в клубок, задремала, не обращая больше ни на кого внимания.

Стемнело уже настолько, что они закрыли ставни и зажгли свечу. Страшные события последних двух дней глубоко угнетали всех троих, и это настроение еще подчеркивалось опасностью и неизвестностью их собственного положения. Они ближе сдвинули свои стулья и вздрагивали при всяком шуме. Говорили они мало, да и шепотом, и были так безмолвны и боязливы, как будто тело убитой женщины лежало в соседней комнате.

Так прошло несколько времени.

Вдруг внизу кто-то торопливо начал стучать в дверь.

- Это маленький Бэтс, - сказал Кэк, оглядываясь с сердитым видом, чтобы скрыть свой испуг.

Стук повторился. Нет, это не Бэтс.... Он никогда так не стучит.

- Надо его впустить, - сказал Тоби, взяв свечу.

- Нельзя разве не пускать? - хрипло спросил каторжник

- Нет. Он должен войти.

- Не оставляй нас в темноте, - сказал Кэк, взяв с наличника камина другую свечу и зажигая ее такою дрожащей рукой, что стук в дверь повторился еще два раза, прежде чем ему удалось зажечь.

Крэкит спустился вниз и вернулся в сопровождении челове, нижняя часть лица которого была закутана платком, а другой платок был обвязан вокруг его головы, под шляпой. Он медленно снял их. Бледное лицо, глубоко запавшие глаза, впалые щеки, запущенная, небритая борода, истощенный вид, короткое и частое дыхание.... Это была тень Сайкса.

Он положил руку на спинку стула, стоявшого посреди комнаты, и хотел сесть, но вдруг затрепетал и, глянув через плечо, отодвинул стул назад вплотную к стене - насколько было возможно придвинуть, притиснуть к ней - и уселся.

Ни одно слово не было еще сказано. Он молча смотрел то на одного, то на другого. Если это нибудь украдкой взглядывал на него и встречался с ним глазами, то сейчас же отводил взор в сторону. Когда его глухой голос нарушил тишину, все трое вздрогнули. Они никогда раньше не слыхали, чтобы он так говорил.

- Как попала сюда собака? - спросил он.

- Она прибежала одна, часа три назад.

- В вечерней газете сказано, что Феджина забрали. Правда это или враки?

- Правда..

Опять наступило молчание.

- Да провалитесь вы все! - сказал Сайкс, проводя рукою по лбу. - Неужели вам нечего сказать мне?

Они безпокойно зашевелились, но никто не заговорил.

- Ты, хозяин! - сказал Сайкс, поворачиваясь лицом к Крэкиту. - Собираешься ли ты продать меня, или позволишь мне укрыться здесь, пока кончится травля?

- Можешь оставаться, если считаешь, что здесь безопасно, - отозвался вопрошаемый после некоторого колебания.

Сайкс взглянул, или скорее, попытался взглянуть на стену позади себя и спросил:

- Что, оно... тело... похоронено?

Они покачали головами.

Крэкит, уходя из комнаты, движением руки дал понять, что бояться нечего, и тотчас вернулся введя за собою Чарли Бэтса. Сайкс сидел против двери, так что тот сразу же увидел его.

- Тоби, - сказал подросток, отпрянув назад, когда Сайкс обратил на него глаза, - почему ты не сказал мне этого внизу?

Сайкса так пугало то содрогание, с которым сторонились от него, что он попытался задобрить даже этого мальчика. Несчастный кивнул ему головой и выразил готовность обменяться с ним рукопожатием.

- Я уйду в другую комнату, - сказал подросток, отступая еще дальше.

- Чарли! - сказал Сайкс, выступая вперед. - Разве ты... разве ты не узнаешь меня?

- Не подходи ближе ко мне! - ответил мальчик, отшатнувшись еще и глазами полными ужаса глядя на лицо разбойника. - Чудовище!

Убийца остановился, и они смотрели друг на друга; но постепенно Сайкс опустил глаза к земле.

- Будьте вы все три свидетелями, - вскричал мальчик, потрясая стиснутым кулаком и разгорячаясь все более и более по мере своих слов: - Будьте свидетелями: я не боюсь его! Когда придут за ним, я выдам ero!.. Я выдам! Я говорю вам это наперед! Он может убить меня, если захочет, или если посмеет, но я выдам его, раз я здесь! Я выдал бы его и тогда, если бы ему предстояло быт сваренным заживо. Убийца! Помогите! Если есть хот один не трус среди вас, то вы мне поможете! Убийца! Помогите! Вяжите его!

С этими криками, сопровождая их нервной жестикуляцией, мальчик вдруг бросился один на сильного мужчину и благодаря энергии отчаяния и внезапности нападения заставил его тяжело грохнуться на пол.

Трое, созерцавшие эту сцену, были ошеломлены. Они не вмешивались; убийца и подросток катались по полу, при чем последний, не обращая внимания на сыпавшиеся на него удары, все теснее и теснее охватывал руками грудь противника, не переставая изо всех сил звать на помощь.

Однако борьба была слишком неравна, чтобы тянуться долго. Сайкс придавил его к полу и наступил ему коленом на горло. Но в это время Крэкит дернул его и с испугом указал на окно. Внизу горели огни, слышались громкие и настойчивые голоса и топот безчисленных ног на ближайшем деревянном мосту. Какой то всадник, очевидно, спешил вместе с толпой. Раздавался звон копыт, ударявших о неровную мостовую. Огни все прибывали; гул от топота бегущих ног разрастался и становился все громче. Вот послышался громкий стук в дверь; за ним последовал хриплый ропот такого множества гневных голосов, перед которым содрогнулся бы и самый отважный.

- Помогите! - пронзительно закричал мальчик. - Он здесь! Ломайте дверь!

- Именем короля! - раздался повелительный крик, и опять толпа заревела, но еще громче.

- Выломайте дверь! - крикнул подросток. - Они не откроют вам добровольно! Направляйтесь прямо в ту комнату, где горит огонь! Выломайте дверь!

Едва он умолк, как частые и тяжелые удары посыпались на дверь и ставни нижняго этажа. Толпа разразилась громким ура, впервые позволившим составить верное представление о её необъятных размерах.

- Откройте дверь какого нибудь чулана, где я мог бы запереть этого дьяволенка, - яростно вскричал Сайкс, бегая взад и вперед и таская с собой мальчика с такой легкостью, как будто это был пустой мешок. - Вот сюда! Скорее!

Он швырнул его за дверь, потом закрепил засов и повернул ключ.

- Входная дверь хорошо заперта? - спросил он.

- На двух замках и на цепи - ответил Крэкит, попрежнему пребывавший, как и Кэк и Читлниг, в состояний безпомощности и растерянности.

- Обита железом.

- И ставни тоже?

- Да, и ставни.

- Будьте вы прокляты! - крикнул злодей, распахнув окно и угрожая толпе. - Беснуйтесь себе! Я еще вас проведу!

Из всех ужаснейших криков, когда либо поражавших ухо человека, ни один не мог бы сравниться с ревом разъяренной толпы в эту минуту. Некоторые кричали стоявшим ближе, чтобы они подожгли дом, другие приказывали полисменам застрелить его. Ни один среди них не проявлял такого гнева, как всадник, который соскочив с седла и бросившись в толпу, расталкивая ее, как водный поток, остановился под окном и закричал голосом, заглушившим все остальные

- Двадцать гиней тому, кто принесет лестницу! Ближайшие голоса подхватили этот возглас и сотни отозвались ему эхом. Одни требовали лестниц, другие кузнечных молотов. Иные бегали взад и вперед с горящими факелами, отыскивая требуемое, и возвращались назад, снова подхватывая тот же возглас; иные надсаживали грудь, выкрикивая безсильные проклятия; иные теснились вперед с упорством безумцев и мешали тем, кто были у входа; иные, из наиболее смелых, пытались, вскарабкаться по водосточной трубе и по разселинам стены; и все они колыхались внизу темной массой, подобно ниве, волнуемой грозным ветром, и от времени до времени соединялись в оглушительном, яростном, общем реве.

- Вода в реке, - вскричал убийца, отступая в глубину комнаты и не переставая смотреть на это море людских лиц: - вода в реке стояла высоко, когда я пришел! Дайте мне веревку, да подлиннее! Они все столпились против фасада. Я могу спуститься в Шальной Ров и убежать. Дайте мне веревку, иначе я совершу еще три убийства и убью себя!

Они охваченные паническим страхом, указали место, где лежали веревки; убийца поспешно выбрав самую крепкую и длинную веревку и бросился на чердак дома.

Но он все время кричал в это отверстие осаждавшим, чтобы они стерегли и заднюю часть дома, и благодаря этому, когда убийца появился на крыше дома, выбравшись через дверь, открывавшуюся с чердака прямо на кровлю, то громкие возгласы возвестили об этом тем, которые находились перед фасадом, и они безпорядочным потоком, тесня друг друга, хлынули в обход к этой стороне.

Сайкс крепко припер дверь доскою, которую он нарочно для этого захватил с собою, чтобы было нелегко открыть ее изнутри, и, проползши по черепицам, посмотрел вниз через перила на краю крыши.

Вода отлила и ров представлял собою лишь илистую ложбину.

Толпа смолкла в течение этих нескольких минут, следя за его движениями и не зная, что он намерен сделать. Но лишь только они поняли его план и неудачу, то издали крик торжествующого негодования, громче прежних. Этот крик затихал и снова разростался. Те, кто были слишком далеко, чтобы знать, чем он вызван, подхватывали возгласы, повторяя их многократным эхо. Казалось, что население всего города покинуло свои дома, чтобы проклинать убийцу.

Народ все продолжал перебегать на эту сторону дома, все продолжал стремиться могучий неудержимый поток гневных лиц, над которыми там и сям пылал факел, освещая их и показывая во всей их ярости и страсти. Толпа проникла в дома на противоположной стороне канала; окна распахивались или срывались с петель и в каждом из них появлялись лица; все крыши были усеяны людьми. Каждый мостик (их было видно три) гнулся под тяжестью толпящагося народа. И поток продолжал прибывать, находя какой нибудь новый закоулок, новую разселину, через которую можно было бы крикнуть и хоть на мгновение увидеть злодея.

Толпа торжествовала; люди кидали в воздух свои шапки; и опять прокатился торжествующий рев.

- Я дам пятьдесят фунтов, - выкрикивал старый джентльмен, тоже стоявший на мосту, - тому, кто возьмет его живым! Я буду стоять здесь, пока он не придет за получением награды.

Снова зарокотала толпа. Стало переходить из уст в уста, что дверь подалась наконец и что тот человек, который первый потребовал лестницу, проник уже наверх. Как только это известие распространилось в толпе, поток круто хлынул назад, и те, которые теснились в окнах, видя, что народ с мостов устремился назад, покинули свои места и, выбежав на улицу, присоединились к людскому потоку, безпорядочно ринувшемуся на свободные места; каждый старался оттолкнуть и опередить соседей, задыхаясь от нетерпеливого желания протискаться к двери и взглянуть на преступника, когда его выведут полицейские. Страшные крики и вопли издавали те, кого сдавили почти до потери дыхания или в давке повалили и топтали ногами. Узкие проходы были совершенно загромождены. И в эту минуту, когда одни стремились занять место снова перед фасадом дома, а другие тщетно силились выбраться из тесной давки, - общее внимание на мгновение было отвлечено от убийцы, хотя желание всех, чтобы он был пойман, возросло, если могло еще возрости.

Преступник, совершенно подавленный яростью толпы и невозможностью спасения, пришел в отчаяние. Но подметив эту неожиданную перемену в настроении толпы столь же быстро, как она наступила, он вскочил, решившись сделать последнюю попытку сохранит свою жизнь, - спуститься в ров, рискуя захлебнуться в тине, и постараться ускользнуть прочь среди темноты и общей суматохи.

нея один конец веревки, а на другом сделал прочную затяжную петлю. Действуя руками и зубами, он в одну секунду исполнил все это. Он мог по веревке спуститься на такую высоту от земли, которая была бы немного меньше его собственного роста, а тогда перерезать канат ножом, который был у него уже наготове, и упасть на землю.

В тот самый момент, когда он накинул петлю себе на голову, чтобы затем опоясаться ею под мышками, и когда упомянутый только что старый джентльмен, который крепко держался за перила моста, чтобы противостоять напору толпы и удержать свое место, убедительно предостерегал окружавших его, что преступник собирается спуститься вниз, - в этот самый момент убийца, оглянувшись назад, взмахнул руками и издал крик ужаса.

- Опять глаза! - воскликнул он с глухим воплем.

Зашатавшись, как пораженный молнией, он потерял равновесие и опрокинулся через низкую ограду крыши. Петля осталась на его шее. Она затянулась под его тяжестью туго, как тетива, и быстро, как пущенная тетивою стрела. Он упал с высоты тридцати пяти футов; его туловище вдруг встряхнулось, страшная агония пробежала по всему телу.

Старая труба закачалась от толчка, но устояла. Убийца, безжизненный, качался против стены, а Чарли, оттолкнув в сторону висящий труп, заслонивший его окошко, умолял придти поскорее и убрать его ради всего святого.

в воздухе и ударившись головою о камень, который забрызгала своим мозгом.