Дети богача.
Глава IV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дети богача. Глава IV. (старая орфография)

ГЛАВА IV.

Торговый дом "Домби и Сын" находился в Сити, главной торговой части Лондона. В Сити помещались все лучшие лавки и магазины. На углу улицы был целый ряд лавок с инструментами, нужными для морского дела, - их сразу можно было отличить от других лавок, потому что над дверью каждой из них вместо вывески была выставлена деревянная кукла в мундире морского офицера.

Хозяином одной из таких лавок, кажется самой старой и унылой, был давно-давно уже почтенный Соломон Джилес, или, как его чаще называли, дядя Соль. Он жил при лавке вдвоем с своим племянником, хорошеньком резвым четырнадцатилетним мальчиком, как две капли воды похожим на бравого молодого матроса; зато сам дядя Соль совсем уже не походил на моряка: вечно угрюмый, молчаливый, одряхлевший, он мог молчать чуть не целый день, выглядывая на свет Божий мутными тусклыми покрасневшими глазами; одевался он очень незатейливо: у него были только две перемены платья, которые он надевал поочередно: одна пара кофейного цвета, с большими светлыми пуговицами, и другая - тоже кофейного цвета, но уже с брюками из светлой нанки; других нарядов никто никогда не видал на дяде Соле; на голове он носил гладенький седенький паричок {Парик - накладка из фальшивых волос, которую надевают плешивые, чтобы скрыть свою плешь.}; шею стягивал высокими стоячими воротниками, а в кармане у него были огромные часы луковицей, которыми он очень гордился и верил им больше, чем самому солнцу. Дядя Соль носил постоянно очки, но оно редко бывали на своем месте, так как плохо держались на маленьком носу старика; чаще всего они были откинуты у него на лоб.

Долгие годы прожил Соломон Джильс в своей лавке и спал на чердаке, где по временам свистел и завывал ветер и бушевала целая буря, какая и не снилась жильцам нижних квартир.

С некоторых пор торговля морских лавок пошла плохо; явились богатые большие магазины, которые отбили у них покупателей; многия вещи, которыми они торговали, перестали употреблять, их заменили другия, улучшенные, более удобные вещи, и их перестали покупать, но старик Соль не бросал своей лавки. Теперь редкий покупатель заглядывал в его лавку, и она часто пустовала по целым месяцам, но старик не хотел сдаваться; каждый день он терпеливо отпирал свою лавку, перетирал и разставлял товары и ждал покупателей.

Был осенний ненастный день, около половины шестого пополудни; городския улицы уже начали пустеть, народные толпы отхлынула в разные стороны, густые тучи низко нависли над землей, и дождь, казалось, собирался итти всю ночь; крупные дождевые капли уже начали падать на сырую, холодную мостовую.

Соломон Джильс сидел один одинехонек в своей пустынной лавке и от времени до времени нетерпеливо посматривал на своя огромные часы: он поджидал племянника, который в этот день в первый раз отправился на службу в контору торгового дома "Домби и Сын". Старик уже начал терять терпение: он то и дело вынимал часы, подходил к окну и начинал смотреть на улицу, которая с минуты на минуту становилась все пустыннее и пустыннее.

"Куда это он запропастился? - думал он с безпокойством. - Вот уже с полчаса, как готов обед, а его все нет".

И он опять приподнялся со стула и, перегнувшись через стол, посмотрел в окно. Но племянника не было в числе прохожих на улице.

Мимо его лавки тащились запоздалые пешеходы с вымокшими зонтами, да еще мальчик-разносчик лениво плелся в своем засаленном клеенчатом картузе и, остановясь перед дверьми, чертил пальцем свое имя на медной блестящей доске, где красовалось имя Джильса.

- Правда, если б я не знал, как горячо он любит меня, я подумал бы, что он решался без моего согласия поступить на корабль и уплыл в море... - ворчал м-р Джильс, барабаня пальцами по столу. - Какая мокрота на улицах!.. Да нет, он не сделает так, без меня...

- Дядюшка! - раздался вдруг чей-то молодой веселый голос.

- А, это ты, мой милый! - вскричал мастер морских инструментов, быстро поворачиваясь. - Наконец-то!

В комнату вбежал веселый, быстроглазый кудрявый мальчик, с раскрасневшимся от быстрой ходьбы лицом.

- Ну, дядюшка, что ты без меня поделывал? Готов ли обед? Мне ужасно хочется есть.

- Что поделывал? - добродушно сказал Соломон. - Как будто мне уж и нечего делать без такого повесы, как ты? Обед уже с полчаса готов, и я сам тоже проголодался.

- Так идем, дядюшка! Ну, марш вперед, марш вперед!

И кое-как протиснувшись в маленькую каморку, рядом с лавкой, дядя с племянником весело принялись уничтожать обед.

- А кто это повесил на гвоздь мою серебряную кружку? - спросил вдруг мальчик, на минуту отрываясь от еды.

- Я, - отвечал дядя - Сегодня она нам не нужна, сегодня мы будем пить из стаканов, Вальтер, как деловые люди. Не так ли? Ведь с нынешняго утра мы вступили с тобой на широкую дорогу жизни?

- Хорошо, дядюшка! Я буду пить за твое здоровье из чего и сколько хочешь. Да здравствует дядюшка Соль!

- Ну же, разскажи мне теперь про свои торговый дом, - сказал через несколько времени дядя.

шкап, по стенам вывешено несколько объявлений об отплывающих кораблях, календарь, стулья, столы, чернильницы, книги, коробки и такая пропасть паутины в одном из углов, как раз над моей головой.

- И больше ничего?

- Ничего, кроме старой клетки, - не знаю, как она туда попала, - да еще корзинка с углями.

- Был сегодня в конторе мистер Домби?

- О, да! Он часто приходил и уходил.

- С тобою, разумеется, ничего не говорил!

- Нет, говорил. Проходя мимо меня (какой суровый и жесткий человек!), он сказал: "А, ты сын мастера морских инструментов, мистера Джольса?" - Племянник, сэр, - говорю я. - "Ну, да, любезный, я и говорю племянник". А, право, дядюшка, он назвал меня твоим сыном.

- Ты ошибся, мой друг, - вот и все. Да, впрочем, беда небольшая.

- Конечно, небольшая. Только неприятно, что он так горд и груб. Кажется, я не слишком ему понравился!

- Ты хочешь сказать, - заметил старик, - что он не слишком тебе понравился?

- Может-быть и так, дядюшка! - отвечал мальчик, улыбаясь.

После обеда Соломон развеселился и от времени до времени приветливо взглядывал на племянника. Когда убрали со стола (кушанье было из соседняго трактира), он спустился в погреб и велел мальчику светить себе сверху. Скоро он вернулся оттуда со старой заплесневелой бутылкой, покрытой пылью и песком.

- Что ты делаешь, дядюшка? - вскричал мальчик. - Ведь это твое заветное вино? Его всего две бутылки, и ты их так берег.

Но дядя Соль не слушал; он с торжественною важностью вытащил пробку, налил два стакана и поставил бутылку на стол вместе с пустым третьим стаканом.

- Другую бутылку, Валли, - сказал он, - мы разопьем, когда ты сделаешься счастливым, уважаемым человеком. О, если б Бог услышал мою молитву! Благословляю тебя от всей души!..

Туман, постоянно стоявший в глазах старика, как будто спустился в горло; его голос сделался хриплым, и рука дрожала, когда он чокался с племянником, но скоро он пришел в себя, и ясная, спокойная улыбка показалась на его лице.

- Любезный, дядюшка, - отвечал растроганный мальчик, стараясь улыбнуться ему сквозь слезы, - большое, большое тебе спасибо за все, что ты делал и делаешь для меня! Пью за твое здоровье. Да здравствует Соломон Джильс! Да здравствует он сто тысяч раз! Ура!

Дядюшка Соль улыбнулся племяннику, и они вновь чокнулись. Потом наступило молчание; дядя Соль смотрел на племянника и о чем то глубоко задумался: наконец он заговорил опять:

- Ты видишь, Валли, я так сроднился со своим ремеслом, так привык к нему, что не могу жить без этих занятий, а между тем дела идут дурно, очень дурно. Когда носили вот эти мундиры, - он указал на деревянного офицера, - так можно было еще заниматься делом и стоило! А теперь - новые выдумки, моды, богатые лавки... Мир движется вперед, а я остался назади. Я положительно потерял голову. Не знаю, куда девались мои покупатели да и сам я, Бог знает, где.

Дядя Соль говорил медленно, с разстановкой, казалось с трудом подбирая слова, и лицо его было очень грустно.

- Полно, дядюшка, не думай об этом, - попытался утешить его племянник.

- С тех пор, как ты приехал им школы. - а этому уже дней десять, - только один человек и заглянул в лавку.

- Нет, два, дядюшка Соль, право два! Разве ты не помнишь? Сперва приходил мужчина разменять червонец...

- Как, дядюшка? А разве ты забыл женщину, помнишь, что заходила спросить, как пройти к Милендской заставе?

- Да, я про нее и забыл; да, точно два.

- Но они ничего не купили, да им ничего и не было нужно, - сказал мальчик.

- Ну, разумеется, иначе они пошли бы в другую лавку, - уверенно сказал Соломон.

- Но все-таки приходили два, а ты говорил, что один!

- Эх, Вальтер! сказал старик, помолчав с минуту. - Ведь мы с тобой не дикари на пустынном острове Робинзона Крузе! Ну, что толку, что один разменял червонец, а другая справилась о дороге? Будешь ли с этого сыт? Мир двигается вперед, как я уже тебе заметил, и мне не под силу итти за ним! Все теперь не то, что прежде: и мастера не такие, и дела не те, и товары, и торговцы не те, и сам я устаревший торговец, в устаревшей лавке... Куда и к чему я пригоден? Инструменты мои вышли из моды... улица наша тоже не та... все решительно не так, как прежде. Да, я отстал от времени и не в состоянии его догнать.

Вальтер хотел что-то сказать, но дядя остановил его.

- Вот почему, Валли, мне хотелось бы поскорее пристроить тебя, сделать из тебя делового человека; я уже не делец, а... так себе, только тень делового человека; умру и тени не будет... Самая торговля моя давно уже умерла, и такое плохое для тебя наследство, как этот магазин, не принес бы тебе пользы. Во всяком случае, поступив в контору мистера Домби, ты выбрал прекрасную дорогу. Будь деятелен, дитя мое, трудись... и Господь благословит тебя!

Тут слезы показались на глазах дяди Соля, и губы задрожали.

- Постараюсь, дядюшка, оправдать твои надежды и не забуду твоих советов, - твердо сказал мальчик,

- Верю, верю... - отвечал дядя Соль и принялся за второй стакан вина. - Ну, а что до морской службы, Валли, - продолжал он с запинкой, - так об этом хорошо мечтать, а на деле это не годится, совсем не годится!

Старик знал хорошо, что мальчик с детства только и мечтал, что о морской службе, и что только любовь к старику дяде удерживала его в Лондоне.

- Разумеется, глядя на все эти снаряды, ты привык мечтать о море, но все это вздор, мой друг, то-есть решительно вздор!

Однакож старый Соломон, говоря о море, и сам оживился, потирал руки и с тайным удовольствием смотрел на свои дорогие инструменты. Старый Соль любил море, о, как он его любил! Он боялся только, что Вальтер уйдет в море и оставит его одного на старости лет.

- А сколько на море опасностей, лишений! - продолжал он. - Вот, например, это вино; Бог знает, сколько раз оно прогуливалось по морю вокруг света, видело ночи черные, как смола, слышало свист ветра, рев бури...

- Гром, молнию, дождь, град! - с живостью подхватил мальчик.

- Да, да... Вообрази, мой милый, как скрипят и трещат мачты, как свистит и завывает ветер сквозь реи и снасти...

- Как матросы бегают взапуски и суетятся, как спешат укрепить паруса, - а корабль между тем летит как бешеный! - кричал, сверкая глазами, мальчик.

- Все, все видели бочки с этим вином, - продолжал Соломон.-- Когда корабль "Красавица Салли" пошел ко дну.

- Помню, помню, ты говорил, - она погибла в Балтийском море в темную ночь, в самую полночь, 14-го февраля 1749 года! - вскричал Вальтер, все более и более оживляясь.

- Да, именно так; на корабле было 600 бочек с этим вином, и все матросы, кроме нескольких только человек, которые сели в лодку, перепилась мертвецки пьяными, и, распевая, пошли ко дну при адских криках и проклятиях. А помнишь, когда корабль "Полифем"...

- Тот самый. Когда на корабле, на другой день плавания, показался огонь...

- Да, да, на корабле были два брата, - прервал его с живостью племянник. - В единственной лодке, битком набитой людьми, было одно только место, и ни один брат не хотел занять этого места, пока старший не бросил туда младшого насильно. Тогда этот мальчик, поднявшись на лодке, закричал: "Милый Эдуард, подумай о своей невесте! Я еще мальчик, и никто не ждет меня дома. Ступай на мое место! - и с этими словами он бросился в море!

Вальтер в волнении вскочил со стула; глаза его блестели, щеки сильно раскраснелись. Соломон Джильс вдруг наметил это, и сердце его сжалось.

"А ведь рано или поздно, а мальчик уйдет в море!" с тоской подумал он а вдруг смешался, сбился, закашлялся и, наконец, сказал, отвернувшись:

- Поговорим теперь о другом, Вальтер.

толстая палка, шишковатая, как и его нос. На шее у него красовался огромный черный шелковый платок, а высокие воротнички рубашки были так толсты и грубы, что скорее доходили на паруса. Ясно, что это был гость, для которого дядя Соль поставил третий стакан, и он, повидимому, хорошо знал это. Повесив свой плащ за дверью на гвоздь, он положил затем на стол свою жесткую клеенчатую шляпу, от которой на лбу у него осталась красная полоса, точно от железных тисков, - взял стул, придвинул его к столу и сел прямо перед стаканом. Гостя этого звали капитаном Куттлем.

Его лицо, суровое и загорелое, прояснилось, когда он здоровался с дядей и племянником, но он был не из разговорчивых людей и говорил мало и кратко

- Как поживаете? - спросил он, садясь за стол.

- Ничего! - отвечал дядя Соль, подвигая вино.

Гость приподнял бутылку и, пристально осмотрев ее, проговорил:

- Та?

Капитан налил себе стакан и на несколько времени задумался, насвистывая какую-то песню.

- Вальтер! - сказал он наконец, приглаживая крюком свои редкие волосы и указывая правой рукой на Соломона. - Чти дядю твоего и воспитателя твоего со страхом и трепетом, да блого ти будет и да долголетен будеши на земли. Отыщи это в своей книге и загни листок. Да благословит тебя Бог!

Капитан Куттль был так доволен своей речью, что повторил ее несколько раз с видимым удовольствием.

Потом он замолчал и снова долго сидел неподвижно, не говоря ни слова. Наконец Соломон, который в это время успел зажечь лампы в магазине, потому что стало уже темно, сказал:

- Идет! - отвечал капитан, наливая себе стакан. - А что же твой племянник?

- Выпьет и он. Выпьемте все на благосостояние торгового дома Вальтера, за будущую его контору. Кто знает! ведь бедняк Ричардс Виттингтон разбогател же и женился на дочери своего хозяина!

- Прими-ка это к сведению, Валли! - сказал капитан, улыбаясь и подмигивая мальчику.

- Хоть у мистера Домби и нет дочери... - начал Соломон.

- Разве есть?

личное участие в делах торгового дома, хотя сын этот теперь еще грудной младенец, - вот, что говорят; впрочем, я не знаю...

- Э, да молодец уже все проведал о дочери своего хозяина! - сказал Соломон, добродушно посмеиваясь.

- Не я, дядюшка, не я! - отвечал мальчик, смеясь и краснея. - Что ж делать, когда я слышал это!

- Очень может статься! - подхватил эту шутку капитан.

- Ну, а все таки мы выпьем за его здоровье, - продолжал Соль. - Да здравствуют Домби и сын!

- Прекрасно, дядюшка! только нужно еще кое-что прибавить! - кричал, хохоча, мальчик - да здравствуют Домби и сын... и дочь!