Дети богача.
Глава V.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дети богача. Глава V. (старая орфография)

ГЛАВА V.

Между тем сын мастера Домби с каждым днем становился все здоровее и крепче. Приятельница сестры мистера Домби, мисс Токс, не переставала заботиться о нем. Мистер Домби заметил это и решил в благодарность позвать ее в крестные матери; крестным отцом был приглашен мистер Чик, муж сестры мистера Домби - Луизы.

Флоренса, благодаря стараниям кормилицы Ричардс, спала теперь в одной комнате со своим маленьким братцем. Девочка горячо полюбила кормилицу.

Мистрис Чек и мисс Токс ежедневно приезжали навещать маленького Павла и подолгу сидели у него в детской. Однажды дамы эти, наигравшись и налюбовавшись маленьким Павлом, уложили его спать, а сами уселись тут же в детской пить чай. Разговаривая, она взглянули на детския постельки и вспомнили о Флоренсе.

- Как она крепко спит! - сказала мисс Токс

- Ведь она постоянно играет с маленьким Павлом и потому, вероятно, очень устает, - возразила мистрис Чик.

- Какая она странная! - заметила мисс Токс.

- Она совершенно походит на свою мать, - ответила мистрис Чик. - И если б Флоренса прожила хоть тысячу лет, она никогда не станет настоящею Домби. Для нея это решительно невозможно. Никогда, никогда она не будет пользоваться любовью отца, как и её мать. Я не знаю, право, что будет с ней, когда она подрастет.

Никто из разговаривающих и не заметил, что Флоренса не спит, а сидит в своей кроватке, пока кормилица Ричардс не обратила на это их внимания. Никто, кроме Полли, не заметил, как у бедной девочки слезы дрожали на ресницах. Никто, кроме нея, не склонился над бедной девочкой, чтоб шепнуть ей ласковое, успокоивающее слово, и никто, кроме все той же Полли, не слышал, как трепетно билось наболевшее детское сердечко.

- Дорогая, милая кормилица, положи меня в постельку к братцу. Сделай мне эту милость! - сказала девочка.

- Милая моя! почему тебе этого так хочется? - спросила Полли.

- Мне кажется, что хоть он меня любит! - воскликнула Флоренса. - Позволь мне лечь с ним. Право же, я его не разбужу. Я тихо-тихо обойму его рукой. Мне кажется, что ведь он меня любит.

Мистрис Чик сначала вмешалась было в это дело и не позволяла исполнять желание Флоренсы. Но девочка продолжала так жалобно и с таким испуганным видом упрашивать, чтоб ее положили в кроватку к Павлу, что, наконец, оне решались исполнить её желание.

Кормилица Ричардс взяла девочку и положила ее в кроватку крепко спавшого Павла. Флоренса близко-близко прижалась к нему и обвила неслышно его шею своею рукой. Она лежала неподвижно, и можно было подумать, что она тотчас же уснула.

Мистрис Чик и мисс Токс вскоре вышли из детской и, казалось, нисколько не подозревали того, сколько причинили страданий Флоренсе своим необдуманным разговором.

Хотя в детской и уверяли, что маленький Павел начинает понимать, что делается кругом него, он вовсе, повидимому, не замечал, что его собираются крестить на следующий день, и не обращал внимания на то, как все хлопотали и суетились, заготовляя наряды для него и для всех домашних.

Даже в самый день крестин ребенок ничем не показал, что понимает, к чему его готовят, и крепко уснул как раз в то время, когда надо было собираться ехать и очень был недоволен, когда его разбудили и стали торопливо одевать.

День был холодный, пасмурный, осенний. Мистер Домби, важный и чопорный, поджидал гостей и был такой же холодный и пасмурный, как осенняя погода. Когда он подходил к окну и заглядывал в сад, он видел, как сухие и пожелтевшие листья осыпались с деревьев, как будто от его холодного взора. И самая комната его была темная, скучная и очень холодная.

Наконец, за дверью послышался шум, и мистрис Чик впорхнула в комнату и кинулась обнимать брата; вслед за нею вошел её муж, мистер Чик, будущий крестный маленького Павла.

- Любезный Павел, - говорила Луиза брату, - надеюсь, что нынешний день будет началом многих счастливых дней!

- Благодарю тебя, Луиза, - с пасмурным видом отвечал мистер Домби. - Как ваше здоровье, сэр Джон?

- Не нужно ли приказать, Луиза, развести огонь? не холодно ли здесь для тебя?

- О, нет, мой милый! - отвечала мистрис Чик, скорчиваясь в три погибели от ужасного холода: - для меня все равно.

Вошел слуга Тоулинсон и громко доложил:

- Мисс Токс!

Крестная мать мисс Токс разоделась на этот случай в светлое пышное платье из какой-то очень тонкой материи; лицо её посинело от холода, и вся она дрожала как осиновый лист.

- Как ваше здоровье, мисс Токс? - спросил ее мистер Домби.

- Благодарю вас, сэр. О, я никогда не забуду этого дня, сэр! - нежно проговорила мисс Токс и принялась изо всей силы оттирать платком свой застывший от холода нос.

Все они подделывались к богатому мистеру Домби и притворялись, что обожают его и его сына.

Наконец кормилица Ричардс, внесла в комнату маленького Павла, сзади нея шла Флоренса под охраной неутомимой Сусанны Ниппер. Но от этого в комнате не сделалось веселее. Ребенок, может-быть, напуганный посинелым носом своей крестной матери, страшно раскричался, и его никак не могли унять. Наконец мистрис Чик сказала:

- Чего же ты смотришь, Флоренса, подойди же к братцу, утешь его!

Девочка тотчас же подбежала к братцу и, приподнимаясь на цыпочках, принялась хлопать ручонками и манить его к себе.

В самом деле, ребенок, услышав знакомый голосок, замолчал и стал искать глазами сестру.

Флоренса спряталась за кормилицу; потом она выглянула опять с веселым криком, и ребенок запрыгал и улыбался от радости; наконец, когда сестра подбежала к нему, малютка громко разсмеялся и вдруг запустил ручку в её густые кудри, а она с нежностью осыпала его поцелуями.

Мистер Домби холодно смотрел на них, и лицо его было сурово и неподвижно; маленькая Флоренса встретилась случайно с его глазами, смутилась, оробела, перестала смеяться и спряталась за кормилицу.

Наконец все они поехали в церковь.

День был серый, пасмурный, настоящий осенний день, и сухие листья печально падали с деревьев на мокрую землю.

У церковных дверей карету встретил сторож.

- Потрудитесь, сэр, внести ребенка в церковь, - сказал он: - пастор {Священник.} сейчас придет.

Сторож широко распахнул тяжелую дверь, и оттуда повеяло холодом и сыростью, точно из могилы.

В церкви было почти совсем темно; пол, вымощенный большими каменными плитами, был холоден как лед; в углах темнело от сырости; ряды деревянных пустых скамеек были покрыты пылью; в дальнем углу стояли гробовые носилки, были свалены рогожи и веревки. Пришлось довольно долго ждать пастора. Все дрожали от холода.

Наконец приготовили купель и пришел пастор, в длинной белой одежде, очень похожей на погребальный саван; при виде его маленький Павел закричал благим матом и не переставал кричать до тех пор, пока его не увезли из церкви. Крик ребенка разносился по всей церкви и глухо отдавался под высоким потолком; мистрис Чак и мисс Токс очень тревожились и каждую минуту подбегали к ребенку или посылали к нему Флоренсу. Один мистер Домби во все это время ни на минуту не изменил своего сурового, неподвижного лица и продолжал стоять, вытянувшись как столб, не шевеля ни одной чертой своего холодного, безжизненного лица.

Вернувшись домой из церкви, мисс Токс подарила своему крестнику серебряную кружку, а мистер Чик - ложку, вилку и ножик. Мистер Домби подарил крестной матери дорогой подарок.

Потом они сели за стол.

За столом было очень скучно. Все кушанья были приготовлены в виде холодных заливных и так были холодны, что при одном взгляде на них зубам становилось больно. Вино тоже было так холодно, что мисс Токс чуть не вскрикнула, когда прикоснулась к нему. У мистера Чик даже окостенели пальцы.

Один мистер Домби остался попрежнему спокоен. Даже мистрис Чик умолкла и думала только о том, как больно ноют у нея зубы. Разговор не вязался, и все ели молча и с нетерпением ждали, когда все кончится.

Наконец мистер Докби велел позвать кормилицу и, подав ей стакан вина, медленно, с разстановкой сказал:

- Мистрис Ричардс, в продолжение шести или пяти месяцев, что вы провели в моем доме, вы хорошо служили моему сыну, и я решил наградить вас за это. Я знаю от вашего мужа, в каком грубом невежестве вырастают ваши дети...

Ричардс вздрогнула.

- И вот я определил одного из ваших детей, вашего старшого сына, в учебное заведение, известное под именем "Милосердых шлифовальщиков".

- Вашему сыну там будет очень хорошо, - с живостью вмешалась мистрис Чик: - у него будет очень хорошая одежда от училища, он будет носить теплую куртку, синюю фуражку с желтым кантом, красные шерстяные чулки и узкие кожаные брюки, - прелесть что за наряд!

"Милосердый шлифовальщик"? Чудесно, неправда ли? - с восторгом спрашивала мисс Токс.

- Много обязана вам, сэр, - робко отвечала Ричардс, обращаясь к мистеру Домби. - Век не забуду ваших благодеяний! Дай вам Бог много лет здравствовать!

В это время она так живо представила себе своего милого сына Котла в новом наряде, что не могла удержаться от слез. Она кланялась и благодарила и уж не знала просто, куда деваться от радости. Понемногу она начала пятиться к дверям и была очень рада, когда очутилась, наконец, у себя наверху.

Весь день она не могла успокоиться, и из головы у нея не выходила мысль о новом платье сына и в особенности о кожаных штанах, о она поминутно принималась заговаривать о своем счастье с Сусанной.

- Бог знает, чего бы я не дала, - говорила она, - чтоб хоть разок взглянуть на бедного малютку, пока он не привык к школе.

- Мистер Домби не позволит! - печально сказала Полли.

- Вот пустяки! Отчего не позволит? Мне кажется, охотно позволит, если попросить.

- Я думаю, не очень бы я согласились просить его? - возразила Поллд.

- Погодите-ка, вот в чем штука! - радостно вскричала вдруг Сусанна: - наши милые барыни, - надо сказать, что неукротимая девица терпеть не могла мистрис Чик и её подругу, - наши милые дамы говорили, что не явятся завтра; так знаете ли что? Мы возьмем с собой Флоренсу, выйдем со двора и зададим такое гулянье, какого и не снилось всем этим Чик и Токс!

- Что это с ребенком? - спросила Сусанна.

- Кажется, он продрог, - ответила Полли, принимаясь расхаживать взад и вперед, укачивая Павла на руках.

Мрачный, пасмурный, ненастный осенний день приближался к вечеру. Когда кормилица, укачивая ребенка, заглядывала по временам в заплаканные дождем стекла окон, на дворе дико завывал пронзительный ветер, и поблеклые листья с шумом падали на мокрую землю, и ей становилось страшно, сердце её сжималось, и она крепко прижимала к груди заплаканного младенца.