Дети богача.
Глава XIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дети богача. Глава XIV. (старая орфография)

ГЛАВА XIV.

По приезде домой Павел уже не вставал более с постели. День и ночь лежал он в постели, прислушиваясь к уличному шуму, о мало заботился о том, как проходит время. Он следил за всем, что делается кругом него, и думал еще больше, чем прежде; он прислушивался к шуму на улице, к шопоту и движению домашних и молчал по целым дням. Когда домашние заходили и спрашивали его о здоровье, он тихо отвечал:

- Мне лучше. Покорно благодарю. Скажите папе, что мне гораздо лучше.

И опять смолкал. Мало-по-малу уличная суматоха утомляла его; тогда он дремал, и в полудремоте ему начинало казаться, что все кругом него плывет, и что большая река несет его по своим волнам. Ах, как черна была эта река! Её свинцовые волны качали и тащили его без остановки далеко от темного города, где фонари мелькали и светились как настоящия звезды; волны влекли его все вперед и вперед, туда во тьму, и с каждой минутой теченье реки становилось все быстрее и быстрее. Он пытался остановиться, не поддаваться этой страшной реке, он пытался удержаться на месте своими маленькими ручками, он боролся с ней, сколько сил хватало, по ничто не помогало, - река одолевала его и с новой силой увлекала за собой; тогда он плакал и с безпокойством спрашивал сестру:

- Ах, Флой, отчего эта река никогда не остановится? Зачем она уносит меня все вперед и вперед, Флой?

Но Флоренса всегда умела успокоить его.

Как он радовался, когда ему удавалось упросить сестру прилечь головой на его подушку и хоть немного отдохнуть!

- Ты всегда ухаживаешь за много, Флой, позволь и мне позаботиться о тебе, - говорил он.

Его обкладывали подушками в уголке постели, и он, полулежа, сидел там; приподнявшись, он долго с любовью смотрел, как сестра покоится на его подушке. Иногда он нагибался поцеловать ее, и тем, кто стоял подле, он шептал, как она устала, и как она, бедняжка, без сна, по целым суткам, сидит подле него.

Иногда он замечал, как какой-то высокий человек входит осторожно к нему в комнату и молча по целым часам стоит у его изголовья. Кто бы это мог быть? Он не видал его лица, но чувствовал, что кто-то стоит позади и смотрит на него.

- Флой, что там такое? - спросил он, наконец.

- Где, голубчик?

- Там - в головах?

- Там, кроме папы, никого нет.

Павел протянул к нему ручонки, чтобы обхватить голову отца и привлечь к себе, но тот быстро отскочил от него и скрылся в дверях.

Боже, какое горе было на лице отца, как оно осунулось, и как дрожали его губы!

На другой день, когда высокий человек опять вошел в его комнату и стал у изголовья, ребенок тихо сказал, повернув к нему голову:

- Малый папа, не грусти обо мне, - я, право, счастлив!

Мистер Домби наклонился к нему, и ребенок, крепко обхватив ручонками его шею, еще несколько раз повторил эти слова. С той поры каждый раз, как отец входил к нему, он подзывал его и говорил:

- Не грусти обо мне, папа, - я счастлив, право, счастлив!

После того он всякое утро, проснувшись, посылал кого-нибудь в комнату отца сказать, что ему становится гораздо лучше.

Странное дело: за последнее время Павел часто стал думать о своей покойной матери; ему так захотелось, чтобы она могла подойти к нему, обнять его и крепко-крепко прижать к сердцу, как обняла Флоренсу перед смертью.

- Флой, - спросил он однажды среди ночи, - видел ли я когда-нибудь свою маму?

- Нет, милый мой, не видал.

- И когда я был ребенком, Флой, на меня разве никогда не смотрело нежное, любимое лицо, как у матери?

- О, да, смотрело, мой милый!

- Кто же так смотрел на меня, Флой?

- Где она? Где моя кормилица? - с живостью спросил Павел. - Неужели и она умерла? Неужели мы все умерла, кроме тебя, Флой?

Флоренса с страшно бледным, но улыбающимся лицом положила свою руку под голову ребенка. О, как сильно дрожала эта рука!

- Покажи мне мою кормилицу, Флой! Где она?

- Её нет здесь, милый, она придет завтра.

- Благодарю тебя, Флой! - с этими словами он закрыл глаза и скоро заснул.

Когда он проснулся, было уже утро; день был прекрасный; ясное солнце освещало комнату, и свежий ветерок колыхал занавески на открытых окнах. Павел оглянулся вокруг и сказал:

- Что же, Флой, - теперь, кажется, завтра? Пришла она?

- Она скоро придет: Сусанна поехала за ней.

Павел опять закрыл глаза и задремал. Через несколько времени он проснулся и бодро поднялся на своей постели; туман, который теперь постоянно носился у него перед глазами, разсеялся, он узнал всех и всех назвал по имени.

- А это кто? Не моя ли кормилица? - спрашивал Павел, с улыбкою вглядываясь в лицо входившей женщины.

О, да, это была она! При взгляде на него посторонняя женщина не стала бы проливать таких горьких, безотрадных слез, не стала бы называть его своим милым, дорогим дитяткой, своим бедным увядающим цветком. Никакая другая женщина, остановившись у его постели, не подносила бы к своим губам и сердцу его изсохшия руки. Нет, другая женщина не могла бы в эти минуты забыть про все на свете, кроме него и Флоренсы. Да, это была его кормилица!

- Ах, Флой, милая Флой, какое у нея хорошее, доброе лицо! Как я рад, что опять ее вижу! Не уходи отсюда, кормилица! Останься со мною.

Вдруг он услышал, как кто-то кому-то назвал знакомое имя.

- Кто назвал здесь Вальтера Гэя? - спросил он, оглядываясь. - Кто-то сейчас сказал: Вальтер Гэй! Здесь, что ли, он? Я хочу его видеть!

- Вели его вернуть и позвать сюда в комнату, - шепнул мистер Домби Сусанне.

Наступило молчание. Павел с улыбкою смотрел на кормилицу и радовался, что она не забыла Флоренсы.

Вскоре Вальтер вошел в комнату. Увидев друга своей сестры, Павел протянул ему руку и сказал:

- Прощай, Вальтер!

- Как, прощай, дитя мое? - вскричала мистрис Пипчин, но он и не взглянул на нее.

- Да, да, - повторил он упорно, - прощай, милый Вальтер, прощай навек! Где же папа? - спросил он вдруг, безпокойно озираясь.

Отец наклонился над ним.

- Помни Вальтера, милый папа! - шептал он, глядя ему в глаза. - Я любил Вальтера, папа!

- Ну, теперь положите меня, - сказал он. - А ты, моя милая Флой, подойди во мне поближе, чтоб мне хорошенько можно было тебя видеть.

Брат и сестра нежно обнялись; золотые струйки солнца своим сиянием обливали их. Маленький Павел умирал; его лицо бледнело, глаза задергивались туманом, голова тяжелела, ручки слабели, а губы не переставали шептать:

- Какие прекрасные зеленые берега! - бредил он. - Как много-много на них ярких, блестящих цветов! А вот и море, тихое какое, спокойное... Как нежно оно несет меня на своих лазурных волнах!.. Вот-вот и берег... Кто стоит на берегу?

Вдруг лицо Павла удивительно изменилось; какой-то тихий свет озарил его, и ручки на шее сестры сложились на молитву.

- Я вижу ее... я вижу маму, Флой! Свет идет от её головы и блестит надо мной. Она зовет меня... Мама похожа на тебя, Флой... Я вижу её лицо... Я иду к ней!..