Блестящая будущность.
Часть первая.
Глава VI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Блестящая будущность. Часть первая. Глава VI. (старая орфография)

ГЛАВА VI.

В те времена моего детства, когда я часто ходил на кладбище и читал надписи на памятниках, я настолько знал грамоте, что мог только по складам разбирать слова.

Мне предстояло, когда я подросту, поступить подмастерьем на кузницу Джо, а пока я посещал вечерние классы в деревне, которыми руководила внучатная тетушка м-ра Уопсля; то есть, собственно говоря, это была сметная старуха с небольшими средствами к жизни и большими недугами, которая имела обыкновение спать от шести до семи часов каждый вечер в обществе молодежи, платившей по два пенса в неделю с человека, за поучительное зрелище того, как она спит.

Кроме этого воспитательного заведения внучатная тетушка, м-ра Уопсля содержала - в той же комнате - мелочную лавочку. Она понятия не имела о том, какие у нея были товары и что они стоили; но в ящике комода хранилась засаленная записная книжка, служившая прейс-курантом и помощью этого оракула. Бидди вела все торговые сделки. Бидди была внучка внучатной тетушки м-ра Уопсля; сознаюсь, что совершенно не в силах разрешить трудную задачу, в каком родстве она находилась с м-ром Уопсль. Она была такая же сирота, как и я; как и я, также вскормлена от руки. На мой взгляд замечательного в её наружности было то, что голова её постоянно нуждалась в гребне, руки в мыле, а башмаки в помывке. Впрочем такою она была только в будни. По воскресеньям она ходила в церковь вымытая, причесанная и прилично одетая.

Выучился я азбуке скорее собственными усилиями и с помощью Бидди, чем при помощи указаний внучатной тетушки м-ра Уопсля. Я пробивался сквозь мудрость грамоты, как сквозь терновый куст, измученный и порядком оцарапанный каждою буквой. После того я попал в стан разбойников, то есть во власть девяти цыфр, которые каждый вечер как будто переодевались, чтобы помешать мне их запомнить. Но наконец я научился с грехом пополам писать, читать и считать.

Раз вечером и сидел в углу у камина с грифельной доской в руках и с чрезвычайными усилиями сочинил письмо к Джо. Думаю, что дело было год спустя после нашей погони на болоте, потому что с тех пор прошло не мало времени; была зима и стоял сильный мороз. Разложив у ног азбуку для справок, я ухитрился в течение часа или двух состряпать следующее послание:

"мИ лЫй ДЖо я на де Юсь ск О рО пИ Сат хОрошо я на де Ю сь ЩитаТь и тО гдА ДЖо я бУду тА к ра Т и ДоВо ЛеН, мИ лЬИй ДЖо Т ВОй ВЕ рн ый ПиП."

Крайней необходимости сообщаться с Джо письменно вовсе не было, так как он сидел около меня и мы были одни. Но я собственноручно передал мое послание (грифельную доску и с грифелем), и Джо счел его за образец хорошого письма.

- Ай да, Пип, дружище! - закричал Джо, широко раскрывая голубые глаза: - какой же ты ученый человек! Ведь правда?

- Я бы хотел быть ученым человеком, - отвечал я с сомнением, глядя на грифельную доску, которую он держал в руке; я подозревал, что буквы мои шли вкривь и вкось.

- Помилуй Бог, да вот ДЖ, - сказал Джо, - и О даже очень красиво написанные! Да! Пин, вот ДЖ и О, то есть: ДЖо.

- Прочитай все письмо, Джо, - просил я.

- Все письмо... эге, Пип! - сказал Джо, медленно оглядывая доску. - Да чтож, вот и еще ДЖ и еще О, я еще, и еще: целых три ДЖ и три О, Пип!

Я перегнулся через Джо и с помощью указательного пальца прочитал ему все письмо.

- Удивительно! - повторил Джо, когда я кончил. - Ты просто ученый человек, Пип.

Беседа эта происходила в отсутствие м-с Джо. Она от времени до времени ездила с дядюшкой Пэмбльчук на базар, чтобы помочь ему закупить те хозяйственные запасы для дома, для которых требуется женская опытность; дядюшка Пэмбльчук был холостяк и не доверял своей прислуге. Сегодня был базарный день, и м-с Джо отправилась за покупками.

Джо затопил камин и подмел кухню, а затем мы встали около двери и стали слушать, не едет ли одноколка. Была сухая холодная ночь и сильный ветер, все застыло и побелело от мороза. "В такую ночь человек, который лежал бы на болоте, наверно умер" , думалось мне. Я поглядел на звезды, и мне пришло на ум, как ужасно было бы для человека глядеть на звезды и замерзнуть, не видя ни помощи, ни жалости от всех этих сверкающих светил.

- Вот бежит кобыла, - сказал Джо: - она стучит подковами, точно в колокола звонит.

Стук подков о твердую землю был очень музыкален, и лошадь бежала скорее обыкновенного. Мы пододвинули кресло к огню для м-с Джо и хорошенько раздули огонь в камине, чтобы она видела освещенное окно, и оглядели, всо ли в должном порядке. Когда эти приготовления были окончены, м-с Джо с дядюшкой уже подъехали к дому, закутанные с ног до головы. М-с Джо помогли сойти с экипажа; дядюшка Пэмбльчук тоже сошел и накрыл лошадь одеялом, после чего мы все вошли в кухню, внеся с собой столько холода, что в комнате стало так прохладно, как будто камин и не топился.

- Ну, - сказала м-с Джо, разоблачаясь торопливо и с волнением и отбрасывая шляпу за спину, где она и повисла на завязках: - если этот мальчик теперь не будет благодарен, от него уже никогда не дождаться благодарности.

Я глядел так благодарно, как только это возможно для мальчика, которому совершенно неизвестно, за что он должен быть благодарен.

- Надо надеяться, что он не избалуется, - сказала сестра, - хотя я этого побаиваюсь.

- Она не станет его баловать, - отвечал Пэмбльчук. - Это не в её характере.

"Она?" Я поглядел на Джо, губами и бровями повторяя: "она?" Сестра взглянула на него как раз в эту минуту, и он, смутившись, провел рукой по носу с свойственным ему в таких случаях миролюбием и виновато поглядел на жену.

- Кто-то сказал, - вежливо намекнул Джо, - "она".

- Ну, да, она значит она, полагаю? - ответила сестра. - Я думаю, что никто не скажет про мисс Гавишам: он. Думаю, что даже и ты на это не способен.

- Мисс Гавишам, что живет в городе? - спросил Джо.

- А разве есть другая мисс Гавишам за городом? отвечала сестра. - Она хочет, чтобы этот мальчик ходил к ней играть. И, конечно, он будет ходить. И пусть хорошенько играет, --прибавила сестра, внушительно кивая головой в мою сторону: - или я ему задам ходу.

вела такую жизнь, как будто она была в плену.

- Вот штука! - проговорил Джо в недоумении. - Дивлюсь, откуда она знает Пипа!

- Дурак! - закричала сестра. - Кто сказал тебе, что она его знает?

- Кто-то говорил, - с прежней вежливостью намекнул Джо, - что она хочет, чтобы он ходил к ней играть.

- А разве она не могла спросить дядюшку Пэмбльчука, не знает ли он мальчика, который бы приходил к ней играть? А разве не мог дядюшка Пэмбльчук, который всегда так добр к нам и заботлив (хотя ты и не ценишь этого, Джозеф, прибавила она, тоном глубокого упрека, точно он был самый безчувственный из племянников), указать на этого мальчика, который стоит тут и важничает (торжественно заверяю, что я не думал важничать) и на которого я всю жизнь работала, как негр на хозяина.

- Нет, Джозеф, - продолжала сестра с той же укоризной в голосе, в то время, как Джо с виноватым видом водил рукой по носу: - ты еще не знаешь, хотя, может быть, и воображаешь, что знаешь, в чем дело. Ты не знаешь, что дядюшка Пэмбльчук, полагая совершенно основательно, что мальчик может составить счастие своей жизни, приходя к мисс Гавишам, предложил отвезти его с собой в город в собственной одноколке; мальчик у него переночует, и затем он самолично доставит его завтра утром к мисс Гавишам. А я то, Бог ты мой! - вскричала вдруг сестра, сбрасывая шляпу в припадке отчаяния, - стою тут и теряю время с двумя оболтусами, когда дядюшка Пэмбльчук дожидается, а лошадь мерзнет у дверей, а мальчик весь грязный с головы до пят.

Говоря это, она набросилась на меня, как орел на ягненка; лицо мое было погружено в лоханку с водой, а голова подставлена под рукомойник, и я был намылен, умыт, обтерт полотенцем, задерган, исщипан, исцарапан, пока совсем не одурел.

Когда мои омовения были окончены, на меня надели чистое белье, крайне жесткое, точно власяницу на юного грешника, и самое узкое и неловкое платье. После этого меня предали в руки м-ра Пэмбльчука, который принял меня решительно так, как еслибы он был судья, и разразился речью, произнести которую он уже давно собирался, - так я по крайней мере догадывался:

- Бог с тобой, Пип, дружище!

Я до сих пор никогда еще не разставался с Джо, и в первую минуту, обуреваемый своими чувствами и мылом, которое ело мне глаза, но видел даже звезд на небе. Но мало-по-малу оне засверкали одна за другой, не давая мне однако ответа на вопросы: ради чего на свете еду я играть к мисс Гавишам и в какие игры я буду у нея играть?