Блестящая будущность.
Часть первая.
Глава VIII.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Диккенс Ч. Д., год: 1860
Категория:Роман

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Блестящая будущность. Часть первая. Глава VIII. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

ГЛАВА VIII.

Когда я вернулся домой, сестре очень хотелось узнать все про мисс Гавишам, и опа засыпала меня вопросами. И я скорехонько, после нескольких подзатыльников, поставлен был позорно в угол кухни, носом к стене за то, что не отвечал на эти вопросы так обстоятельно, как она того хотела.

Если опасение не быть понятым так же живуче в груди других детей, как оно было у меня, - а я считаю это весьма вероятным, не имея причины причислять себя к уродам, - то это разгадка многих умалчиваний. Я был убежден, что если бы я описал мисс Гавишам так, как я ее видел, меня бы не поняли; кроме того, я был убежден, что и сама мисс Гавишам была бы не понята. И хотя она и для меня была совершенно непонятна, я находился под впечатлением мысли, что с моей стороны было бы грубостью и предательством изобразить ее перед м-с Джо такою, какою я ее видел (не говоря уже о мисс Эстелле). Поэтому я говорил как можно меньше и за то был поставлен в угол, носом в стену.

Хуже всего было то, что несносный старый Пэмбльчук, снедаемый-неудержимым любопытством узнать все, что я видел и слышал, прикатил в одноколке к вечернему чаю и стал в свою очередь приставать ко мне с разспросами.

- Мальчик! на кого похожа мисс Гавишам?

- Она высока и смугла, - отвечал я.

- Правда, дядя? - спросила сестра.

М-р Пэмбльчук утвердительно кивнул головой, из чего я заключил, что он никогда не видел мисс Гавишам, потому что она была совершенно седая и невысокого роста.

- То-то же! - сказал Пэмбльчук самоуверенно. - Я знаю, как справляться с этим мальчиком! мы с ним поладим, ма'ам, будьте уверены!

- Я знаю, дядя, - отвечала м-с Джо. - Я бы желала, чтобы он всегда был при вас; вы так хорошо знаете, как с ним ладить.

- Ну, мальчик, что она делала, когда ты пришел к ней, сегодня? - спросил м-р Пэмбльчук.

- Она сидела, - отвечал я, - в черной бархатной карете.

М-р Пэмбльчук и м-с Джо уставились друг на друга, и оба повторили:

- В черной бархатной карете?

- Да, - сказал я. - И мисс Эстелла, - это её племянница, кажется, - подавала ей кэк и вино в окно кареты на золотом блюде. И нас всех угощала кэком и вином на золотом блюде. И я пошел есть кэк за карету, потому что она мне так приказала.

- Был там еще кто-нибудь? - спросил м-р Пэмбльчук.

- Четыре собаки, - отвечал я.

- Большие или маленькия?

- Громадные, - отвечал я. - И оне дрались из-за телячьих котлет, поданных в серебряной корзинке.

- Где же была эта карета, именем Бога? - спросила сестра.

- В комнате мисс Гавишам.

Они опять поглядели друг на друга.

- Но лошадей не было, - прибавил я, в тот же миг отбрасывая дикую мысль о четверке лошадей, покрытых богатыми попонами.

- Может ли это быть, дядя? - спросила м-с Джо. - Что такое мальчик хотел этим сказать.

- Я вам скажу, ма'ам, - отвечал м-р Пэмбльчук. - По моему мнению - это носилки. Она ведь, знаете, полоумная, совсем полоумная и способна проводить свои дни на носилках.

- Вы видели ее когда-нибудь на носилках, дядя? - спросила м-с Джо.

- Как бы мог я ее видеть на носилках, - вынужден был он наконец сознаться, - когда я в глаза ее не видывал.

- Боже мой, дядя! да ведь вы же с ней разговаривали?

- Что ж из этого? когда я был у нея в доме, - досадливо отвечал м-р Пэмбльчук, - то меня подвели к двери, которая была открыта настежь, и через дверь я с нею и разговаривал. Разве вы этого не знаете, ма'ам. Но как бы то ни было, а ведь мальчика позвали туда играть. Во что ты играл, мальчик?

- Мы играли флагами, - отвечал я. (Прошу заметить, что сам не могу прийти в себя от изумления, когда вспомню про то, как я лгал им в тот вечер).

- Флагами? - повторила сестра.

- Да, - сказал я. - Эстелла махала голубым флагом, а я махал красным, а мисс Гавишам махала из окна кареты флагом, который был весь в золотых звездах. После того мы махали саблями и кричали ура.

- Саблями! - повторила сестра. - Откуда вы достали сабли?

- Из буфета, - отвечал я. - И я видел в нем пистолеты... и варенье... и пикули. И в комнате не было дневного света, а она была освещена восковыми свечами.

- Это верно, ма'ам, --сказал м-р Пэмбльчук, важно кивая головой. - Это я сам видел.

И они оба уставились на меня, а я уставился на них с невинным лицом, разглаживая правою рукой панталоны на правой ноге.

Если бы они стали дальше разспрашивать меня, я бы вероятно выдал себя, потому что уже готовился сообщить, что на дворе был воздушный шар, да только колебался, не заменить ли это известие медведем в пивоварне. Но они были так заняты чудесами, которые я им уже насказал, что опасность миновала Они были заняты разговором, когда вернулся с работы Джо чтобы выпить чашку чая. Моя сестра, больше впрочем для облегчения своей души, нежели для его развлечения, тотчас пересказала ему о моих выдумках.

Но вот, когда я увидел, как Джо таращит свои голубые глаза и безпомощно обводит ими кухню, я почувствовал угрызения совести, но только относительно его одного. По отношению к Джо, и одному только Джо, я сознал себя юным чудовищем в то время, как сестра и м-р Пэмбльчук обсуждали выгоды, какие произойдут для меня от знакомства с мисс Гавишам и от её расположения ко мне. Они не сомневались, что мисс Гавишам "наградит" меня; и сомнения их возбуждены были лишь тем, какого рода будет эта награда. Сестра стояла за "капиталец". М-р Пэмбльчук высказывался за хорошенькую сумму, которая позволит мне быть участником в какой-нибудь благородной торговле... ну, скажем, хоть хлебной и семенной. Джо навлек на себя грозу обоих блестящим предположением, что мне подарят одну из собак, которые грызлись из-за телятьих котлет. "Если в дурацкую голову не приходит более здравых мыслей, - объявила сестра, - а работа стоит, то лучше тебе итти и кончать работу". И он пошел.

- Прежде, чем огонь совсем потухнет, мне нужно коечто сказать тебе, Джо.

- В самом деле, Пип? - отвечал Джо: - говори, что такое?

- Джо, - сказал я, захватив рукав его рубашки и вертя его, - ты помнишь все, что рассказывали про мисс Гавишам?

- Помню ли? еще бы не помнить! Удивительно!

- Это ужасно, Джо! Я все солгал.

- Что ты говоришь, Пип? - закричал Джо в неописанном изумлении. - Может ли это быть?

- Да, я все налгал, Джо.

- Но не все же? Неужели черной бархатной кареты не было, Пип?

Я покачал головой.

- Ну, хоть собаки были. Послушай, Пип, - убеждал меня Джо, - если телячьих котлет не было, то собаки были.

- Нет, Джо.

- Одна хоть собака? - настаивал Джо. - Щенок? Послушай.

- Нет, Джо, совсем не было никаких собак.

Я безпомощно взирал на Джо, который в смятении глядел на меня.

- Пип, дружище! это не годится! совсем не годится, дружище! Что ты с собой делаешь?

- Это ужасно, Джо, неправда ли?

- Ужасно! - закричал Джо: - непозволительно! Что с тобой сделалось?

- Сам не знаю, Джо, - отвечал я, повеся нос. Выпустив его рукав, я уселся у его ног и заговорил: - я желал бы, чтобы ты не учил мепя называть валетов хлопами, и чтобы мои руки не были такия грубые, а сапоги такие толстые.

И после того я сообщил Джо, что чувствую себя очень несчастным и что не мог высказаться перед м-с Джо и м-ром Пэмбльчуком, которые так жестко со мной обращаются, и что у мисс Гавишам была красивая молодая лэди, ужасно гордая, и она сказала, что я простой мальчишка; я сам знаю, что я простой, но желал бы быть не простым, а как и зачем я налгал - этого я не знаю.

- Будь уверен в одном, Пип, - сказал Джо, после некоторого размышления, - а именно: ложь всегда ложь. Откуда бы она не пришла, её не должно быть, ложь происходит от отца лжи и губит человека. Не лги больше, Пип. Этим путем ты не перестанешь быть простым. Что касается простоты, то я хорошенько этого не понимаю. В некоторых вещах ты совсем не прост. Ты не прост, а очень умен. И при этом ты учен.

- Нет, я невежда и неуч, Джо.

- Как? подумай, какое письмо ты написал вчера вечером. Да еще печатными буквами. Я видал письма, и важных господ к тому же! И они не были написаны печатными буквами, - сказал Джо.

- Я почти ничего не знаю, Джо. Ты слишком хорошого обо мне мнения. Вот и все.

То был знаменательный день для меня потому, что произвел во мне большие перемены. К сожалению, это очень часто бывает в жизни. Стоит выкинуть мысленно один день из нея, и многое ношло бы иначе. Произошло это со мною отчасти потому, что над воспитанием моим никто не заботился и многое в жизни мне было неясно.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница