Блестящая будущность.
Часть первая.
Глава X.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Блестящая будущность. Часть первая. Глава X. (старая орфография)

ГЛАВА X.

В назначенное время я вернулся к мисс Гавишам, и на мой робкий звонок у калитки появилась Эстелла. Впустив меня, она заперла калитку, как и в тот раз, и мы опять шли по темному коридору, где стояла её свеча. Она не обращала на меня никакого внимания, пока не взяла свечу в руку, а затем презрительно сказала, глядя через плечо:

- Сегодня я поведу тебя совсем по другой дороге, - и действительно повела в другую часть дома.

Мы прошли через открытую дверь в мрачную комнату с низким потолком. Там находились какие-то люди и Эстелла присоединилась к ним, говоря мне:

- Ступай туда, мальчик, и стой, там, пока тебя не позовут.

"Туда" оказалось у окна, и я подошел к окну и стоял "там", чувствуя себя очень неловко.

Я догадывался, что мой приход прервал разговор в комнате, и все находившиеся в ней люди глядели на меня, и я весь замер под их пристальными взглядами.

В комнате было три лэди и один джентльмен. У всех у них был скучающий и равнодушный вид, как у людей, дожидающихся по чужому капризу, и самая разговорчивая из лэди с трудом подавляла зевоту. Эта лэди, которую звали Камилла, очень напоминала мне сестру, с тою только разницею, что была старше и с более грубыми (когда я успел разглядеть ее) чертами лица.

- Бедняга! - говорила эта лэди так же отрывисто, как и сестра: - он никому не враг, как только самому себе!

- Было бы умнее быть врагом кого-нибудь другого, - отвечал джентльмен.

- Кузен Джон, - заметила другая лэди: - мы должны любить ближняго.

- Сара Покет, - возразил кузен Джон: - если человек самому себе не ближний, то кто же ему ближний?

Мисс Покет засмеялась, и Камилла засмеялась и сказала подавляя зевок:

- Вот что выдумали!

Но мне показалось, что они находят выдумку хорошей! Третья лэди, которая еще не говорила ни слова, произнесла важно и напыщенно:

- Вполне верно!

- Бедняга! - продолжала Камилла (и все они, как я чувствовал, глядели все время на меня): - он такой странный! Поверит ли кто, что, когда умерла жена Тома, он не мог понять, что необходимы плерезы для траура детей? "Боже мой!" говорил он, "Камилла, не всели это равно, раз бедняжки одеты в черное?" Каков наш Матью! Вот что выдумали!

- Он добрый человек, - заметил кузен Джон: - Боже сохрани, чтобы я стал отрицать, что он добрый человек; но он никогда, никогда не поймет, что такое приличия.

- Вы знаете, что я вынуждена была проявить твердость, - продолжала Камилла. - Я сказала: это будет позором для нашей семьи. Я сказала ему, что без плерез наша семья будет опозорена. Я плакала от завтрака до обеда. Я разстроила себе пищеварение. Наконец он вспылил по обыкновению и, выругавшись, сказал: "Делайте, как знаете". Слава Богу, для меня всегда будет служить утешением, что я тотчас пошла в проливной дождь и купила плерезы.

- Но ведь заплатил за них, конечно, он? - спросила Эстелла.

- Вопрос не в том, дорогое дитя, кто заплатил за них, - ответила Камилла. - Я купила их. И я часто с умилением думаю об этом, когда просыпаюсь по ночам.

Звуки отдаленного колокольчика и крик или зов из коридора, по которому я пришел, прервали беседу, и Эстелла сказала мне:

Когда я уходил, они все глядели на меня с крайним презрением, и, уходя, я слышал, как Сара Покет проговорила:

- Скажите на милость! Что еще дальше будет!

А Камилла прибавила с негодованием:

- Бывают же фантазии! вот что выдумали!

Когда мы шли со свечкой по темному коридору, Эстелла вдруг остановилась и повернулась ко мне; наклонив свое лицо близко к моему, она проговорила с свойственным ей задором, точно дразнила меня:

- Ну?

- Что прикажете, мисс? - отвечал я, споткнувшись и чуть не упав.

Она стояла и глядела на меня, и я, конечно, стоял и глядел на нее.

- Я хорошенькая?

- Да; я нахожу, что вы очень хорошенькая.

- И я дерзка?

- Не так, как в прошлый раз.

- Не так?

- Нет.

Она вспылила, задавая последний вопрос, и, как только я ответил ей, изо всей мочи ударила меня по лицу.

- Ну, что? - произнесла она. - Грубый урод ты эдакий, что ты тенерь обо мне думаешь?

- Не скажу.

- Потому что я перескажу наверху? Потому не скажешь?

- Нет, не потому.

- Отчего ты не заплакал, негодный мальчишка?

- Оттого, что я больше никогда не заплачу из-за вас, - сказал я.

И это было самое лживое уверение в мире, так как я уже в ту минуту внутренно обливался слезами из-за нея. Никто не знает лучше меня, как много горя причинила она мне впоследствии.

После этого происшествия мы поднялись по лестнице и встретили джентльмена, который спросил:

- Мальчик, - отвечала Эстелла.

Господин был плотный мужчина с чрезвычайно смуглой кожей, чрезвычайно большой головой и такими же большими руками. Он взял мой подбородок в свою большую руку и повернул мое лицо к свечке. Он преждевременно оплешивел, и у него были густые черные брови, которые не лежали гладко, а торчали ежом. Глаза глубоко сидели в впадинах и были неприятно остры и подозрительны. Толстая цепочка от часов висела у него на жилете; большие черные точки покрывали те места на его лице, где могли бы быть усы и борода, если бы он отростил их.

Он был совсем посторонний для меня человек, и я не мог тогда предвидеть, что когда-нибудь он будет играть роль в моей жизни; но тем не менее я хорошо разглядел его.

- Мальчик из здешняго околодка? - спросил он.

- Да, сэр, - отвечал я.

- Как ты сюда попал?

- Мисс Гавишам послала за мной, сэр, - объяснил я.

- Хорошо! Веди себя, как следует. Я довольно хорошо знаю мальчиков и могу сказать, что вы бедовый народ. Смотри же, веди себя хорошо! - пригрозил он мне, кусая ногти.

С этими словами, он выпустил мой подбородок, чему я очень обрадовался, так как его руки пахли душистым мылом, и пошел вниз по лестнице. Я подумал: "Не доктор ли это?" но тут решил: "Нет, не доктор; он был бы тогда спокойнее и приветливее". Но мне некогда было раздумывать об этом, потому что мы скоро пришли в комнату мисс Гавишам, где она сама и все вокруг нея было как раз в том же виде, как и в прошлый раз. Эстелла оставила меня у двери, и я стоял там до тех пор, пока мисс Гавишам не взглянула на меня.

- Так! - сказала она, не вздрогнув и не удивившись: - дни прошли, не правда ли?

- Да, ма'ам, сегодня...

- Хорошо, хорошо, хорошо! - она нетерпеливо задвигала пальцами. - Я не хочу знать. Готов ты играть?

Я вынужден был ответить с смущением:

- Не думаю, ма'ам.

- И в карты не можешь, как в тот раз? - спросила, она, пытливо глядя на меня.

- Нет, ма'ам; в карты я могу, если прикажете.

- Если дом этот кажется тебе таким старым и мрачным, мальчик, - сказала мисс Гавишам нетерпеливо, - что ты не хочешь играть, то может быть ты будешь работать?

Я мог успешнее ответить на этот вопрос, чем на первый, и сказал, что готов работать.

- Ну, так ступай в ту комнату, - она указала своей морщинистой рукой на дверь за моей спиной, и дожидайся, пока я приду.

Я перешел через площадку лестницы и вошел в указанную ею комнату. Эта комната была точно так же темна, и воздух в ней был спертый. В камине развели недавно огонь, но так неискусно, что он скоро потух, и дым, нехотя наполнявший комнату, делал ее еще сырее... он походил на туман наших болот. Свечи, горевшия в громадных подсвечниках на высоком камине, слабо освещали комнату: было бы вернее сказать, что оне чутьчуть нарушали её потемки. Комната была просторная и, я сказал бы, красивая, если бы все в ней не было покрыто пылью и плесенью и не находилось в разрушении. Самым выдающимся предметом в ней был длинный стол покрытый скатертью, точно тут когда то давно готовился пир. Посреди скатерти стояло что-то в роде вазы или какого-то украшепия, что именно - трудно было разобрать из-за паутины, которая окутала все густым покрывалом. Пауки бегали по ней взад и вперед, точно они были чем-то обезпокоены.

Я слышал также, как мыши скреблись за стеной, точно и оне были встревожены. Но черные тараканы не обращали никакого внимания на всю эту суматоху и ползали около камина степенно и по-стариковски, точно они были глухи и слепы и не в ладах друг с другом.

Эти ползающия создания поглотили мое внимание, и я наблюдал за ними на некотором разстоянии, когда мисс Гавишам положила мне на плечо руку. В другой руке она держала клюку, на которую опиралась, и походила на колдунью, хозяйку здешних мест.

С смутным опасением, как бы она теперь же не легла на стол и не умерла, для более полного сходства с зловещей восковой фигурой, виденной мною на ярмарке, я вздрогнул и оглянулся.

- Как бы ты думал, что это такое? - спросила она меня, снова указывая клюкой: - вот это, где паутина?

- Не могу догадаться, ма'ам.

- Это большой пирог... Свадебный пирог. Мой свадебный пирог!

Она оглядела комнату п, судорожно опираясь на мое плечо, проговорила:

- Скорей, скорей, скорей! Веди меня!

Я заключил из этого, что работа моя заключается в том, чтобы водить мисс Гавишам по комнате.

Немного спустя, она сказала: "Позови Эстеллу!" и я вышел на площадку лестницы и стал выкликать это имя, как и в прошлый раз. Когда свеча показалась, я вернулся к мисс Гавишам, и мы опять пошли вокруг комнаты.

Если бы одна только Эстелла была свидетельницей нашей прогулки, я был бы уже достаточно смущен, но так как она привела с собой трех лэди и джентльмена, которых я видел внизу, я не знал, куда деваться. Из вежливости я было остановился, но мисс Гавишам ущипнула мое плечо, и мы завертелись по комнате, при чем мне казалось, что они меня считают виновником этой прогулки.

- Милая мисс Гавишам, - сказала мисс Сара Покет, - какой у вас здоровый вид!

- Неправда, - отвечала мисс Гавишам. - Я желта и худа, как щенка.

Камилла просияла, когда Сара получила такой щелчок, и пробормотала жалобно, созерцая мисс Гавишам:

- Бедная милочка! разумеется, где уж тут быть здоровой! Вот что выдумали!

- А вы как поживаете? - сказала мисс Гавишам Камилле.

Так как мы были около Камиллы в зту минуту, то я счел вежливым остановиться, но мисс Гавишам этого не пожелала. Мы прошли мимо, и я почувствовал, что стал ненавистен Камилле.

- Благодарю вас, мисс Гавишам, - отвечала она: - я так здорова, как только можно при существующих обстоятельствах.

- Что же такое с вами? - спросила мисс Гавишам, крайне резко.

- Ничего особенного, - отвечала Камилла. - Я не желаю щеголять чувствами, но я много думаю о вас по ночам, и это мне не совсем здорово.

- Ну, так не думайте обо мне, - отрезала мисс Гавишам.

- Легко сказать! - заметила Камилла, любезно подавляя рыдание, между тем как верхняя губа её задрожала, а слезы потекли по щекам. Раймонд свидетель, сколько лекарств я должна принимать ночью. Раймонд свидетель, какие нервные боли у меня бывают в ногах. Но боли для меня не новость, когда я с тревогой думаю о тех, кого люблю. Если бы я могла быть не такой любящей и чувствительной, у меня было бы лучшее пищеварение и железные нервы. Я бы этого желала, уверяю вас. Не думать о вас по ночам--это невозможно!

И тут полились слезы.

Я понял, что Раймонд, о котором упоминали, - это здесь присутствующий джентльмен, и счел его за м-ра Камилла. Он пришел на выручку как раз в эту минуту и сказал в виде утешения и похвалы:

- Я не знала, - заметила степенная лэди, чей голос я слышал только раз, - что думать о ком-нибудь значит оказать этим услугу.

Мисс Сара Покет, которую я теперь разглядел, маленькая, сухенькая, смуглолицая старушка с личиком, точно из ореховой скорлупы, и большим ртом, точно у кошки, только без усов, поддержала заявление, словами:

- Еще бы, вы правы, душа моя!

- Думать-то легко, - сказала степенная лэди.

- Чего легче, - согласилась мисс Сара Покет.

- О, да, да, - закричала Камилла, бушующия чувства которой бросились, повидимому, из её ног в грудь. - Все это верно! Я знаю, что глупо быть такой любящей, но ничего не могу с собою поделать. Конечно, мое здоровье поправилось бы, если бы я была другая, но я все же не желаю переменить свой характер. Он причиняет мне много страданий; но мне утешительно знать, что у меня такой характер, когда я просыпаюсь ночью.

Последовал новый взрыв чувств.

Мисс Гавишам и я все это время не переставали кружить по комнате, то задевая подолы посетительниц, то удаляясь на противоположный конец мрачной комнаты.

- И потом хоть бы взять Матью! - продолжала Камилла. - Никакого участия в моих естественных привязанностях, никогда не придет справиться о здоровьи мисс Гавишам!

При имени Матью мисс Гавишам остановила меня и сама остановилась и так взглянула на говорившую, что та съежилась.

- Матью придет проведать меня, - сказала мисс Гавишам, - когда я буду лежать на этом столе. Вот где он будет стоять, - и она ударяла клюкой по столу, - у моего изголовья! А ваше место вот тут! а вашего мужа - тут! А Сара Покет там! И Джоржиана там! Ну, теперь вы знаете, где найти места, когда начнете пировать на моих похоронах. А пока ступайте домой!

После каждого имени она стукала палкой по столу и теперь сказала:

- Веди меня! веди меня! - и мы опять закружили по.комнате.

Пока Эстелла светила им, провожая их по лестнице, мисс Гавишам ходила по комнате, опираясь на мое плечо, но все тише и тише. Наконец она остановилась около камина, несколько секунд глядела в огонь, бормоча что-то про себя, и наконец проговорила:

- Сегодня день моего рождения, Пип.

Я хотел пожелать ей еще много лет здравствовать, но она приподняла клюку:

- Я не терплю, чтобы о нем говорили. Я не терплю, чтобыте, которые только что ушли отсюда, о нем говорили. Они приходят сюда в этот день, но не смеют упоминать о нем.

Я, конечно, после этого не пытался поздравить ее с днем рождения.

- В этот день, за много лет до твоего рождения, эта груда плесени, - она толкнула клюкой кучу паутины, - была принесена сюда; мы вместе износились. Мыши изгрызли пирог, и более острые зубы, чем мышиные, изгрызли меня. Хорошо, если б меня мертвую положили на этот стол в этот самый день!

Она стояла у стола и глядела на него, точно видела себя уже мертвою. Я не двигался. Пришла Эстелла и тоже не трогалась с места. Наконец мисс Гавишам как бы опомнилась и сказала:

- Дайте, я погляжу, как вы играете в карты! отчего вы до сих пор не играете?

С этими словами мы вернулись в прежнюю комнату и принялись за игру в карты; как и в тот раз, я постоянно оставался дураком, а мисс Гавишам следила за нами, обращала мое внимание на красоту Эстеллы и украшала ее своими драгоценностями.

снова; я был отведен вниз во двор, и там накормлен, как собака, а затем предоставлен самому себе. Увидя, что калитка в сад отперта, я туда прошел с целью осмотреть сад. Он был совсем запущен, и, обойдя его, я заглянул в оранжерею, где ничего не было, кроме засохших виноградных лоз и нескольких пустых бутылок; после осмотра сада я очутился в мрачном уголку двора, куда раньше глядел из окна. Не сомневаясь ни на минуту, что дом теперь совсем пуст, я заглянул в другое окно и к великому своему удивлению встретился глазами со взглядом какого-то бледного молодого джентльмена с красными веками и светлыми волосами.

Этот бледный молодой джентльмен быстро скрылся и сейчас же вновь появился передо мной. Он сидел за книгами, когда я взглянул в окно, и теперь увидел, что он запачкался чернилами.

- Ого! - сказал он, - какой малый!

"Ого!" - общее восклицание, на которое, как я заметил, всего лучше отвечать тем же; поэтому я тоже произнес: - "Ого!" но из вежливости пропустил слова: "какой малый".

- Кто вас впустил сюда? - спросил он.

- Мисс Эстелла.

- Кто позволил вам заглядывать в окна?

- Мисс Эстелла.

- Давайте драться, - сказал бледный молодой джентльмен.

Что мог я сделать, как не последовать за ним? Впоследствии я часто задавал себе этот вопрос; но мог ли я поступать иначе. Манеры джентльмена были столь решительные, а сам я был так удивлен, что последовал за ним, точно заколдованный.

- Постойте минутку, - сказал он, оглядываясь на меня, когда мы отошли несколько шагов. - Я должен доставить вам повод для драки. Вот он!

Он хлопнул руками, лягнул одной ногой, взбудоражил мои волосы, снова хлопнул руками, нагнул голову и ударил меня в живот.

Такое бодание на манер быка было мне особенно неприятно, потому что я только что поел. Поэтому я треснул его и собирался треснуть еще раз, но он сказал: "Ага! вот вы как?" и принялся вертеться в разные стороны, чем сильно меня озадачил.

- Правила игры! объяснил он. И после того стал переминаться с левой ноги на правую. - Законные правила! - Тут он стал переминаться с правой ноги на левую. - Выступайте вперед и выполните все предварительные приемы!

И тут он опять завертелся и стал проделывать всякия штуки, между тем как я безпомощно глядел на него во все глаза.

Я втайне струсил, когда увидел, как он ловок; но я был нравственно и физически убежден, что его белокурая голова не имела никакого права тревожить мой желудок и что я имею право считать себя обиженным его поведением. Поэтому я последовал за ним, не возражая ни слова, в отдаленный уголок сада, и, когда на его вопрос, доволен ли я местом поединка, я ответил: "да", он попросил у меня позволения отлучиться на минуту и живо вернулся с бутылкой воды и губкой, напитанной уксусом.

- Обоим пригодится, - объявил он, приставив эти предметы к стене.

И после того принялся стаскивать с себя не только куртку и жилет, но и рубашку; все это он делал весело, деловито и вместе с тем как-то свирепо.

Сердце во мне упало, когда я увидел, как ловко он прицеливался в меня, как бы выбирая место на моем теле, куда удобнее нанести удар. И в жизнь свою я не был так удивлен, как в ту минуту, когда с первого же удара свалил его с ног и увидел, что он лежит на спине с окровавленным носом.

Но он мигом вскочил на ноги и, вытерев губкой лицо, еще с большой ловкостью, снова прицелился в меня. Второй величайшей в жизни неожиданностью для меня было видеть его опять на спине с подбитым глазом.

лицо или отпивал воды из бутылки и снова набрасывался на меня с таким видом, точно собирался на этот раз уже отделать меня по настоящему. Ему очень досталось от меня, потому что, к сожалению, должен сказать, что с каждым ударом я делался смелее; но он опять и опять налетал на меня, пока наконец не ударился, падая, головой об стену. После этого критического момента нашей борьбы, он все-таки приподнялся и несколько раз огляделся вокруг с отуманенной головой, не видя меня; но наконец на коленях добрался до губки и выжал ее, проговорив прерывающимся голосом:

- Победа за вами!

Он казался таким мужественным и невинным, что хотя не я затеял драку, но победа доставила мне мало удовольствия. Право даже, одеваясь, я представлялся самому себе чем-то в роде волчонка или другого хищного зверя. Как бы то ни было, я оделся, обтер свою свирепую физиономию и сказал: "Не могу ли я вам помочь?" а он ответил: "Нет, благодарю". Я сказал: "Добрый день", а он ответил: "И вам также".

нечто очень приятное. Вместо того, чтобы итти прямо к воротам, она остановилась и сказала:

- Подите сюда! Вы можете поцеловать меня, если хотите.

Благодаря праздничным посетителям, игре в карты и драке, я так долго пробыл у мисс Гавишам, что солнце уже зашло, когда и подходил к дому, а из кузницы Джо огненная полоса света падала на дорогу.