Блестящая будущность.
Часть первая.
Глава XII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Блестящая будущность. Часть первая. Глава XII. (старая орфография)

ГЛАВА XII.

Для моих чувств было большим испытанием, когда на следующий день Джо надел праздничное платье, чтобы итти со мною к мисс Гавишам. Но он считал более приличным облечься в свой придворный мундир для такого случая, и мне неловко было говорить ему, что рабочее платье ему гораздо больше к лицу, чем парадное.

За завтраком сестра объявила о своем намерении отправиться в город вместе с нами и подождать у дяди Пэмбльчука, пока "мы покончим с нашими знатными дамами". Когда мы дошли до Пэмбльчука, сестра полетела к нему и оставила нас одних. Так было уже около полудня, то мы с Джо направились прямо в дом мисс Гавишам. Эстелла отворила ворота по обыкновению; при её появлении Джо снял шляпу и неловко держал ее обеими руками. Эстелла не обратила никакого внимания ни на меня, ни на Джо, но повела нас по дороге, которая была мне так хорошо знакома. Я шел за нею, а Джо позади меня на цыпочках. Эстелла велела нам обоим войти к мисс Гавишам, и я взял Джо за рукав и ввел его в комнату. Мисс Гавишам сидела у туалета и тотчас оглянулась на нас.

- О! - сказала она Джо. - Вы муж сестры этого мальчика?

Трудно представить себе, до чего добряк Джо стал не похож сам на себя; или, вернее сказать, стал похож на какую-то необыкновенную птицу: он стоял безмолвный, весь взъерошенный и с открытым ртом, точно ждал, что ему положат туда червика.

- Вы муж сестры этого мальчика? - повторила мисс Гавишам.

Досадно было то, что во все время свидания Джо упорно обращался ко мне, а не к мисс Гавишам.

- Должен признаться, Пип, - произнес Джо внушительно, и вместе с тем вежливо, - что считаю себя мужем твоей сестры, так как женился на ней, будучи холостым.

- Прекрасно! - заметила мисс Гавишам, - и вы выростили этого мальчика с намерением взять его к себе в ученье, не правда ли, м-р Гарджери?

- Ты знаешь, Пип, - отвечал Джо, - что мы всегда были приятелями и между нами решено было, что ты поступишь ко мне в ученье.

- И мальчик не противится этому? - продолжала мисс Гавишам: - он любит ваше ремесло?

- Ты ведь хорошо знаешь, Пип, что ты сам желал учиться моему ремеслу.

Было совершенно безполезно убеждать его, что он должен говорить с мисс Гавишам. Чем больше я мигал и кивал ему, тем конфиденциальнее, внушительнее и вежливее настаивал он на своем обращении ко мне.

- И вы принесли с собой его документы?

- Ты ведь знаешь, Пип, - отвечал Джо, как бы вразумляя меня, - что сам положил их мне в шляпу, а потому должен знать, что я их принес с собою.

И с этими словами он вынул документы, но подал их не мисс Гавишам, а мне. Боюсь, что я стыдился этого милого добряка, - знаю даже, что стыдился, когда увидел, что Эстелла стояла за креслом мисс Гавишам, и глаза её задорно смеялись. Я взял документы у него из рук и подал их мисс Гавишам.

- Вы не требовали, - сказала мисс Гавишам, просматривая документы, - платы от мальчика.

- Джо, - укоризненно произнес я, потому что он совсем не отвечал, - отчего ты не отвечаешь...

- Пип, - перебил меня Джо, - потому что такой вопрос не требует ответа, и потому что ты знаешь, что я отвечу: "нет", Пип.

Мисс Гавишам взглянула на него так, как если бы наконец поняла, с кем имеет дело, и взяла со стола небольшой мешечек.

- Пип заработал плату, - сказала она, - и вот опа. В этом мешечке двадцать пять гиней. Отдай их своему хозяину, Пип. А теперь прощайте; выпусти их, Эстелла.

- Должен ли я опять приходить к вам, мисс Гавишам? - спросил я.

- Нет. Теперь твой хозяин Гарджери. Гарджери! еще одно слово!

Позвав его назад в то время, как я выходил из комнаты, я слышал, как мисс Гавишам сказала Джо громко и внушительно:

- Мальчик хорошо вел себя здесь, и это ему награда. Конечно, как честный человек, вы не будете ждать никакой другой награды, и не ожидайте, потому не получите.

Как Джо вышел из комнаты, я не помню; знаю только, что когда он вышел, то вместо того, чтобы входить вниз с лестницы, он стал подниматься вверх и оставался глух ко всем увещаниям, пока я не подошел и не взял его за руку. Через минуту мы были уже за воротами; Эстелла заперла их и ушла.

"Удивительно!" И долго так простоял, повторяя через некоторые промежутки; "Удивительно! " и я уже думал, что он никогда не придет в себя. Наконец он сказал:

- Пип, уверяю тебя, что это у-ди-ви-тель-но! - и, проговорив несколько раз эти слова, он двинулся в путь.

Мне казалось, что голова Джо просветлела, благодаря тому, чтб он видел и слышал, потому что по дороге к Пэмбльчуку он придумал хитрый и остроумный план. Вот что произошло в приемной м-ра Пэмбльчука, когда мы туда вошли: там, сидела сестра и совещалась с этим ненавистным хлебным торговцем.

- Ну? - закричала сестра. - Что с вами было? удивляюсь, что вы снизошли вернуться назад к таким смиренным людям, как мы, право!

- Мисс Гавишам, - сказал Джо, пристально глядя на меня и как будто припоминая что-то, - очень настаивала на том, чтобы мы передали её... поклон или почтение, как она выразилась, Пип?

- Поклон, - сказал я.

- Ну, так и я думал, - отвечал Джо--... её поклон м-с Джо Гарджери.

- Очень мне нужен её поклон, - заметила сестра, но видно было, что она очень польщена.

- И желала бы, - продолжал Джо, все с тем же пристальным взглядом на меня, - чтобы её здоровье позволяло ей... так она сказала, Пип?

- Дозволяло ей иметь удовольствие, - прибавил я.

- Пользоваться обществом дам, --сказал Джо и глубоко перевел дух.

- Ну! - закричала сестра, смягчаясь и глядя на м-ра Пэмбльчука, - она могла бы догадаться и давно послать мне это сказать, но лучше поздно, чем никогда. А что она дала этому юному оболтусу?

- Она... ничего ему не дала.

М-с Джо готова была опять вспыхнуть, но Джо предупредил ее.

- То, что она дала, она дала его друзьям, а друзьями его, по её собственным словам, она считает его сестру м-с Джо Гарджери... Я не уверен впрочем, - прибавил Джо с глубокомысленным видом, - как она сказала: м-с Джо, или м-с Джорж.

Сестра взглянула на Пэмбльчука: тот гладил ручки своего деревянного кресла и кивал головой, с таким видом, как будто все это знал заранее.

- А сколько она дала? - спросила сестра, смеясь; да, она смеялась.

- Что скажет компания о десяти фунтах? - спросил Джо.

- Она скажет, - коротко ответила сестра, - что это недурно. Не слишком много, но и не мало.

- Она дала больше десяти фунтов, - сказал Джо.

- Неужели же ты хочешь сказать... - начала сестра.

- Что скажет компания, - продолжал Джо, - о двадцати фунтах?

- Щедро заплачено, - отвечала сестра.

- Она дала больше, чем двадцать фунтов.

Презренный лицемер Пэмбльчук все время качал головой и с покровительственным смехом повторял:

- Она дала больше, ма'ам. Продолжай, Джозеф.

- Пу, так, чтобы не томить вас дольше, - сказал Джо, с восторгом передавая мешечек сестре: - она дала двадцать пять фунтов.

Таково мое мнение.

Пэмбльчук, точно изловил меня в том, что я залез в чужой карман или поджег стог сена; и действительно в суде всем показалось, что я пойман с поличным, потому что в то время, как Пэмбльчук проталкивал меня сквозь толпу, я слышал как некоторые спрашивали: "Что он сделал?" а другие: "Какой еще молодой, но уже испорченный! сейчас видно, не правда ли?" А одна особа кроткого и доброжелательного вида подала мне даже книжечку, украшенную картинкой, представлявшую юношу, всего опутанного цепями, и озаглавленную: Для чтения в тюремной келье.

Когда мы вышли из суда, то вернулись опять к Пэмбльчуку. Сестра, воодушевленная двадцатью пятью гинеями, объявила, что мы должны непременно пообедать в трактире "Синяго Вепря", и что Пэмбльчук должен отправиться в одноколке и привезти г-на и г-жу Гоббльс и м-ра Уопсля.

Так и сделали, и я провел самый печальный день в своей жизни. Всем, конечно, казалось, что я должен необыкновенно радоваться, и, что всего хуже, все они от времени до времени спрашивали у меня, почему я не веселюсь. Что же мог я им отвечать на это? Я уверял их, что веселюсь - когда мне вовсе не было весело.

В конце концов, когда я вернулся в свою спаленку, то чувствовал себя истинно несчастным и был вполне убежден, что никогда не полюблю ремесло кузнеца. Когда-то я любил его, но теперь у меня были совсем другия желания.