Блестящая будущность.
Часть первая.
Глава XX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Блестящая будущность. Часть первая. Глава XX. (старая орфография)

ГЛАВА XX.

Бледный молодой джентльмен и я стояли и смотрели друг на друга, пока наконец не расхохотались оба.

- Так это вы! - сказал он.

- Так это вы! - повторил я. И мы опять уставились друг на друга и расхохотались.

- Ну! - сказал бледный молодой джентльмен, добродушно протягивая мне руку, - теперь все прошло; надеюсь, и вы великодушно простите мне, что я вас тогда поколотил.

Я вывел из этих слов, что м-р Герберт Покет (бледного молодого джентльмена звали Гербертом) немного забыл, как было дело, но из скромности умолчал об этом, и мы с жаром пожали друг другу руки.

- В то время вы еще не были взысканы судьбою? - сказал Герберт Покет.

- Нет, - отвечал я,

- Нет, - согласился он, - я слышал, что это случилось очень недавно. В те поры я был в погоне за счастием.

- В самом деле?

- Да, мисс Гавишам послала за мной, чтобы поглядеть, непонравлюсь ли я ей. Но я ей не понравился.

Я вежливо заметил, что это меня удивляет.

- У нея дурной вкус, - засмеялся Герберт, - но так случилось. Да, она пригласила меня на испытание, и если бы я вышел из него победителем, то, вероятно, она бы обезпечила меня; быть может, выбрала для Эстеллы...

- Что вы хотите сказать? - спросил я внезапно перестав улыбаться.

Он раскладывал ягоды по тарелкам и был так занят, что не мог сразу объяснить мне, в чем дело.

- Нас бы обручили, - объяснил он наконец, все еще занимаясь ягодами. - Сосватали, помолвили. Ну, как там говорится, не знаю.

- Как же вы перенесли ваше разочарование? - спросил я.

- Я не особенно огорчился, - отвечал он. - Она - настоящий чорт.

- Мисс Гавишам? - подсказал я.

- Не стану отрицать и этого, но я говорю про Эстеллу. Эта девушка жестка, надменна и капризна в высшей степени; ее воспитала мисс Гавишам, чтобы мстить всем мужчинам.

- Она в родстве с мисс Гавишам?

- Нет. Она приемыш.

- Зачем же она должна мстить всем мужчинам? Какая это месть?

- Нет, - отвечал я.

- Боже мой! Это целая история; но я разскажу вам ее после обеда. А теперь беру смелость сделать вам один вопрос. Каким образом вы там очутились в тот достопамятный день?

Я рассказал ему свои приключения, и он внимательно выслушал их, потом снова расхохотался и спросил меня, сильно ли у меня болели кости после драки? Я не спросил его, болели ли его кости, ибо отлично знал, как было дело.

- М-р Джагерс ваш опекун, говорят? продолжал он.

- Да.

- Вы знаете, что он доверенное лицо мисс Гавишам и её ходатай по делам, и она ему вполне доверяет.

Разговор становился опасным; я помнил, что не должен разспрашивать, кто мой благодетель, поэтому с неохотой отвечал, что видел м-ра Джагерса в доме мисс Гавишам в самый день нашей драки; после того мне и в голову не приходило, что он помнит о том, что встретил меня.

- Он был так обязателен, что предложил моего отца вам в наставники. Конечно, он знал, что мой отец родственник мисс Гавишам. Он приходится ей двоюродным братом; но это еще не значит, чтобы они были дружны между собой, потому что он не умеет заискивать и не ухаживает за нею.

Герберт Покет был прямодушен и обходителен, и это сразу привлекало к нему; он так откровенно говорил со мной, что скрытность была бы с моей стороны неблагодарностью. Поэтому я рассказал ему всю правду о себе и особенно подробно объяснил ему, что мне запрещено узнавать, кто мой благодетель. Я рассказал ему, что воспитан кузнецом в глухой деревне и незнаком с приличиями, и буду ему благодарен, если он научит меня хорошему обращению.

- С удовольствием, - отвечал он, - хотя решаюсь сказать вам, что вы скоро освоитесь с новым своим положением. Мы, конечно, будем часто видеться, и я бы желал, чтобы вы просто звали меня по имени - Герберт.

Я поблагодарил его и согласился, сказав ему, что меня зовут Филипп.

- Мне не по душе звать вас - Филипп. - отвечал он, улыбаясь, - это имя напоминает доброго мальчика из детской азбуки, который был так ленив, что упал в пруд, или так жирен, что не мог глаз раскрыть, или так скуп, что берег свой кэк до тех пор, пока его мыши не съели, или же так упорно разорял птичьи гнезда, что был наконец съеден медведем, жившим по соседству. Я вам скажу, какое имя мне нравится, - вы не обидетесь?

- Я не обижусь, - отвечал я, - но я вас не понимаю.

- Хотите, я буду звать вас Генделем? Есть чудное музыкальное произведение Генделя: "Гармоничный Кузнец".

- С большим удовольствием.

- Итак, любезный Гендель, - сказал он, поворачиваясь и отворяя дверь, - обед наш готов, и я прошу вас сесть за стол на первое место, так как вы хозяин.

Мы уже кончали обедать, когда я напомнил Герберту про его обещание рассказать мне все, что он знает про мисс Гавишам.

- Верно, - отвечал он, - сейчас исполню обещанное. Но позвольте мне, Гендель, заметить вам, что в Лондоне не принято брать нож в рот - из опасения порезаться - и что для этого есть вилка, хотя и ее не следует далеко совать в рот. Об этом почти не стоит говорить, но только лучше делать так, как все делают. Также и ложку берут рукой не сверху, а снизу. Это имеет две выгоды. Вы лучше попадаете в рот (что собственно и требуется) и, кроме того, вы не будете напрасно подымать правый локоть.

Он так шутливо сделал эти дружеския замечания, что мы оба разсмеялись, и я даже не покраснел.

- Теперь перейдем к мисс Гавишам. Вы должны знать, что мисс Гавишам была избалованное дитя. Мать её умерла, когда она была младенцем, и отец ей ни в чем не отказывал. Отец её, провинциальный джентльмен из вашей местности, был пивоваром. Я не знаю, зачем люди хвалятся тем, что варят пиво; можно однако варить пиво и оставаться джентельменом; между тем нельзя печь хлеб и быть джентельменом. Мы это видим каждый день.

- Однако джентльмен не может содержать кабак, не правда ли? - спросил я.

- Ни под каким видом, - отвечал Герберт: - но кабак может содержать джентльмена и даже дворянина. Хорошо! М-р Гавишам был очень богат и очень горд. Также горда была и его дочь.

- Мисс Гавишам была единственная дочь? - спросил я.

- Не торопитесь, я сейчас вам скажу. Нет, она была не единственным ребенком; у нея был еще сводный брат: её отец тайком женился во второй раз. На своей кухарке, кажется.

- Милый Гендель, он был горд. Он женился на второй жене тайком, потому что был горд; она потом умерла. Когда она умерла, он, должно быть, впервые признался дочери в том, что сделал, и тогда сын стал членом семейства и жил с ними в том доме, куда вы ходили. Сын оказался буйным, расточительным и непочтительным... вообще никуда негодным человеком.

В конце концов отец лишил его наследства; но, умирая, смягчился и завещал ему часть состояния, хотя не столь значительную, как мисс Гавишам. Выпейте еще рюмку вина и извините, если я замечу, что вы напрасно так закидываете голову, когда пьете - это совсем не красиво.

Я сделал это, увлекшись до самозабвения его рассказом. Я поблагодарил его и извинился. Он сказал: "не за что", - и продолжал:

- Мисс Гавишам стала богатой наследницей и, как можете легко себе представить, считалась очень выгодной невестой. Её сводный брат тоже получил достаточные средства к жизни, но, благодаря прежним долгам и новому мотовству, скоро прожил их. Он плохо ладил с сестрой, даже хуже, чем с отцом; многие думали, что он смертельно ее ненавидел за то, что она будто бы возстановляла против него отца. Теперь я подхожу к самой жестокой части рассказа, но прерву его, чтобы заметить вам, мой дорогой Гендель, что салфетка ни за что не влезет в стакан.

Зачем я старался запихать салфетку в стакан, я сам не знаю. Но я изо всех сил тискал ее туда, не замечая того, что делаю. Я опять поблагодарил его за совета; он снова ответил самым веселым тоном:

- Право, не за что! - и продолжал свой рассказ: - В то время всюду - на скачках, на балах и в собраниях - можно было видеть человека, который обратил свое внимание на мисс Гавишам. Я никогда не видел его, потому что это происходило двадцать пять лет тому назад (раньше, чем мы с вами родились, Гендель), но я слышал от отца, что то был красавец и очень нравился женщинам. Но отец мой положительно заверяет, что только невежественный или ослепленный человек мог принять его за джентльмена, потому что, по его мнению, с тех пор, как свет стоит, ни один человек, не будучи джентльменом в душе, не может быть джентльменом и но наружности. Он говорит, что никакая полировка не может изменить дерево и сделать из березы розовое дерево; чем больше вы полируете дерево, тем сильнее выступает наружу его качество. Ну, хорошо! этот человек неотступно преследовал мисс Гавишам и прикидывался безусловно ей преданным. Кажется, что до того времени она не проявляла особенной чувствительности, и она этот раз сердце её смягчилось, и она его полюбила. Нет никакого сомнения, что она просто боготворила своего жениха. Он пользовался её привязанностью для того, чтобы занимать у нея большие суммы денег, и убедил ее купить у брата его долю наследства - пивной завод (который отец завещал ему) за громадную сумму; он говорил ей, что, когда он сделается её мужем, то будет управлять пивным заводом. Ваш опекун в то время не был еще доверенным лицом мисс Гавишам, и она была слишком горда, чтобы слушаться чьих-нибудь советов. Родственники её были бедны и корыстолюбивы, за исключением моего отца; он был тоже беден, но не завидовал чужому богатству. Он один решился предостеречь ее, говоря, что она слишком много делает для этого человека и слишком ему доверяется. Но она, вместо того, чтобы послушать его советов, выгнала отца из своего дома, и отец после того не видел ее ни разу.

Мне припомнились слова мисс Гавишам: "Матью придет повидаться со мной, когда я буду лежать на этом столе", и я спросил Герберта, отчего его отец так ожесточен против нее.

- Он не ожесточен, - отвечал он, - но не может итти к ней, потому что она сказала, будто он сам надеялся попользоваться от нея деньгами; поэтому ему и теперь неловко итти к ней, не только ради себя, но и ради нея. Но вернемся к нашему рассказу. День свадьбы был назначен, подвенечное платье готово, гости были приглашены. Наступил час венчанья, но жених не явился. Он написал ей письмо...

- Которое она получила,--перебил я, - когда одевалась к венцу? В восемь часов двадцать минут?..

- Как раз в это время, - сказал Герберт, - и на этом часе она остановила все свои часы. Что было в этом письме, кроме того, что оно разстроило свадьбу, я не могу сказать вам, потому что сам его не читал. Когда она поправилась от тяжкой болезни, постигшей ее, она весь дом оставила в том запустении, в каком вы его застали, и с тех пор никогда не видела дневного света.

- Вот и вся история? - спросил я, помолчав, в раздумьи.

- Вот все, что мне известно; по правде сказать, я сам только догадался, что так было дело, потому что отец всегда избегает говорить об этом событии; когда мисс Гавишам пригласила меня к себе, он тоже ничего не сказал мне, кроме общих советов. Но я забыл об одном. Полагают, что человек, которому она так не кстати доверилась, действовал в согласии с её сводным братом; что между ними был заговор, и что они делили барыши.

- Удивляюсь, почему он не женился на ней, чтобы завладеть всем её имуществом.

- Он мог быть уже женатым, и кроме того брат её надеялся, что горе может убить ее, - отвечал Герберт.

- Что сталось с её братом и неверным женихом? - спросил я, после небольшого молчанья.

- Они падали все ниже и ниже, пока совсем не погибли.

- Живы ли они теперь?

- Не знаю.

- Вы только что сказали, что Эстелла не родня мисс Гавишам, но усыновлена ею. Когда именно?

Герберт пожал плечами.

- Эстелла у ней с тех пор, как я познакомился с мисс Гавишам. Больше я ничего не знаю. А теперь, Гендель, поймите раз и на всегда: все, что я знаю о мисс Гавишам, и вы теперь знаете.

- И все, что я знаю, и вам также известно, - возразил я.

- Вполне верю. Поэтому между нами не может быть ни соперничества, ни недоразумения. А что касается условия, которое поставлено вам для успеха в жизни, а именно: что вы не должны разспрашивать или допытываться узнать о том, кому вы обязаны переменой в вашей судьбе, то можете быть уверены, что об этом никто не скажет вам ни слова, по крайней мере в моей семье.

Гавишам моя благодетельница, как и я сам.

Мне не приходило в голову, что он заговорил об этом нарочно, ради того, чтобы мы могли подружиться; я только потом догадался, что он затеял разговор именно ради этого.

Мы весело болтали, и я спросил его в разговоре, чем он занимается. Он отвечал, что страхует корабли. И прибавил, видя, что я оглядываюсь кругом, как будто ищу следов кораблестроения или кораблекрушения: - в городе.

Я был высокого мнения о богатстве и значении людей, страхующих корабли в городе, и не без ужаса подумал о том, что свалил когда-то с ног юного страхователя, подбил его предприимчивый глаз и раскроил ему задумчивый лоб. Но тут же, к моему облегчению, я почему-то подумал, что Герберт Покет никогда не будет удачным деловым человеком и богачом.

- Я не успокоюсь, - продолжал Герберт, - пока не отдам все свои деньги на страхование кораблей. Я хочу также быть членом Общества Страхования Жизни. Думаю также позаняться и горным делом. Но все это не помешает мне нагрузить корабли в несколько тысяч тонн на собственный счет. Я думаю, что буду торговать, - говорил он, откидываясь на спинку кресла, - с Ост-Индией: шелком, шалями, пряностями, красками, аптекарскими товарами и драгоценным деревом. Это интересная торговля.

- А выгоды большие? - спросил я.

- Громадные, - отвечал он.

Я опять смутился и подумал, что, пожалуй, его ждет еще более блестящая будущность, чем меня.

- Вам понадобится много кораблей, - сказал я.

- Целый флот, - отвечал он.

Совершенно подавленный величием такой торговли, я спросил его, с какими странами ведется самая большая торговля и сколько кораблей он страхует?

- Я еще не приступил к страхованию, - отвечал он. - Я все еще осматриваюсь.

- Да. Я служу в банкирской конторе и присматриваюсь.

- А выгодное дело банкирская контора? - спросил я.

- Кому как? - ответил он.

- А вам?

Он проговорил это задумчиво, точно сам еще не был в том уверен.

- Прямой выгоды нет. Я не получаю жалованья и должен сам содержать себя.

Очевидно, что дело было не особенно выгодное, и я покачал головой, как бы желая дать знать, что трудно отложить большой капитал, не получая жалованья.

- Но важно то, - сказал Герберт Покет, - что я могу видеть, как торгуют другие. Это очень важно.

оборот.

Все это напомнило мне нашу драку в саду; он так же смело переносил свою бедность, как и свое поражение. Мне казалось, что он принимает все удары судьбы и неудачи точь в точь так, как переносил тогда мои удары. Я теперь видел ясно, что он имел только самое необходимое, остальное все было куплено за мои деньги.

Хотя он и надеялся, что будет со временем богат, но держал себя просто и обращался со мной, как с равным; мы отлично ладили друг с другом. Вечером мы гуляли по улицам Лондона и отправились в театр на дешевые места, а на другой день пошли в церковь Вестминстерского аббатства, а после полудня гуляли по садам; дивился я, кто здесь подковывает всех лошадей, и жалел, что делает это не Джо.

В понедельник утром, без четверти девять, Герберт ушел в свою контору, сказав, что вернется через час или два и отвезет меня в Гаммерсмит. Когда он вернулся, мы отправились завтракать в трактир, который мне казался тогда очень роскошным, но кушанье было плохое, а скатерти и платье лакеев очень грязно. Позавтракав там за умеренную цену, мы вернулись в гостиницу Барнарда, захватили мой небольшой чемодан и сели в омнибус, ходивший в Гаммерсмит.