Блестящая будущность.
Часть вторая.
Глава VII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Блестящая будущность. Часть вторая. Глава VII. (старая орфография)

ГЛАВА VII.

Трудно описать удивление и тревогу Герберта, когда я рассказал ему о Провисе и его тайне. Герберт почувствовал к нему такое же отвращение, как и я сам, не смотря на то, что он так много сделал для меня.

Мы сидели все вместе у камина, и не раньше полуночи удалось мне увести его и водворить на его собственной квартире.

Когда я запер дверь, выйдя от него, я вздохнул свободно в первый раз со времени его приезда.

Герберт встретил меня с распростертыми объятиями, и я никогда еще до сих пор не чувствовал так живо, какое счастие иметь друга. Когда он произнес несколько слов участия и успокоения, мы сели обсудить вопрос: что делать?

- Что делать? - сказал я Герберту, когда он уселся напротив меня на другом кресле.

- Мой бедный, милый Гендель, - отвечал он, опуская голову, - я слишком озадачен, чтобы думать.

- Так и со мною было, Герберт, когда удар только что разразился. Но все же надо что-нибудь делать. Он все мечтает о новых, разнообразных расходах - лошадях, экипажах и всяких тратах. Его надо как-нибудь удержать...

- Ты хочешь сказать, что не можешь принять его богатства?...

- Возможно ли иначе? - перебил я Герберта, - подумай о нем! Взгляни на него!

Мы оба невольно вздрогнули.

- Самое ужасное то, Герберт, что он привязан ко мне, сильно привязан. Не знаю, испытал ли кто такия мучения, какие испытываю я.

- Мой бедный, милый Гендель, - повторил Герберт.

- И подумай еще, если бы я теперь не взял от него больше ни копейки, то все же, сколько я уже ему должен. И опять: я в долгу по уши, - и это ставит меня теперь в безвыходное положение, когда у меня нет больше никакой блестящей будущности, - и меня не подготовили ни к какому занятию, и я ровно ни на что не годен.

- Ну, ну, ну! - укоризненно произнес Герберт, - не говори, что ты ни на что не годен.

- А на что же я годен? Я знаю только одно, на что я годен - поступить в солдаты. И я бы ушел, дорогой Герберт, если бы не ждал совета от твоей дружбы и привязанности.

Само собой разумеется, что тут хладнокровие изменило мне, и само собой разумеется, что Герберт сделал вид, как будто ничего не заметил.

- Во всяком случае, дорогой Гендель, - сказал он наконец, - в солдаты итти дело не подходящее. Если ты хочешь отказаться от покровительства и всяких милостей, то, конечно, с мыслью, что со временем заплатишь за то, что уже должен. Эта надежда вряд ли могла бы осуществиться, если бы ты пошел в солдаты! Кроме того, это нелепо. Тебе гораздо выгоднее было бы поступить на службу к Клорикеру, у которого я служу. Правда, у него небольшое дело, но ты знаешь, что я имею в виду стать его товарищем.

Бедный малый! Он и не подозревал, на чьи деньги он устроил свою судьбу.

- Но есть другой вопрос, - продолжал Герберт. - Человек этот невежественный, он долгое время находился под гнетом известной мысли. Мало того, мне кажется (может быть я ошибаюсь), что он человек отчаянный и необузданного характера.

И я рассказал про встречу с другим каторжником.

- Вот видишь ли! - сказал Герберт, - подумай об этом! Он прибыл сюда с опасностью жизни для осуществления своей неотвязчивой мысли. В минуту её осуществления, после всех его трудов и ожиданий, ты отнимаешь у него почву под ногами, разрушаешь его идею и превращаешь все его труды в ничто! Разве ты не знаешь, чего он может натворить под влиянием отчаяния?

- Я знаю это, Герберт, и постоянно думаю об этом с той роковой ночи, как он явился ко мне. Но что же, что делать?

- Прежде всего и важнее всего - это выпроводить его из Англии, - отвечал Герберт, - Ты должен поехать с ним, и тогда его можно убедить уехать.

- Но куда бы я его ни отвез, могу ли я помешать ему вернуться назад?

- Гендель, - сказал Герберт, - ты убежден, что не можешь долее принимать от него никаких денег; не правда ли?

- Еще бы. Ведь и ты также бы поступил на моем месте.

- И ты убежден, что должен порвать с ним?

- Герберт, можешь ли ты спрашивать меня об этом?

- И ты должен, ты не можешь не бояться за его жизнь, которою он рискнул ради тебя, не можешь не желать спасти его. А потому увези его из Англии, прежде чем пальцем пошевелишь, чтобы выпутаться самому из затруднений. Сделавши это, выпутывайся сам, дорогой друг, и я помогу тебе.

После этого утешительно было пожать друг другу руки и походить взад и вперед по комнате.

- Ну, Герберт, - начал я, - нам необходимо узнать что-нибудь об его жизни. И я вижу только один путь достичь этого. Прямо спросить его.

- Да, спроси его, - отвечал Герберт, - когда мы будем сидеть сегодня за завтраком.

Он пришел в назначенное время, вынул складной нож и стал завтракать. Он был преисполнен всяких надежд насчет "устройства своего джентльмена совсем по-джентльменски". Он убеждал меня поскорее начать черпать из его бумажника, который оставил в моем распоряжении. Он считал мои комнаты и свою собственную квартиру лишь временной резиденцией и советовал мне немедленно искать гораздо более богатой квартиры, - в которой он мог бы "поразмяться". Когда он кончил завтракать и вытирал нож о свое колено, я сказал ему без дальнейших околичностей;

- После того, как вы ушли вчера вечером, я рассказывал своему другу о той борьбе, за какою вас застали солдаты на болоте, когда мы пришли. Вы помните?

- Помню ли? - сказал он. - Надеюсь!

- Мы хотим знать побольше про этого человека - да и про вас также. Странно как-то так мало знать, в особенности про вас, только то, что я мог рассказать прошлою ночью. Теперь время очень удобное для рассказа.

- Разумеется, - отвечал Герберт.

- Я так это понимаю.

- И еще вот что: что бы я ни сделал, я искупил и заплатил за это, - настаивал он дальше.

Он вынул трубку изо рта и собрался набить ее табаком, но раздумал, найдя, повидимому, что курение помешает рассказу. Он спрятал табак и, засунув трубку в одну из петель сюртука, положил руки на колени, сердито поглядел на огонь, помолчал некоторое время и затем, оглядев нас, стал рассказывать следующее.