Блестящая будущность.
Часть вторая.
Глава X.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Блестящая будущность. Часть вторая. Глава X. (старая орфография)

ГЛАВА X.

В комнате, где стоял туалет, и горели на стене восковые свечи, я нашел мисс Гавишам и Эстеллу. Мисс Гавишам сидела на табурете у окна, а Эстелла на подушке у её ног. Эстелла вязала, а мисс Гавишам глядела на нее. Обе взглянули на меня, когда я вошел, и обе заметили во мне перемену. Я понял это по взгляду, которым оне обменялись.

- Каким ветром вас занесло сюда, Пип? - спросила мисс Гавишам.

Хотя она твердо глядела на меня, но я видел, что она немного оробела. Эстелла перестала на минуту вязать и взглянула на меня, а потом снова принялась за работу, и мне показалось по движению её пальцев, что она знает, что я теперь открыл имя моего благодетеля.

- Мисс Гавишам, я ездил вчера в Ричмонд, - начал я, - чтобы поговорить с Эсгеллой, но найдя, что какой-то ветер занес ее сюда, последовал за нею.

Мисс Гавишам в третий или четвертый раз пригласила меня сесть, и я сел на кресло, в котором она часто сиживала. Это кресло казалось мне сегодня самым подходящим местом.

- То, что я хотел сказать Эстелле, мисс Гавишам, я скажу при вас... сию минуту. Вас это не удивит и не огорчит. У меня большое горе, а вы ведь желали видеть меня несчастным.

Мисс Гавишам продолжала пристально глядеть на меня. Я мог видеть по движению пальцев Эстеллы, что она слышала то, что я говорю, хотя не поднимала глаз.

- Я открыл, кто мой благодетель. Это открытие несчастливое и не может принести мне ни чести, ни славы, ни денег, - ровно ничего. Есть причины, по которым я не могу сказать ничего больше. Это не моя тайна, а чужая.

Я замолчал и, глядя на Эстеллу, соображал, в каких словах продолжать, а мисс Гавишам повторила:

- Это не ваша тайна, но чужая. Что же дальше?

- Когда вы впервые призвали меня сюда, мисс Гавишам, из деревни, где я родился, - и хорошо было бы, если бы я никогда ее не покидал! - вы призвали меня случайно, как всякого другого мальчика - из-за каприза или за плату?

- Так, Пип, - отвечала мисс Гавишам, усердно кивая головой, - именно так.

- И м-р Джагерс...

- М-р Джагерс, - перебила меня м-с Гавишам, уверенным голосом, - к этому не причастен и ничего не знал. То, что он мой поверенный и также поверенный вашего благодетеля - простое совпадение. Он также служит и многим другим людям.

Всякий мог бы видеть, что пока в выражении её измученного лица не было ни уклончивости, ни скрытности.

- Но когда я впал в заблуждение, в котором так долго пребывал, вы во всяком случае поощряли меня?

- Да, - ответила она, усердно кивая головой, - я не открыла вам правды.

- Неужели это добрый поступок?

С моей стороны было слабостью жаловаться, и я не хотел этого. Я так ей и сказал, когда она сидела, нахмурясь, после этой вспышки.

- Хорошо, хорошо, хорошо! - сказала она, - что дальше?

- Я был щедро награжден за свои услуги, - продолжал я, чтобы успокоить ее, - помещен в ученье и задал эти вопросы только для собственного сведения. Те вопросы, которые последуют, имеют другую (и, надеюсь, более безкорыстную) цель. Поощряя мою ошибку, мисс Гавишам, вы хотели наказать или проучить - быть может, вы замените, другим словом, выражающим ваши намерения - своих корыстолюбивых родственников?

- Да, - отвечала она. - Они сами это вообразили! Да и вы также. Такая ли моя судьба, чтобы я брала на себя труд умолять их или вас не делать этого! Вы сами устроили себе западню. Не я вам ее разставила.

Подождав, пока она опять успокоится, - потому что она опять говорила яростно и торопливо, - я продолжал:

- Я был помещен в семье ваших родственников, мисс Гавишам, и с того времени, как уехал в Лондон, находился среди них. Я знаю, что они так же добросовестно разделяли мою ошибку, как и я сам. И я был бы низок и лжив, если бы не сказал вам, хотя бы вы мне и не поверили, что вы глубока неправы относительно м-ра Матью Покета и его сына Герберта, если не считаете их великодушными, прямыми, откровенными и не способными на какую-нибудь интригу или низость.

- Они ваши друзья, - сказала мисс Гавишам.

- Они стали моими друзьями, хотя знали, что я вытеснил их из ваших милостей и когда Сара Покет, мисс Джорджиана и миссис Камилла не были, полагаю, моими друзьями.

Эти слова произвели на нее, как я с удовольствием заметил, хорошее впечатление. Она зорко глядела на меня в продолжение нескольких секунд и затем спокойно сказала:

- Чего вы хотите для них?

- Только того, чтобы вы их не смешивали с остальными. Они могут быть одной крови, но, поверьте мне, они не одной природы.

Все так же зорко глядя на меня, мисс Гавишам повторила:

- Чего вы хотите для них?

- Я не так хитер, как в думаете, - ответил я, чувствуя, что слегка покраснел, - и не скрою от вас, что я для них чего-то хочу. Мисс Гавишам, если вы захотите употребить деньги на то, чтобы оказать моему другу Герберту услугу на всю жизнь, то услуга эта по характеру самого, дела, должна быть сделана без его ведома, и я научу вас, как это сделать.

- Почему это должно быть сделано без его ведома? - спросила она, опираясь руками на костыль, чтобы внимательнее разглядывать меня.

- Потому что я сам начал это дело слишком два года тому назад, без его ведома, и не желаю, чтобы это обнаружилось. Почему я не в состоянии довести его до конца, я не могу этого объяснить. Это часть тайны, которая принадлежит другому, а не мне.

Она постепенно отвела глаза от меня и обратила их к огню. По истечении некоторого времени ее вывели из задумчивости обвалившиеся красные уголья, и она опять взглянула на меня - сначала разсеянно, затем с сосредоточенным вниманием. Все это время Эстелла вязала. Когда мисс Гавишам сосредоточила на мне свое внимание, она сказала так, как будто наш разговор не прерывался:

- Что же дальше?

- Эстелла, - сказал я, обращаясь теперь к ней и стараясь укрепить свой дрожащий голос, - вы знаете, что я вас люблю. Вы знаете, что я давно и нежно люблю вас.

- Я бы сказал это раньше, если бы не мое продолжительное заблуждение. Оно заставило меня надеяться, что мисс Гавишам предназначает нас друг для друга. Пока я думал, что вы и я не свободны располагать собой, я молчал. Но теперь я должен высказаться.

Эстелла сохраняла свой невозмутимый вид и, не переставая вязать, только покачала головой.

- Я знаю, я знаю. Я не надеюсь, чтобы вы когда-нибудь стали моею, Эстелла; я не знаю, что станется со мною в ближайшем будущем; не знаю, куда мне придется уехать. Но все же я люблю вас. Я вас полюбил с первой минуты, как увидел вас в этом доме.

Она невозмутимо на меня поглядела и, не переставая вязать, снова покачала головой.

- Было бы жестоко со стороны мисс Гавишам, страшно жестоко воспользоваться чувствительностью бедного мальчика и мучить меня все эти годы пустой надеждой, если бы она подумала о важности того, что она делает. Но я думаю, что она об этом не подумала. Я думаю что из-за собственных страданий она позабыла о том, как я страдаю, Эстелла.

Я видел, как мисс Гавишам приложила руку к сердцу, глядя поочередно то на меня, то на Эстеллу.

- Мне кажется, - начала Эстелла очень спокойно, - что существуют чувства, фантазии, - не знаю, как их назвать, - которые я не в состоянии понять. Когда вы говорите, что любите меня, я слышу слова, но не понимаю их смысла. Вы ничего не затрогиваете в моей груди, ничего не говорите моей душе. Меня ваши слова нисколько не занимают. Мне нет до вас никакого дела. Я пыталась предостеречь вас от этого, сознайтесь, ведь это правда; правда?

Я с несчастным видом ответил:

- Да.

- Да. Но вы не послушались предостережения, потому что не поверила ему. Ведь правда?

- Я думал и надеялся, что вы не можете так думать. Вы, такая молодая, неопытная и красивая, Эстелла! Это противно природе человека.

- Это не противно моей природе, - отвечала она.

И прибавила, напирая на слова:

- Это не противно той природе, которую во мне создали. Я делаю большую разницу между вами и всеми другими людьми. Больше я ничего не могу сделать.

- Правда ли, что Бентли Друмль находится здесь в городе и преследует вас?

- Правда, - отвечала она, говоря о нем с равнодушием и крайним презрением.

- Правда ли, что вы поощряете его и катаетесь с ним верхом, и что он сегодня обедает у вас?

Она как будто удивилась тому, что мне все это известно, но отвечала:

- Правда.

- Вы не можете любить его, Эстолла!

- Что я вам говорила? Неужели вы все еще не верите моим словам?

- Вы ни за что не выйдете за него замуж, Эстелла?

Она поглядела на мисс Гавишам, затем на свою работу и сказала:

- Почему не сказать ему правды? - Да, я выхожу за него замуж.

Я закрыл лицо руками, но овладел собой, не смотря на страшное горе, которое мне причиняли эти слова. Когда я отнял руки от лица, я увидел выражение страдания в глазах мисс Гавишам; оно тронуло меня, не смотря на собственное смятение и горе.

- Эстелла, дорогая, дорогая Эстелла, не дозволяйте мисс Гавишам уговорить вас на такой роковой шаг! Устраните меня навеки, - вы так и сделали, я знаю, - но отдайте себя кому-нибудь более достойному вас, чем Друмль. Мисс Гавишам отдает вас ему только ради оскорбления и обиды, которые это нанесет многим лучшим людям, любящим вас, и немногим, любящим вас от всего сердца. Среди этих немногих может быть один, который любит вас так же сильно, хотя и не так долго, как я. Изберите его, и я перенесу это, ради вас!

Моя горячность вызвала у нея удивление, как будто с примесью сострадания.

- Я выхожу за него замуж, - повторила она, более мягким голосом. - Приготовления к моей свадьбе уже начались, и я скоро буду обвенчана. Зачем вы так оскорбительно затрогиваете имя моей нареченной матери? Я сама, по доброй воле, выхожу замуж.

- По доброй воле выходите замуж! Но вы забыли, какой это человек, Эстелла?

Я довольна, и муж мой будет доволен. Что касается того, будто бы меня уговорили сделать это, то, напротив того, мисс Гавишам желала бы, чтобы я подождала еще и не выходила замуж; но я устала от той жизни, какую веду, и жизнь эта мне совсем не нравится, а потому я охотно переменю ее. Не говорите больше ничего. Мы никогда не поймем друг друга.

- Но он ужасный, ужасный человек! - в отчаянии настаивал я.

- Не бойтесь, я не дам ему счастия, - сказала Эстелла. - Этого не будет! Полноте! Вот моя рука. Неужели мы так разстанемся, мой пылкий мальчик... или мужчина!

- О, Эстелла! - отвечал я, и горькия слезы закапали на её руку, - несмотря на все мои усилия, я не мог удержать их, - если бы я даже и оставался в Англии и удержал бы свое место в обществе, мог ли бы я примириться с тем, чтобы видеть вас женою Друмля!

- Пустяки, пустяки. Все это пройдет.

- Вы выкинете меня из своей головы через неделю.

- Из моей головы! Вы часть моего существования, часть меня самого. Вы были в каждой строчке, которую я когда-либо читал с тех пор, как сюда пришел, грубым, простым мальчиком, чье сердце вы уже и тогда поранили. Вы были в каждом предмете, на который я смотрел: на парусах кораблей, на болотах, в облаках, в свете и мраке, в ветре и в лесах, на море и на улицах. Вы были воплощением каждой грациозной фантазии, какая зарождалась в моем уме. Эстелла, до последняго часа моей жизни вы останетесь частью моей души, частью того немногого добра, которое во мне есть, и частью зла. Но при нашей разлуке я соединяю вас только с добром и буду верен вам всегда, потому что вы сделали мне больше добра, чем зла, как ни тяжело мне чувствуется в настоящую минуту. О, Бог да благословит вас, Бог да простит вас!

Я изрекал эти отрывистые речи в каком-то упоении своем горем. Слова мои изливались, как кровь из внутренней раны. Я прижал руку Эстеллы к губам, и поспешно удалился. Но всегда потом помнил, - и вскоре затем имел на то немаловажную причину, - что в то время, как Эстелла глядела на меня только с недоверчивым удивлением, мрачная фигура мисс Гавишам с рукой, прижатой к сердцу, казалось как бы застывшей в безмолвном выражении сострадания и раскаяния.

Кончено все, все кончено! Я так много потерял в эту минуту моей жизни, что, когда я выходил из ворот, дневной свет показался мне темнее, чем он был, когда я в них входил. Некоторое время я бродил по полям и боковым тропинкам, затем вышел на большую дорогу и пешком пошел в Лондон.

домой. Меня не ждали раньше завтрашняго дня, но у меня был ключ от входной двери, и если Герберт лег спать, то я мог лечь, не безпокоя его.

Так как мне редко приходилось так поздно проходить через ворота и, так как я был весь в грязи и очень утомлен, то и не обиделся на то, что привратник оглядел меня с большим вниманием, когда пропускал сквозь ворота. Чтобы освежить его память, я назвал себя.

- Я не был вполне уверен, сэр, но думал, что это вы. Вот записка, сэр. Посыльный, который ее принес, просит вас покорнейше прочитать ее при свете моего фонаря.

Очень удивленный этой просьбой, я взял записку. Она была адресована Филиппу Пип, Эсквайру, и под адресом стояли слова: "Пожалуйста, прочитайте это здесь". Я распечатал записку, привратник поднес мне свой фонарь, и я прочитал слова, написанные почерком Уэммика:

"Не ходите домой".