Блестящая будущность.
Часть вторая.
Глава XVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Блестящая будущность. Часть вторая. Глава XVIII. (старая орфография)

ГЛАВА XVIII.

Из конторы я отправился устраивать дело Герберта, и к величайшему моему удовольствию все устроилось как нельзя лучше. Кларикер известил меня при этом случае, что его дела все расширяются, и что он готовится теперь учредить небольшое отделение на востоке, и что Герберт, в качестве нового товарища, отправится туда и станет во главе предприятия. Таким образом, я узнал, что я во всяком случае должен буду разстаться со своим другом, даже если бы мои собственные дела не были в таком плохом состоянии.

В понедельник утром, когда Герберт и я, сидели за завтраком, пришло письмо от Уэммика следующого содержания:

"Вальворт. Сожгите это письмо, как только прочтете. В начале недели, скажем, в среду, вы можете сделать то, что задумали, если не раздумали. Теперь сожгите".

- Я старался обдумать, как нам лучше сплавить старика, сказал Герберт, - ведь Уэммик пишет об этом деле, и придумал, что нам лучше всего взять - себе в помощники Стартопа. Он добрый малый, искусный гребец, любит нас, энтузиаст и честный человек.

- Я сам думал об этом.

- Но что собственно мы ему скажем, Герберт?

- Нужно сказать ему очень немного. Пусть он думает, что это шалость, но должна оставаться в тайне, пока не наступит утро: тогда сообщим ему, что крайне необходимо доставить Провиса на иностранный корабль. Ты поедешь с ним?

- Без сомнения.

- Куда?

После многих тревожных соображений, я решил, что почти безразлично, в какой город мы направимся: в Гамбург, Ротердам, Антверпен - лишь бы нам покинуть Англию. Герберт согласился с этим, и тотчас после завтрака мы отправились на разведки. Мы узнали, что пароход, идущий в Гамбург, всего лучше подойдет к нашей цели, и на нем и остановили свои мысли.

Устроив все это, я один отправился домой. Там я нашел письмо, адресованное на мое имя, очень грязное письмо, хотя и недурно написанное. Оно было доставлено не но почте и гласило следующее:

"Если вы не боитесь прийти на старое болото, сегодня вечером или завтра вечером в девять часов, и пройти в домик у шлюзов около известковой печи, то приходите. Если вы желаете получить сведения о вашем дяде Провисе, то приходите, никому не говоря ни слова, и не теряйте времени. Вы должны прийти одни. Захватите письмо с собой".

Перечитав несколько раз эту записку, я написал Герберту карандашом несколько строк, извещая его, что уезжаю неизвестно на какой срок, чтобы проведать мисс Гавишам, и немедленно пустился в путь. Избегая "Синяго Вепря", я остановился в более скромной гостинице и заказал обед, а сам пока отправился в дом мисс Гавишам. Она все еще была очень больна, хотя ей стало несколько лучше.

Я помнил, что местом свидания назначен был шлюзный домик у известко-обжигательной печи на болотах в девять часов. Туда я и отправился, так как времени у меня было в обрез. Дойдя до указанного домика, я увидел в нем свет. Я поспешно подошел и постучался в дверь. Дожидаясь ответа, я огляделся и увидел, что шлюзы покинуты и сломаны, а домик - деревянный с черепичной кровлей - недолго выдержит борьбу с непогодой. Ответа из домика не последовало, и я снова постучался. Ответа опять не было, так что я взялся за щеколду.

- Есть тут кто-нибудь?

Но ничей голос не ответил на мой зов. Тогда я поглядел на часы и, увидя, что уже десятый час, опять закричал:

- Есть тут кто-нибудь?

Ответа опять не последовало, и я пошел к двери, не зная, что мне делать.

Пошел частый дождь. Ничего не видя перед собой, я вернулся в домик и стал в дверях, укрываясь от дождя и глядя в темноту. Раздумывая, что вероятно кто-нибудь был здесь недавно и должен скоро вернуться, иначе свеча не горела бы, я решил посмотреть, как велика светильня. Я повернулся и взял свечу в руку, как вдруг ее затушил сильный толчок и затем я почувствовал, что меня опутала сетка, наброшенная сзади.

- Наконец-то, - проговорил сдавленный голос с ругательством, - я поймал тебя!

- Что это такое? - закричал я, сопротивляясь. - Кто это? Помогите, помогите! помогите!

Не только руки мои были крепко притянуты к моим бокам, но и веревки, врезываясь в мою обожженную руку, причиняли мне сильную боль. Порою чья-то рука, порою грудь какого-то сильного человека заслоняли мне рот, чтобы заглушить мои крики; ощущая чье-то горячее дыхание на своем лице, я безпомощно боролся в темноте, пока меня крепко привязывали к стене.

- А теперь, - произнес сдавленный голос с новыми ругательствами, - попробуй еще крикнуть - и я тут же покончу с тобой!

Я замолчал, сознавая, как легко привести в исполнение эту угрозу, и пытался хоть слегка высвободить руку, но напрасно.

Человек неторопливо зажигал огонь. В то время, как искры сыпалис вокруг него, я смутно видел его руки и лицо и понял, что он сидит, наклонившись над столом, но и только. Но вот фитиль вспыхнул, и я узнал Орлика.

Его я менее всего ожидал увидеть, - и теперь почувствовал, что нахожусь в опасном положении, и не спускал с Орлика глаз. Он зажег свечу, потом поставил ее на стол так, чтобы ему было меня видно; он сидел со сложенными руками и смотрел на меня. Я понял, что привязан к крепкой лестнице в нескольких вершках от стены. Лестница эта вела на чердак.

- Ну, вот, - сказал он после того, как мы некоторое время разглядывали друг друга, - я поймал тебя.

- Развяжите меня. Отпустите меня!

- Как же! - отвечал он. - Так сейчас и отпущу. Жди, голубчик.

- Что вы хотите со мной делать?

- Я хочу, - отвечал он, ударяя изо всей силы кулаком по столу, - я хочу лишить тебя жизни.

Он пил водку, и глаза его были налиты кровью. Вокруг шеи у него висела жестяная фляжка; я часто видал ее в былые дни. Он подносил фляжку к губам и наслаждался сильным запахом спирта.

- Волк, - сказал он, снова складывая руки, - старый Орлик собирается сказать тебе кое-что. Ты виноват в смерти своей сестры.

- Это ты убил ее, негодяй! - вскричал я.

- Говорю тебе, что ты сам виноват. Я подкрался к ней сзади, так же, как сегодня к тебе. Я ударил ее и оставил замертво, и, если бы по близости была известко-обжигательная печь, она бы не ожила. Но это сделал не старый Орлик, а ты. Тебе мирволили, а его обижали и били. Старого Орлика обижали и били, слышишь! Теперь ты за это заплатишь. Ты виноват - ты и заплатишь!

Он все пил и свирепел с каждым глотком.

- Волк, скажу тебе еще кое-что - это ты на старого Орлика наткнулся, у себя на лестнице, - помнишь, в ту ночь?

Я увидел лестницу с потухшими лампами. Я увидел тень от тяжелых перил, отброшенную на стене фонарем сторожа. Я увидел комнаты, которых мне больше не суждено было никогда увидеть, и всю мебель и обстановку этих комнат.

- А зачем туда попал старый Орлик? Я скажу тебе еще кое-что, волк. Ты меня почти что выжил из этого околотка, и я нашел новых товарищей и новых хозяев. Иные из них пишут письма, когда мне нужно - слышишь? пишут за меня письма, волк! Они пишут на сто ладов, не так, как ты, дурак, умеешь писать только на один лад. Я твердо порешил лишить тебя жизни, после того как ты приезжал на похороны своей сестры. Я не знал, как добраться до тебя, и должен был выследить твои входы и выходы. Старый Орлик сказал себе: так или иначе, а уж я доберусь до тебя. И что ж! Искал тебя, а нашел твоего дядюшку Провиса, эге!

Внезапно он остановился, вынул пробку из фляжки и отбросил ее. Как ни легок был стук, но я услышал, как она упала на пол. Он медленно опорожнил фляжку до дна.

Последния капли он вылил себе на ладонь и облизал их. После того с страшными ругательствами отбросил фляжку, нагнулся, и я увидел в его руке каменный молоток на длинной тяжелой ручке.

Присутствие духа не покинуло меня; не теряя по дусту слов на убеждение его, я закричал и стал звать на помощь изо всех сил и вместе с тем старался освободиться от веревки, которая меня связывала... Я мог двигать только головой я ногами, но я пустил их в ход с такой силой, какой до тех пор не подозревал в себе. В тот же миг я услышал ответные крики, увидел фигуры людей, подбежавших к дверям, увидел Орлика, проскользнувшого в двери и скрывшагося во мраке ночи.

перед собой знакомое лицо. То было лицо мальчишки из лавки Трабба.

- Мне кажется, он пришел в себя! - сказал мальчишка Трабба: - только еще малость бледен!

При этих словах, лицо того, кто меня поддерживал, наклонилось к моему лицу, и я увидел, что это...

- Герберт! Великий Боже!

- Тише, - сказал Герберт. - Тише Гендель, не очень волнуйся.

- Вспомни, что он собирается нам помогать, - сказал Герберт, - и будь спокоен.

При этом намеке я быстро вскочил, по от боли в руке опять повалился навзничь.

- Время еще не пропущено, Герберт, не правда ли? Какой сегодня день? Как долго я здесь пробыл.

Мне казалось, что я долго уже здесь лежу... сутки... может, двое и больше.

- Слава Богу!

Я упросил Герберта рассказать мне, каким образом он пришел ко мне на выручку; сначала он было наотрез отказался от этого, настаивая на том, чтобы я лежал смирно; но потом разскал мне, что в своей поспешности я обронил полученную мною записку в квартире, и Герберт, вернувшись вместе со Стартопом, нашел ее. Записка эта их обезпокоила, и они бросились вслед за мной. Прибыв в гостиницу "Синяго Вепря" и не пайдя меня там, они отправились к мисс Гавишам, но меня уже там не было. Вернувшись обратно в гостиницу "Синяго Вепря", они нашли там мальчишку Трабба, который и провел их к шлюзному домику, откуда до них долетели мои крики о помощи. Прощаясь с мальчишкой Трабба, я подарил ему две гинеи (что, повидимому, ему было приятно) и выразил сожаление, что был прежде дурного о нем мнения (но это повидимому не произвело на него никакого впечатления).

Так как до среды оставалось немного времени, мы решили в ту же ночь вернуться обратно в Лондон.

Весь следующий день меня продержали в постели, постоянно перевязывая мне руку и давая прохладительное питье. Если мне случилось задремать, я просыпался с мыслью, что нахожусь в шлюзном домике, что прошло много времени, я мы опоздали с отъездом. В полночь я встал с постели и пошел к Герберту, в полном убеждении, что я проспал сутки, и среда уже прошла. Но это было последнее усилие разстроенного воображения, и после того я крепко уснул. Наступило утро среды, я встал и выглянул из окна.