Блестящая будущность.
Часть вторая.
Глава XX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Блестящая будущность. Часть вторая. Глава XX. (старая орфография)

ГЛАВА XX.

Несчастный Магвич лежал в тюрьме, сильно больной: он сломал себе два ребра, и они поранили одно из легких, так что он еле дышал и почти не мог говорить. Он был слишком болен, чтобы оставаться в обыкновенной тюрьме, поэтому его перевели на другой день в лазарет. Благодаря этому, я мог проводить около него больше времени, чем это было бы возможно при других обстоятельствах. И, если бы не его болезнь, его держали бы в кандалах, так как он считался закоренелым беглецом и, не знаю, каким еще злодеем.

Когда наступил день суда, м-р Джагерс подал прошение о том, чтобы его дело было отложено. Это было, очевидно, сделано в расчете, что он не долго проживет на свет; но в просьбе было отказано.

Когда ему надо было отправиться в суд, то его принесли туда в креслах. Мне позволили сидеть около него и держать его руку в моей руке.

Суд продолжался недолго, дело было ясно. Все, что можно было сказать в пользу его, было сказано - как он вернулся к трудовой жизни и выбился на дорогу законными и честными путями. Но нельзя было утаить, что он вернулся из ссылки и находится в присутствии суда и присяжных. Невозможно было не судить его за это и не признать виновным. Когда судья объявил подсудимому, что кара, назначенная за его возврат в страну, изгнавшую его из своих пределов, - смерть, и он должен приготовиться умереть, он сказал:

- Милорд, я уже получил приговор к смерти от Всевышняго, но склоняюсь и перед вашим.

Слова эти произвели впечатление, и судья как-то скомкал остальную часть своей речи.

Я серьезно надеялся, что он умрет прежде, чем судья успеет составить свой доклад, но из опасения, как бы он не протянул до этого ужасного дня, начал в ту же ночь писать петицию на имя министра внутренних дел, излагая все, что я знал, и сообщая о том, что он вернулся ради меня.

Я писал усердно и так трогательно, как только мог, и когда окончил прошение и послал его, то написал еще несколько писем людям, на милосердие которых я наделся.

Но по мере того, как протекали дни, я стал замечать, что больной становился все тише и лежал неподвижно, уставясь глазами в белый потолок; лицо его потускнело и только от какого-нибудь моего слова оно прояснялось на минуту, с тем, чтобы опять потускнеть. Порою он совсем не мог говорить и отвечал мне только легким пожатием руки, и я научился хорошо понимать его.

На десятый день я заметил еще более значительную перемену в его лице. Глаза его были обращены к двери и оживились, когда я вошел.

- Дорогой мальчик, - сказал он, когда я сел к нему на постель, - я ужо думал, что ты опоздал. Но не верил этому.

- Я нисколько не опоздал. Я дожидался у ворот.

- Ты всегда дожидаешься у ворот; не правда ли, дорогой мальчик?

- Да; чтобы не терять ни минуты времени.

- Благодарю тебя, дорогой мальчик, благодарю. - Бог тебя благослови! ты никогда не покидал меня, дорогой мальчик.

- Что вы очень страдаете сегодня?

- Я не жалуюсь, дорогой мальчик.

- Вы никогда не жалуетесь.

и, оглядевшись, я увидел начальника тюрьмы, стоявшого около меня; он прошептал мне:

- Вы можете еще остаться.

Я поблагодарил его от души и спросил:

- Могу ли я еще поговорить с ним наедине, если он еще в состоянии меня услышать?

Начальник отошел и дал знак надзирателю тоже отойти. Больной отвел глаза от белого потолка и любовно взглянул на меня.

- Дорогой Магвич, я должен вам кое-что сказать. Вы понимаете, что я говорю?

Тихое пожатие руки.

- У вас был когда-то ребенок - девочка, которую вы любили а потеряли.

Более сильное пожатие руки.

- Она находится в живых и нашла могущественных друзей. Она богатая дама и красавица. И я люблю ее!

Последним слабым усилием, которое было бы безуспешно, если бы я не помог ему, он поднес мою руку к своим губам. После того он тихо выпустил ее, и я снова положил ее ему на грудь, а он прикрыл ее своими обеими руками. Голова его мирно опустилась на грудь. Припомнив в эту минуту то, что мы когда-то вместе читали в Евангелии, и я подумал о тех двух людях, которые пришли в храм молиться, и понял, что лучшия слова, какие я мог произнести это: "О Боже, будь милостив к нему, грешному! "

Теперь, когда я был предоставлен вполне себе самому, я уведомил хозяйку, что намерен покинуть квартиру в Темпле и тотчас по истечении законного срока и передать ее другим жильдам. Я немедленно приклеил билетики к окнам, потому что был кругом в долгу; денег у меня оставалось совсем мало, и я совсем не знал, что мне делать; но тут внезапная болезнь свалила меня с ног. Сквозь первые припадки бреда, я увидел раз поутру около своей постели двоих людей, глядевших на меня.

- Что вам нужно? - спросил я, вздрогнув: - я вас не знаю.

- Вот что, сэр, - отвечал один из них, наклоняясь ко мне и дотрогиваяс до моего плеча, - дело вы, конечно, скоро уладите, но в настоящее время вы арестованы.

- Как велик долг?

- Сто двадцать три фунта пятнадцать шиллингов шесть пенсов.

- Что делать?

- Вам лучше переехать ко мне в дом, - сказал человек. - Я держу очень приличную квартиру.

Я сделал попытку встать и одеться. Но когда снова опомнился, то они стояли поодаль кровати и глядели на меня, а я все еще лежал.

- Вы видите мое состояние, - сказал я. - Я бы отправился с вами, если бы мог, но право же не могу. Если вы меня возьмете отсюда, то я умру по дороге.

мне и постоянно сменявших друг друга, одно лицо остается неизменным. Кто бы не пригрезился мне, но он непременно превращался в Джо. Я раскрывал глаза ночью - и видел в большом кресле, около постели, Джо. Я раскрывал глаза днем - и у открытого окна, с трубкой во рту, я опять таки видел Джо. Я просил пить - и милая рука, подававшая мне прохладительное питье, была рукой Джо. Я опускался на подушки, напившись, - и лицо, глядевшее на меня так нежно и уверенно, был тот же Джо.

Наконец, однажды я собрался с духом и спросил:

- Это Джо?

И милый, знакомый голос отвечал:

- Он самый, дружище.

- О, Джо, ты разбиваешь мне сердце! Сердись на меня, Джо. Прибей меня, Джо. Упрекай в неблагодарности. Но не будь так добр со мной!

Добрый Джо положил голову рядом с моею на подушку и охватил рукой мою шею от радости, что я узнал его.

- Ты давно здесь, дорогой Джо?

- То есть, ты хочешь сказать, Пип, как давно ты болен?

- Да, Джо.

- Теперь конец мая, Пип. Завтра первое июня.

- И ты все время был тут, дорогой Джо?

- Почти все время, дружище.

Не желая смущать Джо своими разспросами, - к тому же я был еще очень слаб, - я подождал до следующого утра и спросил его про мисс Гавишам. На мой вопрос, здорова ли она, Джо покачал головой.

- Она умерла, Джо?

- Видишь ли, дружище, - отвечал Джо, таким тоном, точно он желал подготовить меня к чему-то очень грустному: - я бы так не выразился, но она...

- Не находится больше в живых, Джо?

- Вот именно, - отвечал Джо, - она не находится больше в живых.

- Милый Джо, не слышал ли, что сталось с её имуществом?

- Она, кажется, отказала большую часть мисс Эстелле. Но сделала приписку за день или за два до того и оставила четыре тысячи фунтов м-ру Матью Покету. И как бы ты думал, Пип, почему она оставила ему четыре тысячи? "Потому что Пип хорошо отзывался о вышеупомянутом Матью".

Я спросил Джо: не слыхал ли он, не оставила ли она чего-нибудь другим родственникам?

- Мисс Саре, - отвечал Джо, - отказано двадцать пять фунтов в год на покупку пилюль, так как она страдает печенью. Мисс Джорджиане отказано двадцать фунтов, а мисс Камилле - пять фунтов на покупку плерез, чтобы у ней легко было на душе, когда она просыпается по ночам. А теперь, дружище, еще последнюю новость: старый Орлик произвел грабеж со взломом.

- Где? - спросил я.

- У того господина? который имел привычку хвастаться, - сказал Джо, как бы извиняясь: - но дом всякого англичанина его крепость, а крепости не должны подвергаться нападениям, разве только в военное время. И притом, не смотря на свои недостатки, он все-таки дельный хлебный и семенной торговец.

- Значит, ограбили дом Пэмбльчука?

- Да, Пип, - продолжал Джо, - они взяли его кассу, и выпили его вино, и съели его провизию, и били его по лицу, и привязали его к кровати, и напихали ему в рот пшеницы, чтобы помешать кричать. Но он узнал Орлика, и Орлик теперь сидит в тюрьме...

Как в былое время мы ждали того дня, когда я сделаюсь учеником Джо, так теперь мы ждали дня, когда мне можно будет выйти из дому и прогуляться. Но по мере того, как я становился сильнее и здоровее, Джо делался все менее и менее развязным в обращении со мной. Во время третьей или четвертой прогулки нашей в соседнем саду, когда я опирался на руку Джо, я особенно ясно заметил эту перемену. Мы сидели и грелись на солнечном припеке, глядя на реку, и я сказал, вставая с места:

- Знаешь, Джо! Я теперь так оправился, что один дойду до дому.

- Не утомляй себя через меру, Пип, - отвечал Джо: - но я буду очень счастлив, если увижу, что вы можете ходить без посторонней помощи, сэр.

Последнее слово больно задело меня; но мог ли я обижаться! Я прошел только до ворот сада, а затем прикинулся слабее, чем был на самом деле, и попросил руку Джо. Джо взял меня под руку, но задумался.

Вечером, когда я лег в постель, Джо пришел в мою комнату, как делал это во все время моей болезни. Он спросил меня, уверен ли я, что так же хорошо себя чувствую, как утром?

- Да, милый Джо, так же хорошо.

- И ты чувствуешь себя сильнее, дружище?

- Да, милый Джо, с каждым днем все сильнее.

Джо разгладил одеяло на моем плече своей сильной доброй рукой и сказал, как мне показалось, хриплым голосом:

- Покойной ночи!

Когда я встал поутру, бодрый и окрепший, я решил рассказать Джо обо всем, что было. Я решил рассказать ему это еще до завтрака; только оденусь и пойду в его комнату и удивлю его: в первый раз за все время болезни я встал рано.

Я пошел в его комнату, но его там не было. Не только его, там не было, но и сундук его исчез.

Я поспешил в столовую и там, на столе, нашел письмо. Вот его краткое содержание:

"Не желая быть навязчивым, я уезжаю, потому что ты теперь здоров, дорогой Пип, и обойдешься и без "Джо".

P. S. Навсегда преданнейшого из друзей".

При этом письме находилась расписка в уплате долга, за который я был арестован. До сих пор я воображал, что меня не безпокоили за долг, пока я не выздоровлю. Мне и не снилось, что Джо уплатил деньги; но Джо их уплатил, и расписка была на его имя.

Что же мне теперь оставалось делать, как не последовать за ним в милую, старую кузницу и там покаяться ему во всем и облегчить душу и сердце, и высказать о своем новом решении?

А решение это заключалось в том, что я пойду к Бидди, покажу ей, каким я вернулся смиренным и раскаянным грешником, разскажу ей, как я лишился всего, на чт когда-то надеялся, и напомню ей о моих признаниях в первые несчастливые дни. После того я скажу ей: "Бидди, мне кажется, вы очень, когда-то, любили меня... если вы еще хоть вполовину меня любите, если вы можете простить меня, то я надеюсь, что теперь я стал более достойным вас, чем в былое время... И от вас, Бидди, зависит, останусь ли я работать в кузнице, вместе с Джо, или поищу себе другого занятия, в другом месте, или мы вместе уедем в отдаленную страну, где мне предлагают место; я еще не дал решительного согласия, в ожидании вашего ответа".