Блестящая будущность.
Часть вторая.
Глава XXI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Блестящая будущность. Часть вторая. Глава XXI. (старая орфография)

ГЛАВА XXI.

Вести о том, что мои расчеты на блестящую будущность рухнули, раньше меня достигли моего родного пепелища и его окрестностей. Я нашел, что "Синий Вепрь" уже был о том извещен, и заметил, что это произвело великую перемену в обращении со мною. Между тем как "Вепрь" с горячей настойчивостью искал угодить мне, пока я должен был разбогатеть, тот же "Вепрь" выказывал крайнюю холодность в этом отношении теперь, когда я обеднел...

Когда я пришел позавтракать в кофейню "Вепря", я застал м-ра Пэмбльчука, беседовавшого с хозяином. М-р Пэмбльчук (который нисколько не похорошел от его недавняго ночного происшествия) дожидался меня и обратился ко мне в следующих выражениях:

- Молодой человек, я сожалею о том, что вы так низко пали. Но чего же другого можно было ожидать? Чего же другого можно было ожидать?

И он протянул мне руку с величественно-снисходительным видом, а так как я был сломлен болезнью и не в силах был ссориться, я взял протянутую руку.

- Вильям, - сказал м-р Пэмбльчук слуге, - поставьте пирог на стол. Так вот до чего дошло! вот до чего дошло!

Я, нахмурясь, сидел за завтраком. М-р Пэмбльчук стоял, наклонясь надо мною, и налил мне чаю, прежде чем я успел дотронуться до чайника - с видом благодетеля, решившагося быть верным себе до конца.

- Вильям, - сказал м-р Пэмбльчук уныло, - подайте соль. В более счастливые времена, - обращаясь ко мне, - я думаю вы употребляли сахар? И молоко? Да, употребляли, Сахар и молоко. Вильям, - подайте крес-салат.

- Благодарю вас, - отвечал я коротко, - но я не ем крес-салата.

- Вы его не едите? - отвечал м-р Пэмбльчук, вздыхая и несколько раз качая головой, как будто ожидал этого, и как будто воздержание от крес-салата должно совпадать с моим падением. - Правда. Ведь это простые плоды земли. Нет. Крес-салата не надо, Вильям.

Я продолжал завтракать, а м-р Пэмбльчук продолжал стоять надо мной, тараща глаза, точно рыба, и громко дыша, как он всегда это делал.

- Кожа да кости! - громко вздыхал м-р Пэмбльчук. - А между тем, когда он уезжал отсюда (могу сказать, с моего благословения), он был кругл, как персик! Ах! - продолжал он, подавая мне хлеб с маслом. - И вы идете к Джозефу?

- Ради самого неба, - сказал я, вспыхивая невольно, - какое вам дело, куда я иду? Оставьте этот чайник в покое.

То был худший прием, какой я мог выбрать, потому что он дал Пэмбльчуку тот случай, которого ему было нужно.

- Да, молодой человек, - произнес он, ставя чайник на стол и отступая на шаг или два, и говоря для назидания хозяина и слуги у дверей. - Я оставлю этот чайник в покое. Вы правы, молодой человек. В первый раз в жизни вы правы. Я забылся, принимая такое участие в вашем завтраке, желая для вашего здоровья, истощенного безпутной жизнью, подкрепить вас здоровой пищею ваших предков. И однако, - продолжал Пэмбльчук, поворачиваясь к хозяину и слуге и указывая на меня вытянутой во всю длину рукой, - это он, тот самый, кого я ласкал в счастливые дни его детства. Вы скажете - это невозможно; а я скажу вам, что это так было.

Тихий ропот обоих слушателей был ответом. Особенно тронутым казался слуга.

- Молодой человек, - говорил Пэмбльчук, по старому помахивая рукой в мою сторону, - вы идете к Джозефу, и вот в присутствии этих людей я скажу вам, молодой человек, что вы должны сказать Джозефу. Скажите ему: "Джозеф, я видел сегодня моего первого благодетеля и виновника моего благополучия. Я не назову его имени, Джозеф, но так его называют в городе, и я видел этого человека ".

- Божусь, что я его здесь не вижу, - отвечал я.

- Скажите это, и даже Джозеф по всей вероятности удивится, - возразил Пэмбльчук.

- Вы в нем ошибаетесь, - сказал я. - Мне лучше известно, какой человек Джо.

- Скажите ему, - продолжал Пэмбльчук: "Джозеф, я видел этого человека, и этот человек не питает зла ни против вас, ни против меня. Он знает ваш характер, Джозеф, и ему хорошо известны ваше упрямство и ваше невежество; и он знает мой характер, Джозеф, и знает мою неблагодарность. В том, что я упал так низко, он видит перст Провидения. Он видит этот перст, Джозеф, видит его ясно. Этот перст начертил: Награда за неблагодарность к первому благодетелю и виновнику благополучия. Но этот человек не раскаявается в том, что сделал, Джозеф. Нисколько. То, что он сделал - хорошо, великодушно, добродетельно, и он бы снова сделал то же самое".

- Жаль, - презрительно сказал я, окончив завтрак, - что этот человек не объяснил, что такое он сделал и снова мог бы сделать.

- Господа! - обратился теперь Пэмбльчук к хозяину и слуге. - Я ничего не имею против того, чтобы вы повторяли то, что говорят в городе и за городом, что я поступил правильно, сделал добро и мог бы снова облагодетельствовать этого человека.

И с этими словами обманщик пожал им руки и вышел из дома, оставив меня в довольно неприятном настроении духа. Вскоре я тоже вышел из дома, и когда шел по улице, то видел, как он собрал у дверей своей лавки избранное общество, и как оно удостоило меня весьма недружелюбными взглядами, когда я проходил по другой стороне улицы.

Но тем приятнее было итти к Бидди и к Джо, и их снисходительность сияла ярче прежнего, если только это было возможно, от сравнения с этим хвастливым лгуном.

Июньская погода была очаровательна. Небо было голубое, жаворонки звенели высоко над зеленым полем, и вся эта местность показалась мне гораздо прекраснее и милее, чем когда-либо прежде.

Я никогда не видывал школы, где Бидди была учительницей; но маленькая тропинка, по которой я прошел в деревню, тишины ради, вела как раз мимо нея. Я был разочарован, найдя, что день праздничный, и школа пуста, и домик Бидди заперт. Приятная мечта увидеть ее занятой своим ежедневным делом, прежде, чем она заметит меня, носилась у меня в уме; но надежда эта не осуществилась.

что я его слышу), я убедился, что это была одна мечта, и что все тихо. Липы были здесь, и терновые кусты тоже, и каштановые деревья были на месте, и их листья приветливо шумели, когда я остановился, чтобы прислушаться; но звука молота Джо не было слышно.

Пугаясь сам не зная чего, я дошел до того места, откуда была видна кузница; я увидел ее наконец, но увидел, что она заперта. Ни сверкающого огня, ни блестящого дождя, ни искр, ни шума мехов; - все было пусто и тихо.

Но дом не был пуст; и я сейчас узнал гостиную, потому что на окне колыхались белые занавески, и окно было открыто и убрано цветами. Я тихонько направился к нему, намереваясь заглянуть через окно, как вдруг передо мной появились Джо и Бидди, они шли под руку.

Сначала Бидди вскрикнула, точно приняла меня за привидение, но в следующий миг уже обнимала меня, и мы оба залились слезами. Она была так свежа и мила, а я был худ и бледен.

- Милая Бидди, как вы нарядны!

- И Джо, как ты наряден!

- Да, дорогой Пип, старый дружище!

Я глядел на обоих, то на одного, то на другого, и тут...

* * *

По истечении месяца, меня уже не было в Англии, а по истечении двух месяцев я был писцом у хозяина Герберта - Кларикера и Ко, а через четыре месяца впервые принял на себя всю ответственность за ведение дела. Отец Клары умер, а Герберт уехал для того, чтобы с нею обвенчаться, и я был оставлен начальником над всем делом, пока он не вернется назад.

Много лет прошло, прежде чем я стал товарищем Герберта; но я счастливо жил с ним и его женой, и жил умеренно, платил свои долги и вел постоянную переписку с Бидди и Джо. Но прежде, чем я стал третьим товарищем, хозяин Кларикер выдал меня Герберту и рассказал ему, как я дал денег и устроил счастье своего друга.

Герберт был столь же тронут, как и удивлен, и дружба наша с этим дорогим человеком стала еще крепче. В заключение я не хочу оставить читателя под таким впечатлением, будто бы мы много зарабатывали торговлей и загребали груды денег. Мы вели небольшое дело, но работали честно и нашей удачей были обязаны бодрой и смышленной предприимчивости Герберта; я часто удивлялся, как мог я думать, что он неспособен к делу, пока в один прекрасный день меня не озарила мысль, что, быть может, неспособность таилась вовсе не в нем, а во мне самом.