Большие надежды.
Глава III.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие надежды. Глава III. (старая орфография)

III.

Утро было сырое, туманное; окно мое вспотело и капли воды струились по нем, будто леший проплакал там всю ночь и оросил его слезами. Сырость виднелась везде на голых плетнях, и на скудной траве, раскинувшись, как паутина, от одного сучка в другому, от одной былинки к другой. Все было мокро, и заборы и ворота, а туман стоял такой густой, что я издали даже не заметил указательного перста на столбе, направлявшого путешественников в наше село (хотя, надо заметить мимоходом, они никогда не следовали этому указанию и не заходили к нам). Когда я подошел ближе и взглянул на него, вода с него стекала на землю капля за каплею, и моей нечистой совести он показался каким-то привидением, обрекавшим меня заключению на пантоне. Туман сделался еще гуще, когда я пошел по самому болоту; не я уже бежал на предметы, а предметы, казалось бежали на меня. Это было очень-неприятно для нечистой совести. Шлюзы, рвы, насыпи как-бы бросались на меня из тумана и кричали: "Стой! мальчишка украл чужой пирог, держи его!" Так же неожиданно я столкнулся и с целым стадом, вылупившим на меня глаза и испускавшим пар из ноздрей; и стадо кричало: "Эй, воришка!" Один черный бык, в белом галстухе, напоминавший мне пастора, так упрямо стал смотреть на меня и так неодобрительно мотал головою, что я не вытерпел и завопил:

- Я не мог этого не сделать, сэр. Я, ведь, взял не для себя.

В ответ на мои слова, он опустил голову, выпустил из ноздрей целое облако пару и скрылся, лягая задними ногами и виляя хвостом. Все это время я шел по направлению к реке, но как ни скоро я шагал, я никак не мог согреть ног; холод, казалось, так же крепко их охватывал, как колодка ноги моего вчерашняго незнакомца. Я очень-хорошо знал дорогу за батарею; мы с Джо одно воскресенье ходили туда и Джо тогда сказан мне, сидя на старом орудии, что когда я сделаюсь его учеником, мы часто будем удирать туда. Несмотря на то, благодаря непроницаемой мгле тумана, я взял гораздо-правее, чем следовало, и мне потому пришлось идти назад по берегу реки, по каменьям, разбросанным посреди непроходимой грязи, и вехов, означавших пределы разлития реки во время прилива. Я почти бежал. Перескочив через канал, к, я знал, находился близь батареи, и вскарабкавшись за противоположную сторону, я неожиданно увидел моего колодника, сидевшого ко мне спиной; руки его были сложены на груди, а голова моталась то в одну, то в другую сторону; ясно было, что он спал. Я думал, он более обрадуется, если я неожиданно явлюсь к нему с завтраком, и потому, подойдя сзади, я тихонько тронул его за плечо. Он в то же мгновение вскочил, но то был не мой колодник. Он, однакожь, очень походил за моего незнакомца: тоже серое платье, та же колодка на ногах, он так же хромал и дрожал от холода; одна только была разница между ними: лицо его было другое и на голове плоская, с большими полями, поярковая шляпа. Все это заметил я в одно мгновение, ибо он ругнул меня, хотел побить, но поскользнулся, чуть не упал, и пустился бежать, спотыкаясь на каждом шагу. Вскоре туман скрыл его от моих глав.

"Верно это молодчик!" думал я и сердце у меня забилось. Я уверен, что почувствовал бы боль и в печонке, еслиб только знал, где она находится. Вскоре я добрался до батареи и увидел моего настоящого колодника: он ковылял взад и вперед по батарее, обхватив свое тело руками, точно он всю ночь провел в этом положении, поджидая меня. Он страшно дрожал от холода. Я ожидал, что вот он упадет в моим ногам и окоченеет на веки. Глава его поражали выражением какого-то отчаянного голода; передавая еяу напилок, я подумал, что он верно принялся бы его грызть, еслиб не видел моего узелка. Он не повернул меня теперь ногами вверху, нам в первый раз, а дал за свободе равнять узелок и опорожнить карманы.

- Что в бутылке? спросил мой приятель.

- Водка, отвечал я.

Он уже набивал себе глотку начинкою; процес этот более походил за поспешное прятанье, чем на еду. Он на минуту остаповился, однако, чтоб хлебнуть из бутылки. Он так сильно дрожал всем телом, что я боялся, чтоб он не откусил горлышка у бутылки.

- Верно у вас лихорадка, сказал я.

- Я сам то же думаю, мальчик, отвечал он.

- Тут нехорошо, продолжал я. - Вы лежали на болоте, а ведь, от этого легко получить лихорадку и ломоту.

- Я-прежде покончу этот завтрак, чем смерть покончит со мною, сказал он. - Я все-таки его кончу, еслиб мне даже следовало тотчас затем идти на галеры. Я до конца завтрака поборю свою дрожь, не бойся.

Во все это время, он с неимоверною скоростью глотал и начинку, и куски мяса, и хлеб, и сыр, и пирог со свининой. Он глядел на меня во время этой работы недоверчиво; озираясь боязливо по сторонам и, вперяя взгляд в туман, он часто останавливался и прислушивался. Всякий звук, плеск реки, мычание стада - все заставляло его вздрагивать. Наконец он воскликнул:

- Ты меня не надуваешь, чертёнок? Ты никого не привел с собою?

- Нет, никого, сэр.

- И никому не велел за собою идти?

- Никому.

- Ну, хорошо, возразил он: - я тебе верю. И то сказать, хорош бы ты был щенок, еслиб в твои годы помогал бы ловить такую несчастную тварь, как я.

При этом что-то зазвенело в его горле, точно там находились часы с боем, и он потер глаза своим толстым рукавом.

Сожалея о его судьбе, я со вниманием наблюдал, как он, съев все, что я принес, накинулся наконец на пирог со свининой.

- Что ты сказал?

- Я сказал только, что очень-рад, что вам понравятся пирог.

- Спасибо, мальчик. Правда, он мне очень нравится.

Часто я наблюдал, как ела наша большая собака, и теперь заметил, что мой каторжник ел точь-в-точь, как она. Он ел урывками, хватая большими кусками, и глотал черезчур-скоро и поспешно. Во время еды он косился во все стороны, как-бы боясь, что у него отнимут его пирог. Вообще, он был слишком разстроен, чтоб вполне наслаждаться обедом или позволить кому-нибудь разделить его, не оскалив на него зубы. Всеми этими чертами мой незнакомец очень походил на нашу собаку.

- Я боюсь, вы ничего ему не оставите, сказал я робко, после долгого молчания, в продолжение которого я размышлял: прилично ли мне сделать это замечание. - Более я ничего не могу достать. (Уверенность в последнем обстоятельстве и побудила меня говорить).

- Оставить для него? Да кто же это он? воскликнул мой приятель, на минуту переставая грызть корку пирога.

- Молодчик, о котором вы говорили, который спрятан у вас.

- А! отвечал он со смехом. - Он, да, да! он не нуждается в пище.

- А мне показалось, что ему очень хотелось ест.

- Ты его видел? Когда?

- Только-что.

- Где?

- Вон там, отвечал я, показывая пальцем: - я нашел его спящим и подумал, что это вы.

- Он, знаете, одеть как вы, только на голове шляпа, объяснил я, дрожа всем телом: - и... и... я старался выразить это как-можно-деликатнее: - и он также нуждается в напилке. Разве вы не слыхали пальбу прошлую ночь?

- Там действительно палили, сказал он сам себе.

- Я удивляюсь, продолжал я, как вы не слыхали, казалось, кому бы лучше это знать, как не вам. Мы слышали пальбу дома, с запертыми дверьми, а мы живем далеко отсюда.

- Ну, сказал он: - когда человек один на болоте, с пустой головой, в пустым желудком, умирает с голода и холода, то он, право, всю ночь только и слышит, что пальбу пушек и клики своих преследователей! Он слышит... ему грезятся солдаты в красных мундирах с факелами, подступающие со всех сторон. Ему слышится, как его окликают, слышится стук ружей и команда: "стройся! на караул! бери его!" А в-сущности все это призрак. Я,тпрошлую ночь, не одну видел команду, окружавшую меня, а сотни, чорт их побери! А пальба. Уже светало, а мне все казалось, что туман дрожал от пушечных выстрелов... Но этот человек, воскликнул он, обращаясь во мне - все это время он, казалось, говорил сам с собою, забыв о моем присутствии: - заметил ты в нем что особенного?

- Здесь? воскликнул мой приятель, изо всей силы ударив себя по левой щеке.

- Да.

- Где он? и при этих словах он засунул остававшияся крохи пирога себе за пазуху: - покажи, куда он пошел. Я его выищу не хуже гончей, и доканаю. Только вот проклятая колодка! Да и нога вся в ранах! Давай скорей напилок, мальчик!

Я показал, по какому направлению скрылся в тумане незнакомец. Мой приятель только поспешно взглянул в ту сторону, тотчас же кинулся на мокрую траву и стал, как сумасшедший, отчаянно пилить цепь на ноге. Он не обращал внимания ни на меня, ни на свою бедную, окровавленную ногу; несмотря на то, что на ней виднелась страшная рана, он перевертывал ее так грубо, как-будто она была столь ее безчувственна, как напилок. Я начинал опять бояться его, видя, как он беснуется, к тому же, я боялся опоздать домой. Я сказал ему, что мне нужно идти домой, но он не обратил на меня внимания, и я почел за лучшее удалиться. Последний раз, когда а обернулся посмотреть на моего приятеля, он сидел на траве с поникшей головой, и без устали пилил колодку, проклиная по временам ее и свою ногу. Последний звук, долетевший до меня с батареи, был все тот же тревожный визг напилка.