Большие надежды.
Глава X.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие надежды. Глава X. (старая орфография)

X.

День или два спустя, проснувшись утром, я был поражен светлою мыслью, что лучшим для меня средством отличиться было - выведать от Бидди все, что она знала. Решившись на это, я намекнул Бидди, когда пошел вечером к тётке мастера Уопселя, что я имел особая причины желать успеха в жизни, и потому был бы весьма-обязан ей, еслиб она передала мне все свои познания. Бидди, девушка в высшей степени обязательная, тотчас согласилась и, действительно, чрез пять минут, уже приступила к исполнению своего обещания.

Вся программа воспитания, или весь курс учения у тётки мистера Уопселя заключалась в следующем: воспитанники объедались яблоками и запускали друг другу соломенки за шею до-тех-пор, пока тётка мистера Уопселя, призвав на помощь всю свою энергию, бросалась на них с розгою. Выдержав насмешливо это нападение, воспитанники выстраивались в ряд и, шепчась между собою, передавали из рук в руки изодранную книгу. Книга эта заключала в себе азбуку с картинками и таблицами или, лучше сказать, она некогда заключала в себе все это. Как только книга эта начинала переходить из рук в руки, тётка мистера Уопселя погружалась в род спячки, происходившей от сна, или припадка ревматизма. Тогда воспитанники обращали все внимание на свои сапоги, стараясь наперерыв оттоптать друг другу ноги. Подобное умственное упражнение продолжалось до-тех-пор, пока появлялась Бидди и раздавала нам три засаленные библии, которые имели вид каких-то обрубков. Эти библии были даже в самых ясных местах менее четки, нежели все библиографическия редкости, виденные мною с-тех-пор; оне были покрыты кругом ржавыми пятнами и представляли на своих листах раздавленные образцы всевозможных насекомых. Эта часть курса обыкновенно ознаменовывалась не одним поединком между Бидди и непокорными учениками. Когда драка прекращалась, Бидди назначала нам страницу, и мы все страшным хором читали вслух, кто как умел, или не умел; Бидди же предводительствовала нами, читая высоким однозвучным пронзительным голосом. Никто из нас ни мало не уважал и даже не понимал читаемого текста. Чрез несколько времени этот странный гам пробуждал тётку мистера Уопселя, которая, набросившись на одного из мальчиков, драла его немилосердно за уши, что служило намёком на окончание классов, и мы выбегали на двор с криками радости, будто торжествуя новую умственную победу. Нужно заметить, что ученикам не запрещалось употребление аспидных досок или даже чернил, если таковые имелись; но нелегко было предаваться этой отрасли учения зимой, по причине тесноты лавочки, и которая в то же время была классною комнатою, гостиною и спальнею для мистера Уопселя, к-тому же лавочка эта слабо освещалась одною нагоревшей, маканой свечою. Мне казалось, что при таких обстоятельствах нескоро можно сделаться недюжинным человеком; тем не менее я решился попытать счастье, и в тот же вечер Бидди начала приводить в исполнение наш уговор. Она сообщала мне некоторые сведения из своего маленького прейс-куранта по части подмоченного сахара и дала мне с тем, чтоб я списал ее дома, большую английскую букву D, заимствованную из заголовка какой-то газеты. До-тех-пор, пока она мне не объясняла в чем дело, я принимал эту букву за пряжку.

Само-собою разумеется, что в нашей деревне была харчевня и что Джо любил иной раз выкурить там трубочку. Я получил от сестры наистрожайшее приказание в этот вечер, на возвратном пути из школы, зайти за ним в харчевню "Лихих бурлаков" и привести его домой, во что бы то ни стало. Потому, по выходе из школы, я направился к- "Лихим бурлакам".

На стене харчевни, близь двери, находилась большая доска, на которой намечены были мелом бесконечно-длинные черточки, которые, повидимому, никогда не стирались - не уплачивались. Эти черточки, сколько я могу упомнить, существовали издавна и росли скорее меня. Впрочем, в нашей стране была бездна мелу и, быть-может, жители не упускали случая употребить его в дело.

Была суббота, и потому, войдя в харчевню, я увидел, что трактирщик глядел несколько-недоброжелательно-на эти отметки; но мне до трактирщика дела не было, и пожелав ему доброго вечера, я пошел в общую комнату, в конце корридора, искать Джо. Огонь пылал там весело и Джо покуривал свою трубку, в обществе мистера Уопселя и какого-то незнакомца. Джо по своему обыкновению приветствовал меня словами: "Ага, Пип, старый дружище!" Когда он сказал это, незнакомец повернул голову и взглянул на меня. Он имел какой-то таинственный вид, и я прежде никогда не видал его. Он сидел с наклоненною головою, щурил один глаз, как-будто целился невидимым ружьем. В руках у него была трубка; он вынул ее и, потихоньку выпуская изо рта дым, пристально глядел на меня; наконец, он кивнул мне головой, я кивнул ему в ответ, и тогда он очистил мне место на скамье, подле себя. Но я привык садиться подле Джо, когда бывал в этом веселом заведении, и потому, сказав: "нет, благодарю вас, сэр", я поместился около Джо на противоположной скамье. Незнакомец, бросив беглый взгляд на Джо и убедившись, что тот не смотрел на него, сделал мне знак головой и как-то странно потер свою ногу; это поразило меня.

- Вы говорили, сказал он, обращаясь к Джо: - что вы кузнец.

- Да, ответил Джо.

- Чем прикажете вас угостить, мистер?... Вы, между-прочим, не сказали своего имени.

Джо назвал себя и незнакомец повторил его имя.

- Что б нам выпить, мистер Гарджери? Конечно, на мой счет.

- Сказать вам правду, я не привык пить на чужой счет.

- Не привыкли? Ну, да раз, в кои-то веки, да притом же в субботу вечером. Говорите скорее, чего же?

- Я не хочу быть нелюбезным собеседником, сказал Джо. - Давайте хоть рому.

- Рому, повторил незнакомец. - А что скажет этот господин?

- Рому! сказал мистер Уопсель.

- Рому на троих! крикнул незнакомец трактирщику: - и подайте стаканы!

- Этот господин, сказал Джо, с намерением отрекомендовать мистера Уопселя: - наш дьячок.

- Ага! произнес незнакомец скороговоркой, устремив свой взгляд на меня: - в той уединенной церкви на болоте, окруженной гробницами?

- В той самой, сказал Джо.

Незнакомец с видом наслажденья, пробормотав что-то себе под-нос, протянул ноги на скамье, которую он занимал один. На нем была дорожная шляпа с широкими, отвислыми полями, а под ней носовой платок, повязанный вокруг головы наподобие чепца, так-что не было видно волос. Когда он смотрел на огонь, мне казалось, что лукавая полуулыбка озаряла его лицо.

- Я незнаком с вашими местами, господа; но мне кажется, страна здесь очень-дикая, в-особенности к реке.

- Болота большей частью пустынны, возразил Джо.

- Конечно, конечно! Что, попадаются вам цыгане, или другие какие бродяги?

Мистер Уопсель, вспомнив, как он бедствовал, согласился, но без большого сочувствия.

- А разве вам приходилось отъискивать беглецов? спросил незнакомец.

- Как-то раз, ответил Джо. - Не то, чтоб мы сами ловили их - вы понимаете; мы пошли только в качестве зрителей: я, мистер Уопсель и Пип. Помнишь, Пип?

- Как же, Джо.

Незнакомец снова взглянул на меня, попрежнему, прищурив один глаз, как-будто он целился в меня своим невидимом ружьем.

- Как вы его назвали? спросил он.

- Пип, отвечал Джо.

- Крещен Пипом?

- Нет.

- Ну, так кличка, что ли?

- Нет, сказал Джо: - это род прозвища, которое он даль себе, будучи ребенком, его и пошли так звать.

- Он ваш сын?

- Нет, сказал Джо, задумчиво, не потому, конечно, что ему приходилось обдумывать свой ответ, а потому, что в этом трактире было принято глубокомысленно обдумывать все, что говорилось за трубкой. - Нет, он мне не сын.

- Так племянник? сказал незнакомец.

- Нет, сказал Джо, с тем же глубокомысленным видом: - Я не стану обманывать вас: он мне и не племянник.,

- Ну, так, что же он такое, ради самого чорта? спросил незнакомец.

Это выражение показалось мне сильнее, нежели требовалось.

Тут мистер Уопсель ухватился за этот вопрос, как человек, знающий вообще всю подноготную родства в деревне; он по своей должности обязан был-иметь в виду степень родства при совершении браков. Мистер Уопсель объяснил узы родства, связывающия меня с Джо, и тотчас же перешел к торжественному монологу из Ричарда III, оправдав в глазах своих этот переход словами: "как говорит поэт". При этом я могу заметить, что когда мистер Уопсель отнесся ко мне, он почел нужным провести рукою по моим волосам и сбить их мне на глаза. Я не могу постигнуть, почему все люди, посещавшие наш дом, всегда, в подобных обстоятельствах, подвергали меня этой возмутительной ласке. Я не припомню, чтоб когда-либо, в самую раннюю мою молодость, я был предметом внимания нашего семейного кружка; лишь изредка какая-нибудь особа, с огромными руками, делала подобную наружную попытку оказать мне свое покровительство.

Это было не словесное замечание, а продолжительная пантомима, которая ясно относилась во мне. Он мешал свой пунш, глядя на меня пристально, и отведал его, не сводя с меня глаз. И он мешал и отведывал его не поданной ему ложкой, а напилком; но он делал это так, что никто не видел напилка, кроме меня; потом обтер и спрятал его в боковой карман. Как только я увидел этот инструмент, я тотчас признал его за напилок Джо и догадался, что незнакомец верно знает моего каторжника. Я сидел, глядя на него, как околдованный. Но он уже развалился на своем месте, мало обращая на меня внимания и говоря преимущественно о посевах репы.

В нашей деревне было прекрасное обыкновение по субботним вечерам чиститься и отдыхать перед началом новой недели. На этом основании Джо осмеливался в субботу приходить домой получасом позже обыкновенного. Когда прошли эти полчаса и пунш был выпит, Джо, взяв меня за руку, собрался идти.

- Погодите минутку, мистер Гарджери, сказал незнакомец: - кажется, у меня, где-то в кармане, застрял новенький шиллинг: если я найду его, то отдам этому мальчику.

Он отъискал шиллинг в горсти мелкой монеты, завернул его в какую-то измятую бумажку и подал мне, сказав:

- Это тебе - слышишь? тебе собственно.

один взгляд своим прищуренным глазом или, лучше сказать, не взгляд, потому-что он совершенно закрыл глаз; но глаз может сделать чудеса, даже и закрытый.

На возвратном пути, еслиб я был расположен говорить, то речь была бы исключительно за мной, ибо мистер Уопсель раэстался с нами у дверей "Лихих бурлаков", а Джо шел всю дорогу с открытым ртом, чтоб свежим воздухом прогнать запах рома. Но я был совершенно поражен возвращением на сцену моего старого грешка и старого знакомства и не мог думать ни о чем другом.

- Фальшивый - я уверена, сказала мистрис Джо с важным видом: - не то, он не дал бы его мальчику.

Я развернул бумажку, достал деньгу и показал, что это был настоящий шиллинг, а не фальшивый.

И действительно, это были две фунтовые бумажки, засаленные и грязные, вероятно, перебывавшия во многих руках, на рынках и ярманках. Джо схватил шляпу и пустился бегом к "Лихим Бурлакам", в намерении возвратить деньги их владельцу. Пока он бегал, я сел на свой обычный стул и смотрел безсознательно на сестру. Я почти был уверен, что Джо не найдет незнакомца. Джо воротился с известием, что незнакомца уже не было в харчевне, но что он (Джо) объявил там о находке денег. Тогда сестра завернула деньги в бумажку, запечатала и положила в парадной гостиной в какой-то узорчатый чайник, род пресс-папье, наполненный высушенными розовыми листьями. Там они оставались долго, не давая мне покоя ни днем, ни ночью. Когда я ложился спать, мне было не до сна: я думал о странном незнакомце, целившем в меня из своего невидимого ружья, размышлял о том, как низко и преступно было находиться в тайных сношениях с каторжниками. Меня не менее того преследовала и мысль о напилке: я начинал бояться, что этот несчастный напилок будет появляться еще не раз, в самые непредввденные минуты. Наконец, я уснул, приятно думая о мисс Гавишам и о том, как я к ней пойду в четверк. Но и во сне я видел напилок, направленный на меня какой-то неведомой рукой и просыпался с криком ужаса.