Большие надежды.
Глава XI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие надежды. Глава XI. (старая орфография)

XI.

В назначенный час я возвратился к мисс Гавишам и дрожащей рукою позвонил у ворот. Эстелла впустила, меня и, попрежнему, заперев калитку, повела меня в темный корридор, где стояла её свечка. Сначала она не обратила на меня никакого внимания, но, взяв свечку, посмотрела через плечо и гордо сказала:

- Сегодня тебе надо идти в эту сторону.

И мы направились в неизвестную мне часть дома. Корридор был длинный и, казалось, шел вокруг всего нижняго этажа четыреугольного дома. Мы прошли только одну сторону четыреугольника; в углу Эстелла остановилась, поставила на пол свечку и отворила дверь. Нас обдало дневным светом; я очутился посреди маленького мощеного дворика, на противоположной стороне которого возвышался жилой домик, повидимому бывший некогда жилищем управляющого или прикащика опустевшей пивоварни. На стене этого дома красовались большие часы. Подобно стенным и карманным часам мисс Гавишам, и эти часы стояли на девяти без двадцати минут.

Мы вошли чрез растворенную дверь в низенькую комнату нижняго этажа. В ней было несколько человек и Эстелла присоединилась к обществу, сказав мне:

- Ступай, мальчик, стань там у окошка и подожди, покуда тебя не позовут.

Я послушался и стоял в самом безпокойном состоянии духа, смотря на двор. Окно было почти в-уровень с землею и выходило на самый грязный и забытый уголок сада. Тут виднелись гряды с сгнившими остатками капусты и посреди их буковое дерево, обстриженное наподобие пудинга; на макушке выдавались новые отпрыски бурого цвета и неправильной формы, так-что верхушка пудинга казалась пригорелой. Вот что я думал, смотря на буковое дерево. Ночью выпал небольшой снег, но от него нигде не осталось следов, кроме в этом холодном уголку. Ветер подымал с земли снежинки и хлестал ими в окно, как-бы сердясь на появление мое в этом доме.

Я догадался тотчас, что мой приход прервал общий разговор в комнате и обратил на меня взоры всех присутствовавших. Я не видел ничего, что делалось в комнате, кроме отблеска огня на оконных стеклах. Я онемел от одной мысли, что меня пристально разсматривают. В комнате находились три женщины и один мужчина. Я не простоял еще у окна и пяти минут, а уж убедился - не знаю почему, что они все плуты и пройдохи. Но каждый из них принимал вид, что не знал этих качеств за остальными, ибо одно предположение, что он или она это знали, уже делало его или ее, таким же плутом и пройдохою. Все они, казалось, ждали кого-то с видимою скукою; самая говорливая барыня с трудом удерживалась от зевоты. Эта барыня, по имени Камилла, очень напоминала мне сестру, с тою только разницею, что была старее и с менее-резкими чертами лица. Действительно, ближе с нею познакомившись, я часто думал, что иметь какие-нибудь черты уже было счастием для нея - так плоско и ровно было её лицо.

- Бедный! проговорила эта барыня отрывисто, точь-в-точь, как моя сестра: - никому не враг, исключая самого себя!

- Гораздо-похвальнее быть врагом кого-нибудь друрого, сказал мужчина: - Это гораздо-натуральнее.

- Брат Джон, заметила другая барыня: - мы должны любить наших ближних.

- Сара Покет, отвечал брат Джон: - если человек не ближний себе, то кто же после того ему ближний?

Мисс Покет и Камилла засмеялись, и последняя, перемогаясь, чтоб не зевнуть, сказала:

- Вот идея!

Мне показалось, они все находили это очень-хорошею идеею. Третья барыня, которая еще ничего не говорила, теперь торжественно и серьёзно прибавила:

- Очень справедливо!

- Бедный! продолжала Камилла (я очень-ясно сознавал, что оне все это время пристально на меня смотрели): - он такой странный! Поверите ли, когда у Тома умерла жена, то он никак не мог взять в толк, что детям необходимо носить траур с плерёзами? "Боже милостивый! говорил он, что может значить обшивка, Камилла, когда они все в черном? Это так походит на Мафью! Вот идея!

- Есть в нем хорошия стороны, есть, сказал брат Джон: - и Боже упаси! чтоб я отрицал это; но он никогда не имел и никогда не будет иметь понятий о приличиях и пристойности.

- Вы знаете, начала опять Камилла: - я обязана была настоять на-своем. Я ему сказала: "это не годится, надо поддержать честь семейства"; я ему сказала, что "не надень дети глубокий траур - семейство навеки обезчещено". Я проплакала целый день, от завтрака до обеда, чем совершенно повредила пищеварению. Наконец, он вспылил, по своему обыкновению, и с ругательством воскликнул: "Ну, делай, как хочешь!". Слава Богу, мне всегда будет утешительно вспоминать, что, несмотря на проливной дождь, я тотчас же отправилась и купила все нужное. - А заплатил он - не правда ли? спросила Эстелла.

- Не в том дело, милочка, кто заплатил, отвечала Камилла: - я купила. И часто буду я с удовольствием вспоминать об этом, просыпаясь ночью.

Тут послышался звонок и чей-то голос из корридора, по которому мы пришли. Разговор тотчас прекратился и Эстелла сказала мне: "Ну, мальчик, пойдем". Обернувшись, я заметил, что все смотрели с презрением на меня. Я слышал, как Сарра Покет, воскликнула: "Я уверена! Еще что!" а Камилла прибавила: "Можно ли себе вообразить что-либо подобное! Вот "

Мы пошли со свечей по темному корридору. Вдруг Эстелла остановилась и неожиданно обернулась назад, так-что лицо её почти коснулось моего.

- Ну... сказала она, насмешливо.

- Что, мисс? отвечал я, спотыкнувшись и чуть не падая на нее.

Она стояла и смотрела на меня; конечно, и я стоял и смотрел на нее.

- А что, я хорошенькая?

- Да, мисс; мне кажется вы очень-хорошенькия.

- А обхожусь грубо?

- Не так, как прошлый раз, отвечал я.

- Не так, как в прошлый раз?

- Нет.

Она вспыхнула при последнем вопросе, и когда я ответил, ударила меня по щеке со всей силой.

- Ну, сказала она: - а теперь, что ты обо мне думаешь, необтесаный уродец?

- Я вам не скажу.

- А скажешь там, наверху - да?

- Нет, ставал я.

- Зачем ты не плачешь, тварь?

- Я никогда из-за вас более плакать не стану, отвечал я. - Но лживее этого обещания, я думаю, никто никогда не делал, ибо я в ту минуту плакал из-за нея внутренно, и один я знаю, сколько страданий она мне стоила впоследствии.

После этого незначительного эпизода, мы пошли вверх по лестнице, и вскоре встретили какого-то барина, сходившого вниз.

- Кто это, сказал он, останавливаясь и смотря на меня.

- Мальчик, отвечала Эстелла.

свечки.

На голове у него была лысина, а густые черные брови стояли торчмя. Впалые глаза его неприятно поражали своею пронзительностью и подозрительностью. На лице, вместо бороды и бакенбардов, виднелись черные пятна. На животе красовалась большая золотая цепочка. Он мне был совершенно-незнаком, и я не мог предвидеть, что когда-нибудь я буду с ним в каких-либо отношениях. Но, несмотря на это, я имел случай хорошо его разсмотреть.

- Мальчик из окрестностей - а? спросил он.

- Да-с, сэр, отвечал я.

- Как ты очутился здесь?

- Мисс Гавишам прислала за мной, объяснил я.

- Так! Веди себя хорошо! Я довольно-таки знаю детей: вы дрянь-народ. Смотри, прибавил он, кусая пальцы и сердито глядя на меня: - смотри, веди себя хорошенько!

С этими словами он выпустил меня. Я был очень рад, ибо руки его пахли душистым мылом. Он пошел своей дорогой вниз, а я размышлял: "кто бы это был: доктор - нет, он тогда был бы степеннее и тише". Однако, времени у меня на эти размышления было немного, ибо мы вскоре вошли в комнату мисс Гавишам. Она и все остальное в комнате не переменило своего положения с-тех-пор, над я ушел. Эстелла оставила меня у дверей, и я там молча стоял до-тех-пор, пока мисс Гавишам, сидя у своего уборного столика, не взглянула на меня.

- Так, сказала она, не выражая никакого удивления увидев меня: - дни идут - а?

- Да-с, сударыня, сегодня...

- Ну, ну, воскликнула она, с нетерпением двигая пальцами: - я и знать не хочу. Можешь ты представлять?

Я должен был с смущением ответить:

- Я думаю, сударыня, нет.

- Не в карты же опять? спросила она.

- Да, сударыня если нужно, я могу в карты играть.

- Так-как этот дом, поражает тебя своею ветхостью и мрачностью, с нетерпением сказала мисс Гавишам: - и ты не хочешь представлять, то не хочешь ли работать?

Ни этот вопрос я мог отвечать с большею уверенностью и сказал, - что с удовольствием, готов работать.

- Так, ступай вон в ту комнату, сказала она, указывая своею исхудалою рукою на другую комнату: - и подожди там, пока я приду.

Я прошел через площадку лестницы в указанную мне комнату. И эта комната так же была совершенно лишена дневного света, и воздух в ней был невыносимо-душен. В старинном почерневшем камине разложен был огонь, который каждую минуту готов был потухнуть, а дым, наполняя комнату, казался холоднее самого воздуха, подобно мартовским туманам. Несколько канделябров, на высоком камине, тускло освещали комнату или, лучше сказать, едва нарушали её темноту. Комната была большая и в свое время, вероятно, красивая; но теперь на всем лежал густой слой пыли и плесени, все разсыпалось в прах. Самым замечательным предметом во всей комнате был большой накрытый скатертью стол, точно приготовлялся банкет в ту минуту, когда и дом и часы везде заглохли навеки. Посреди стола стояло что-то большое, но предмет этот до-того был покрыт паутиной, что невозможно было различить его формы. Когда я смотрел на эту пожелтевшую скатерть и этот неизвестный предмет, как гриб, выроставший из нея, я заметил вбегавших и выбегавших из него, как из дома, длинноногих пауков; они так суетились, как-будто случилось какое-нибудь важное происшествие в мире пауков. Я слышал также мышей, шумевших за карнизом, как-будто то же обстоятельство имело важность и для них. Одни только черные тараканы не обращали внимания на общее волнение и чинно, по-стариковски, прохаживались по печке; точно они были близоруки, туги на ухо и незнакомы друг с другом. Эти животные возбудили мое любопытство, и я наблюдал за ними издалека, когда мисс Гавишам тронула меня за плечо. Другой рукой она упиралась на палку с загнутой ручкою. Она казалась ведьмой этого страшного места.

- Вот тут, сказала она, указывая палкою на стол: - вот тут меня положут, когда я умру. Сюда придут, чтоб посмотреть на меня..

Я вздрогнул от её прикосновения. Мне мерещилось, что она могла сразу взобраться на стол и тотчас же умереть.

- Не съумею сказать, сударыня.

- Это большой пирог. Свадебный пирог, мой!

Она обвела комнату сердитым взглядом; облокотившись за меня и дергая рукою за мое плечо, она прибавила:

- Ну, ну! води меня, води меня.

Я понял тотчас, что работа, мне предстоящая, была водить мисс Гавишам вокруг комнаты. Действительно, мы пустились с нею в поход, и сначала шли таким скорым шагом, что он напоминал езду мистера Пёмбельчука в его собственной одноколке.

Однако, мисс Гавишам была не сильна и потому скоро сказала: "Потише". Все же мы шли довольно-скорым, нетерпеливым шагом. Она продолжала дергать меня за плечо и шевелила ртом, будто желая уверить меня, что мы потому шли так скоро, что её мысли бежали быстро. Чрез несколько времени она сказала:

- Позови Эстеллу.

Я пошел на площадку лестницы и попрежнему закричал во все горло:

- Эстелла! Когда показался свет её свечи, я возвратился в мисс Гавишам, и мы снова заходили взад и вперед по комнате.

Еслиб Эстелла одна была свидетельницею наших прогулов и тогда мне было бы довольно-неловко, а она еще привела с собою трех барынь и мужчину, которых я видел внизу. При этом неожиданном обстоятельстве я так смутился, что не знал куда деваться. Из приличия я хотел-было остановиться, но мисс Гавишам дернула меня за плечо, и мы опять отправились в путь. Я чувствовал, что верно они подумают, что все это мои затеи.

- Милая мисс Гавишам, сказала мисс Сара Покет: - как вы сегодня хороши на взгляд!

- Хороша, отвечала мисс Гавишам: - кожа да кости.

Лицо Камиллы просияло, когда она услышала этот грубый ответ. Она с сожалением посмотрела на мисс Гавишам и пробормотала:

- Бедная! Конечно, нельзя ожидать, чтоб она была хороша на взгляд - вот идея!

- Как ваше здоровье? сказала мисс Гавишам, обращаясь к Камилле.

Мы поровнялись с Камиллой, и я было-хотел остановиться, но мисс Гавишам заставила меня продолжать нашу прогулку, в явному неудовольствию Камиллы.

- Благодарствуйте, мисс Гавишам, отвечала она. - Я здорова, то-есть на столько, насколько можно ожидать в моем положении.

- Что с вами? отрывисто спросила мисс Гавишам.

- Ничего заслуживающого вашего внимания, отвечала Камилла. - Я не хочу хвастаться своими чувствами, но я это последнее время слишком-много думала о вас по ночам, чтоб быть здоровою.

- Так не думайте обо мне, возразила мисс Гавишам.

свидетель, какие судороги у меня делаются в ногах. Но обмороки и судороги мне не новость, когда я безпокоюсь о тех, кого люблю. Еслиб я могла быть не так чувствительна и не столько бы любила ближних, то, право, нервы мои были бы словно железные и желудок варил бы преисправно. Право, я бы желала этого: Но, чтоб не думать о вас по ночам - вот идея!

Слезы заглушили её слова.

Я тотчас повял, что Раймонд должен быть мужчина, пришедший с этими барынями, и догадался, что верно он муж Камиллы. Он поспешил к ней на помощь и ласковым, нежным голосом сказал:

- Милая Камилла, все очень-хорошо знают, что нежные чувства питаемые нами к вашему семейству, совершенно разрушают ваше здоровье.

- Я не знала, заметила серьёзно дама, которая еще только во второй раз говорила: - что, думая о ком-нибудь, мы делаем одолжение тому лицу.

Мисс Сара Покет подтвердила последния слова:

- Да, конечно, милая. Гм!

Она, как я успел разсмотреть, была сухая, смуглая, сморщившаяся старуха; её маленькое лицо напоминало грецкий орех, а рот походил на кошачий, конечно, без усов.

- Думать-то легко, заметила серьёзная дама.

- Что может быть легче? прибавила Сара Покет.

- Да, да! воскликнула Камилла, начиная выходить из себя: - все это правда! Конечно, слабость с моей стороны любить так нежно, но я не могу переупрямить себя. Без-сомнения, мое здоровье выиграло бы; но все-таки я не согласилась бы переменить свой характер; он - причина многих страданий, но вместе с тем эта чувствительность - единственное мое утешение, когда я просыпаюсь по ночам.

Тут она опять залилась слезами.

Во все время этого разговора мы с мисс Гавишам, не останавливаясь ни на минуту, продолжали ходить вокруг комнаты, то зацепляя за платья присутствовавших, то отходя от них на противоположный конец комнаты.

- Вот, Мафью, начала Камилла; - никогда не разделяет моих чувств к родным, никогда не придет проведать мисс Гавишам! По целом часам лежала я без чувств, с опрокинутой головой, с распущенными волосами, а ноги мои были... сама не знаю где.

- Гораздо-выше головы, милая, сказал мух Камиллы.

- Я приходила часто в подобное положение от одной мысли о непонятном и странном поведении Мафью, и за все это мне никто и спасибо не сказал.

- Будто? Я бы этого не думала, заметила серьёзная дама.

- Вот, видите ли, душенька, прибавила мисс Сара Покет, всегда прикрывавшая свою злобу ласковым выражением: - вы прежде всего должны себе задать вопрос: от кого вы именно ожидали благодарности?

- Не ожидая никаких благодарностей, или чего подобного, продолжала Камилла: - я по целым часам оставалась в таком положении... Раймонд свидетель, как я задыхалась и как уже инбирь не помогал. Мои вздохи и стоны слышны были напротив, у настройщика; дети его принимали это за воркованье голубей; а теперь говорят...

Камилла закрыла руками рот; в горле у ней начались какие-то небывалые физиологическия отправления.

Когда упомянули в первый раз имя Мафью, мисс Гавишам остановилась; мы с нею стояли и смотрели на говорившую Камиллу. Эта остановка в нашей прогулке подействовала сильно на Камиллу и физиологическая работа в её горле внезапно прекратилась.

здесь; а мужа вашего здесь, Сары Покет здесь, а Джоржианы здесь! Ну, теперь каждый из вас будет знать, свое место, когда, как стая воронов, вы соберетесь пировать над моим трупом, а покуда убирайтесь!

Произнеся имя каждого лица, мисс Гавишам палкою указывала место на столе. Кончив свою речь, она обернулась ко мне с словами:

- Води, води меня.

И мы опять заходили по комнате.

- Я думаю, теперь нам остается только послушаться и разойтись, воскликнула Камилла. - Довольно хоть на минуту повидать того, кого любишь и уважаешь. Я буду вспоминать с удовольствием об этом свидании, просыпеясь ночью. Как бы я желала, чтоб Мафью мог иметь это утешение; но он им пренебрегает. Я не намерена хвастаться своими чувствами, но, признаться, тяжело слышать, когда тебе говорят, что хочешь пировать над трупом родственника, точно как-будто мы в-самом-деле вороны. Горько слышать: "убирайтесь вон!" - Вот идея!

Мистрис Камилла схватилась руками за грудь, но муж её вмешался в дело, и бедная женщина приняла на себя вид неестественной твердости, как-бы желая выказать намерение - за порогом комнаты упасть в обморок. Сделав ручкой мисс Гавишам, она удалилась. Сара Покет и Джорджиана несколько секунд боролись, кому выйдти последней; но Сара была слишком-опытна на эти штуки, чтоб дать промах; она так ловко извернулась около Джорджианы, что та принуждена была идти вперед. Сара Покет настояла на-своем, и удалилась с эффектом, говоря:

- Христос с вами, милая мисс Гавишам.

При этих словах, на лице её промелькнула улыбка снисходительного сожаления к слабостям только-что вышедших людей.

Пока Эстелла светила им по лестнице, мисс Гавишам продолжала ходить, упираясь на мое плечо, но шаг её становился все тише-и-тише. Наконец, она остановилась перед огнем и, посмотрев на него молча несколько минут, сказала:

- Сегодня мое рожденье, Пип.

Я собирался ее поздравить, но она, замахав своей палкой, продолжала:

- Я не позволяю об этом говорить. Я не позволяю не только-что вышедшим отсюда, ни другому кому, упоминать при мне об этем. Они собираются сюда в этот день, но не смеют говорить о том. В этот день гораздо прежде, чем ты родился, принесена была сюда эта куча плесени, гнили, и она издали указала палкой на кучу паутины... Мы вместе сгнили; мыши подточили эту кучу, но меня подточили зубы гораздо-вострее мышиных.

Она приложила ручку палки к своему сердцу и продолжала смотреть на стол. Вид её самой и всей комнаты был самый плачевный. Её платье, когда-то белое, теперь совершенно-пожелтело и сгнило, и некогда белая скатерть также сгнила и пожелтела. Все в комнате, казалось, готово была от малейшого прикосновения разсыпаться в прах.

- Когда разрушение будет полное, продолжала она, страшно озираясь вокруг: - меня положат мертвую в подвенечном платье на свадебный стол, и это будет последним проклятием для него. Тем лучше, если это случится в тот самый день.

Мисс Гавишам стояла и смотрела на стол, как-будто уже видя на нем свой собственный труп. Я молчал. Эстелла, возвратясь, также стояла тихо и молчаливо. Мне показалось, что эта тишина и общее молчанье продолжались довольно-долго. В этом мраке, господствовавшем во всех углах комнаты, и в этом удушливом воздухе мне грезилось, что вот я и Эстелла также начнем разсыпаться в прах. Наконец, не мало-по-малу, а внезапно придя в себя, мисс Гавишам сказала:

- Посмотрим, как вы будете вдвоем играть в карты. Отчего вы до-сих-пор не начинали?

Мы возвратились в её комнату и уселись на прежния места. Я проигрывал, и опять мисс Гавишам пристально следила за вашей игрой и обращала мое внимание на красоту Эстеллы; чтоб выказать ее еще более, она украшала её шею и голову своими брильянтами и драгоценными каменьями. Эстелла, с своей стороны, обходилась со мною попрежнему, с тою только разницею, что она не удостоивала меня чести говорить со мной. Когда мы съиграли с полдюжины игор и назначен был день для следующого моего посещевия, меня повели на двор, где и накормили попрежнему, как собаку, и оставили одного шляться по двору сколько душе угодно. Была ли в прошлое мое посещение отперта калитка в садовой стене, которую я перелезал, или нет - я ее тогда не видал и заметил только теперь. Так-как она была открыта и я знал, что Эстелла выпроводила гостей в наружную калитку, ибо она возвратилась с ключами в руках, то я вошел, в сад и исходил его вдоль и поперег. Сад этот был, просто, пустырь; старые парники, где некогда росли дыни и огурцы, теперь, казалось, - только производили нечто похожее на остатки изношенных башмаков и сапогов; изредка попадались и черепки тарелки или чашки.

Когда я исходил весь сад и успел заглянуть в оранжерею, где ничего не оказалось, кроме валявшейся на полу засохшей виноградной лозы и нескольких бутылок, я очутился в том забытом уголку, на который я недавно еще любовался из окна. Не подумав, был ли кто в доме или нет, я подошел и заглянул в окно. К крайнему моему удивлению, из комнаты на меня смотрел с таким же удивлением какой-то бледный молодой человек, с раскрасневшимися глазами.

Этот бледный юноша тотчас исчез и чрез минуту уже стоял подле меня. Когда я на него смотрел в окно, я видел, что он сидел за книгами, а теперь я заметил, что он весь был в чернильных пятнах.

- Эй, мальчишка! воскликнул он.

Я уже давно заметил, что восклицание "эй" такое выражение, на которое лучше всего отвечать тем же; потому я так же воскликнул "эй!" опустив из вежливости слово "мальчишка".

- Мисс Эстелла.

- Кто тебе позволил тут шляться?

- Мисс Эстелла.

Что жь мне оставалось делать? идти и драться. С-тех-пор я часто задавал себе этот вопрос. Он говорил так решительно, и я был изумлен до такой степени, что слепо следовал за ним, как-будто очарованный:

- Постой, однако, воскликнул он опять, неожиданно останавливаясь и оборачиваясь во мне: - надо же тебе дать повод в драке. На, вот!

С этими словами, он самым обидным образом хлопнул в ладони, откинул назад левую ногу, схватил меня за волосы, хлопнул еще раз в ладони и нырнул головою мне прямо в живот.

Этот зверский поступок, достойный быка, конечно, был обидной вольностью, но на полный желудок он еще был неприятнее. Потому я порядочно хватил его и готов был еще раз хватить, когда он воскликнул:

Сказав это, он начал прыгать и вывертываться от меня. Я никогда не видал ничего подобного.

- Законы игры! кричал он и перепрыгнул при этом с левой ноги на правую. - Основные правила! Тут он прыгнул с правой ноги на левую. - Ну, пойдем на место и приготовимся, как следует..

Он продолжал прыгать, скакать и выделывать самые замысловатые штуки, пока я безсмысленно, смотрел на него.

В тайне я начинал бояться бледного юноши, видя его ловкость; но я был убежден морально и физически, что белокурая голова его не имела никакой надобности пырять мне в живот и что, потому, а имел полное право считать этот поступок неприличным и оскорбительным. Я следовал за ним молча, и мы наконец пришли в отдаленный угол сила. То была маленькая площадка, окруженная двумя сходившимися стенами и защищенная с открытой стороны кустарниками. На его вопрос, доволен ли я местом, я немедленно ответил "да". Тогда, попросив извинения, он отлучился на минуту и вскоре явился с бутылкою воды и губкой, обмоченной в уксус. Ставя эти вещи к стене, он пробормотал:

После того молодой джентльмен начал поспешно раздеваться и снял с себя не только сюртук и жилетку, но даже и рубашку. Он принял на себя деловой вид и лицо его выражало беззаботность и жажду крови.

Хотя он и не был с виду очень-крепок и здоров, лицо его било в прыщах, а рот обметало, но все же эти страшные при. появления невольно смутили меня. По наружности он, казалось, был моих лет, но гораздо-выше меня; кроме того, он был ловок и увертлив. Молодой джентльмен был одет в серое платье, когда он не готовился к бою; у него были непомерно-развиты локти, коленки, щиколки и кисти рук.

Душа моя ушла в пятки, когда я увидел, как он намеривал меня глазом, с видом знатока в анатомии, как-бы избирая побольнее место в моем теле. Я никогда в жизни не был так удивлен, как увидев его после первого удара лежащим навзничь, с разбитым в кровь носом и сплюснутой физиономиею.

Но он тотчас же вскочил на ноги и, примочив себе лицо губкою, стал снова измерять меня глазом. Но каково было мое удивление, когда я увидел его во второй раз на земле, с подбитым глазом.

чрез минуту он опять вскакивал на ноги, примачивал губкою лицо, пил воды из бутылки и снова нападал на меня, будто готовясь покончить меня. Он получил несколько тяжких ударов; ибо как ни совестно сознаться, а чем далее шло дело, тем больнее я его бил. Но все же он не унывал и с каждым разом нападал на меня с новою энергиею; наконец, пошатнувшись от моего удара, он ударился изо всей силы головою об стену. Даже после этого кризиса в нашей борьбе, он вскочил, безсознательно сделал несколько поворотов, не находя места, где я стоял, наконец, упал на колени и принялся за свою губку, бормоча:

- Ну, значит, ты победил.

хищного зверя. Одевшись и обтерев платком свое кровожадное лицо, я обратился к бледному джентльмену, с словами:

- Могу ли я вам помочь!

- Нет, благодарствуйте, отвечал он.

Выйдя на двор, я застал там Эстеллу, дожидавшую меня с ключами. Она, однако, не спрашивала меня, где я был или зачем задержал ее так долго. Лицо её сияло удовольствием, точно случилось что-нибудь очень-приятное. Вместо того, чтоб пойти прямо в калитке, она позвала меня в корридор.

- Поди сюда, сказала она: - ты можешь меня поцаловать, если хочешь.

Она подставила мне свою щеку, и я поцаловал ее. Я бы дорого дал, чтоб поцаловать ее; но я чувствовал, что этот поцелуй был дан грубому мальчишке как медный грош, и потому не имел никакой цены.

Со всеми этими происшествиями, праздничными визитами, карточною игрою и, наконец, дракою, я так долго пробыл у мисс Гавишам, что когда я воротился домой, на песчаном пригорке, у края болота, уж мерцал сторожевой огонь, а из кузницы Джо выходила огненная полоса света, ложась поперек дороги.