Большие надежды.
Глава XVI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие надежды. Глава XVI. (старая орфография)

XVI.

Под впечатлением Джорджа Барнуэла, я сперва подумал: "уж не участник ли я в покушения на жизнь моей сестры, тем более, что я, как близкий её родственник и, как было известно, облагодетельствованный ею, подавал более других повод к подозрениям; но когда, на следующее утро, я с более-свежей головою обдумал это дело и услышал вокруг себя толки о нем, то увидел все в другом, более-здравом свете. Джо с четверти девятого до трех четвертей десятого часа просидел за трубкой в трактире "Лихих Бурлаков". Пока он был там, сестру мою видели у дверей кухни, и она даже пожелала доброй ночи возвращавшемуся на ферму работнику. Этот человек не мог точно определить времени, когда он видел ее; попытавшись-было, он совершенно запутался. Он знал только, что это было ранее девяти часов. Когда Джо пришел домой, в десять часов без пяти минуть, он нашел жену поверженною на пол сильным ударом и немедленно стал звать на помощь. В то время огонь в очаге горел еще довольно-ярко и свеча, неочень-нагоревшая, была задута.

Ничего не было унесено из дома. Вообще, кроме погашения света, стоявшей на столе между сестрой и дверью, и находившейся позади её, когда она, стоя лицом в огню, получила удар, не было никакого безпорядка, произведенного её падением, и кровь была одна замечательная улика. Удар был, нанесен ей в голову и в позвоночный столб чем-то тупым и тяжелым; затем, в то время, как она лежала ничком, что-то тяжелое было брошено в нее с значительною силою; а когда Джо поднял ее, то на полу возле нея оказалась распиленная ножная колодка.

Осмотрев колодку глазом кузнеца, Джо объявил, что она была распилена несколько времени тому назад. Когда крик и гам достигли понтонов и оттуда пришел народ, то, по осмотре колодки, мнение Джо было потверждено. Никто не взялся определить, когда она оставила понтон, к которому, без сомнения, некогда принадлежала, но все утверждали наверное, что эта колодка не была ни на одном из двух каторжников, бежавших в предшествовавшую ночь. К тому же, один из них уже был пойман, причем оказалось, что он не снял с себя колодок.

Зная то, что я знал, я сделал собственное заключение, что это была колодка моего каторжника, та самая, которую я слышал и видел, как он пилил в болотах, но ум мой отказывался обвинять его в подобном употреблении этой колодки. Я думал, что она попала в руки к другому или другим лицам и что они употребили ее на эту жестокую цель: или Орлик или незнакомец, показавшие мне напилок.

трактирах и, наконец, вернулся с мистером Уопселем и со мной. Улик против него не было никаких, кроме недавней ссоры; а ссорилась сестра тысячу раз и с ним, и со всеми окружавшими. Что касается незнакомца, то если он и приходил, чтоб взять назад свою двухфунтовую бумажку, из-за этого не могло быть ссоры, так-как сестра совершенно готова была возвратить ее. К-тому же, тут не произошло никакой ссоры; убийца вошел так тихо и так неожиданно, что она получила удар прежде, нежели успела оглянуться.

Ужасно было подумать, что я, хотя невинно, доставил к тому оружие - а я не мог думать иначе. Я страдал несказанно, перебирая в мыслях, не снять ли с себя эту роковую тайну моего детства и рассказать Джо всю историю. В-течение нескольких месяцев после того, я все-еще каждый день решал этот вопрос отрицательно, и на следующее утро снова возбуждал его. Наконец я пришел к тому заключению, что тайна эта сделалась теперь уже такою старою, так сроднилась со мной, что я не мог более вырвать ее из себя. К страху навсегда оттолкнуть от себя Джо, если он поверит, что я довел до такой беды, присоединялось новое опасение,

Что он, пожалуй, не поверит мне, а отнесет это, вместе с баснословными собаками и телячьими котлетами, к моим чудовищным вымыслам. Впрочем, я только медлил, а между-тем решился сделать полное признание, еслиб мне представился случай облегчить тем открытие преступника.

Лондонские полицейские, в красных жилетах (действие происходило в то время, когда полиция еще носила эту форму) пробыли в нашем доме неделю или две и делали все, что, как я слышал и читал, обыкновенно делают в подобных случаях власти. Они взяли под караул несколько очевидно-недобрых людей, вбили себе в голову несколько ложных мыслей, и упорно старались подвести обстоятельства дела под эти мысли, вместо того, чтоб, наоборот, из фактов вывести свои заключения. За то они, бывало, стояли у дверей "Лихих Бурлаков" с всеведущим, но сдержанным видом, внушавшим удивление к ним во всем околодке; у них даже была таинственная манера пить, которая почти стоила поимки преступника.

Еще долго после удаления этих конституционных властей, сестра пролежала в постели, очень-больная. Зрение её помрачалось так, что она видела предметы размноженными я хваталась за чашки и рюмки, вместо действительных; слух её был сильно поврежден, память также, и речи её были невнятны. Когда же она, наконец достигла до того, что при посторонней помощи могла сойти с лестницы, то все же необходимо было, чтоб при ней постоянно находилась моя аспидная доска, на которой она писала, что ей было нужно, не будучи в состоянии высказать этого на словах. Так-как она, не говоря уже о дурном почерке, плохо знала склады, а Джо, с своей стороны, был плохой грамотей, то между ними происходили престранные недоразумения, разрешать которые всегда призывали меня. Я нередко читал мясо, вместо мята, чай вместо Джо, и пекарь вместо лекарь, и это были еще не из самых грубых моих ошибок.

Нрав её, однакожь, много изменился к лучшему: она сделалась терпелива. Дрожь и слабость во всех членах вскоре стали нормальным её состоянием, и впоследствии чрез каждые два или три месяца, она часто хваталась руками за голову и оставалась тогда около недели в каком-то мрачном помешательстве. Мы долго не могли найдти для нея приличной прислуги, пока одно обстоятельство не помогло нам. Тётка мистера Уопселя наконец победила закоренелую привычку жить, и Бидди вошла в состав нашей маленькой семьи. Прошло, быть-может, около месяца с возвращения сестры на кухню, когда Бидди явилась к нам с небольших рябым сундучком, который содержал в себе все её имущество, и принесла с собой благодать в наш дом. В особенности она была благодатью для Джо, потому-что бедный старик был сильно снедаем тоскою от постоянного зрелища жалкого состояния жены. Он, бывало, ухаживая на нею в-течение вечера, от времени до времени обращался ко мне и говорил со слезами в голубых глазах: "А какая красивая женщина она была когда-то, Пип - а?" Бидди сразу стала ходить за ней так ловко, как-будто она с детства изучила ее, и Джо мог наслаждаться несколько-большим спокойствием и забегать изредка к "Лихим Бурлакам", что доставляло ему полезное развлечение. Весьма характеризует полицейских то, что они все более или менее подозревали бедного Джо (хотя он ничего не знал об этом) и что они все до одного соглашались, что он один из самых тонких умов, которые они когда-либо встречало.

Одно из первых торжеств Бидди в её новой должности было разрешение одной задачи, которую я никак не мог одолеть. Я много бился, но не добился ничего. Вот в чем дело:

Не раз уже сестра чертила на доске фигуру, похожую на какую-то странную букву Т, и потом с необыкновенным жаром обращала на нее наше внимание, как на вещь, особенно для нея нужную. Тщетно представлял а все, что мог придумать начинающагося с буквы Т, от тарелки до топора и тыквы. Наконец мне пришло в голову, что фигура эта похожа на молоток и, когда я громко произнес это слово на ухо сестре, она начала ударять по столу словно молотком и утвердительно кивать головой. Я принес все наши молотки, один за другим, но без успеха. Тогда я подумал о костыле, так-как фигура его очень-похожа на молоток, достал костыль в деревне и с некоторой самоуверенностью предъявлял его сестре. Но когда ей показали его, она так сильно затрясла головой, что мы испугались, чтоб, при её слабом и без того потрясенном состоянии, она не повредила себе шеи.

(который всегда изображался на доске заглавной буквой), и побежала в кузницу в сопровождении меня и Джо.

его нужно!

Орлик, без сомнения! Она забыла его имя и только намекала на его молотком. Мы сказали ему, затем нам нужно было, чтоб он пришел в кухню: он медленно положил свой молоток, отер лоб сперва рукавом, потом фартуком и вышел согнувшись, сгибая колени с той странной развалистой походкой праздношатающагося, которой он отличался.

Признаюсь, я ожидал, что сестра обвинит его, и потому был озадачен противоположным результатом. Она выразила живейшее желание быть с ним в хороших отношениях, видимо была довольна тем, что ей наконец привели его, и показала знаками желание, чтоб ему поднесли чего-нибудь. Она следила за его лицом, как-бы желая увериться, доволен ли он сделанным ему приемом; выразила самое сильное желание приобресть его расположение, и все, что она делала, имело вид какого-то униженного умилостивления, подобного тому, какое я замечал в детях относительно строгого учителя. После этого редко проходил день, чтоб она не нарисовала на доске молоток, и чтоб Орлик не появлялся и не стоял перед ней угрюмо, как бы не более моего зная, чего от него хотят.