Большие надежды.
Глава XVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие надежды. Глава XVIII. (старая орфография)

XVIII.

Как-то раз, в субботу, на четвертом году моего ученья у Джо, несколько человек собралось перед огнем в трактире "Лихих Бурлаков", я в том числе. Мистер Уопсель читал газету, а остальные слушали его с напряженным вниманием.

Недавно было совершено убийство, наделавшее много шуму, и мистер Уопсель был по уши в крови. Он страшно таращил глаза при каждом выразительном прилагательном и один-одинёшенек стоял за всех свидетелей. Едва-внятно простонал он: "пришел мой конец", олицетворяя в себе несчастную жертву и, вслед затем, дико заревел за убийцу: "Ужь я тебя доканаю!" Показания медика он произнес, подражая во всем нашему врачу. Голосе его так дрожал и прерывался, когда он рассказывал устами старого сторожа о том, как слышал шум и удары, что действительно можно было усомниться в умственной состоятельности этого свидетеля. Уголовный следователь в руках Уопселя превратился в Тимона афинского, а сторож - в Кориолана. Уопсель был в восторге и мы все были в восторге вполне вкушая это изысканное удовольствие. В таком прекрасном настроении духа, мы произнесли обвинение в умышленном убийстве.

Тогда только заметил я присутствие довольно-странного господина, который стоял облокотившись на спинку лавки напротив меня, и смотрел на нас. Лицо его выражало презрение и он как-то раздражительно грыз ноготь на указательном пальце, не спуская с нас глаз.

- Ну, сказал незнакомец мистеру Уопселю, когда чтение прекратилось: - вы все порешили к своему удовольствию - не так ли?

Все вздрогнули и взглянули на него, как-будто; он был сам убийца, а он, в свою очередь, окинул всех холодным, саркастическим взглядом.

- Конечно, виновен? сказал незнакомец. - Что тут и говорить - ну!

- Сэр, возразил мистер Уопсель: - хотя я и не имею чести вас знать, но я все же утверждаю, что он виновен.

В нашей группе пробежал одобрительный ропот.

- Я так и знал, сказал незнакомец: - я так и знал, так вам и сказал. Но теперь позвольте мне задать вам один вопрос: знаете ли вы, что, по английским законам, всякий человек признается невинным до-тех-пор, пока его вина не доказана, или вы этого не знаете?

- Сэр, начал-было мистер Уопсель: - в качестве англичанина, я сам...

- Постойте, постойте! сказал незнакомец, кусая ноготь и не спуская с него глаз: - не уклоняйтесь от вопроса: или вы знаете, или не знаете - одно из двух?

И он отбросил голову на сторону с каким-то вызывавшим и вопрошавшим выражением, ткнул пальцем на мистера Уопселя, как-бы указывая на него, а потом снова принялся грызть ноготь.

- Ну, что жь? продолжал он. - Знаете вы, или не знаете?

- Конечно, знаю, возразил мистер Уопсель.

- Конечно, знаете! Так зачем же вы не сказали этого сразу? Ну, теперь еще спрошу я у вас, сказал он, как-бы по праву завладев мистером Уопселем: - знаете ли вы, что никто из свидетелей не был на очной ставке?

Мистер Уопсель успел пробормотать: "Я только могу сказать..." как незнакомец перебил его:

- Как! вы опять не хотите отвечать на мой вопрос: да или нет? Так я начну снова.

И он снова ткнул на него пальцем, готовясь грызть ноготь.

Мистер Уопсель колебался и мы уже начинали составлять себе очень-жалкое о нем понятие.

- Да ну же! продолжал незнакомец. - Так и быть, я вам помогу, хоть вы этого и не стоите. Взгляните на то, что вы держите в руках. Что это-такое?

- Что это такое?... повторил мистер Уопсель, совсем растерявшись и поглядывая на газету.

- Не тот ли это несчастный лист, который вы только-что читали? продолжал незнакомец самым саркастическим и подозрительным тоном.

- Конечно, тот.

- Конечно. Ну, обратитесь теперь к этому листку и скажите мне: сказано ли там решительно, что обвиняемый объявил, что его адвокаты посоветывали ему не защищаться?

- Я это именно и читаю теперь, оправдываясь, сказал мистер Уопсель.

- Что мне за дело до того, что вы читаете? Я вовсе не спрашиваю вас, что вы читаете; вы можете читать молитву Господню наизворот, если вам угодно, и, может-быть, до-сих-пор так и делали. Поверните страницу... нет, нет, мой друг, не сверху столбца, снизу, снизу.

Мы все стали подозревать, что мистер Уопсель лукавит.

- Ну, нашли вы?

- Вот, вот, нашел, сказал Уопсель.

- Ну, пробегите эти строки и скажите мне, сказано ли тут ясно, что обвиненный был убежден своими адвокатами не защищаться? Ну, что ж, это тут писано?

- Выражения несовсем те, возразил мистер Уопсель.

- Выражения не те! повторил незнакомец, - А смысл тот?

- Да, сказал мистер Уопсель.

- Да! повторил незнакомец, окидывая взглядом все остальное общество и указывая рукою на Уопселя. - Спрошу теперь, что можно подумать о совести человека, который с этими строками перед глазами может спокойно заснуть, признав своего ближняго виновным, не выслушав даже его защиты?

Мы все начинали думать, что мистер Уопсель был совсем не таков, каким мы привыкли его считать, и что его выводят на чистую воду.

- И не забудьте, что этот человек, продолжал незнакомец, тыкая пальцем на мистера Уопселя: - этот самый человек может быть избран в присяжные по тому же самому делу. И сделав такое страшное преступление, он возвратится домой совершенно довольный собою и проведет покойную ночь после того, что принял добровольную присягу, по чести и справедливости, произнести приговор в этом деле, между подсудимым и его королевским величеством!

Странный джентльмен, с выражением неоспоримой власти и как бы имея в запасе кое-какие сведения о каждом из нас, вышел из-за скамейки и встал перед огнем, в промежутке между обеими скамейками, заложив левую руку в карман и продолжая грызть ноготь на указательном пальце правой руки.

- На основании сведений, собранных мною, сказал он, окинув нас взором (мы все так и оробели): - я имею основание предполагать, что между вами находится кузнец Джозеф или Джо Гарджери. Кто здесь Гарджери?

- Я, сказал Джо.

Странный господин попросил его выйдти вперед, и Джо вышел.

- У вас есть ученик, продолжал незнакомец: - которого зовут Пипом. Здесь он?

- Здесь, здесь! отозвался я.

Незнакомец не узнал меня, но я тотчас же призвал его за того джентльмена, которого я повстречал на лестнице, когда был во второй раз у мисс Гавишам. Наружность его была так типична, что невозможно было забыть ее. Я узнал незнакомца с той минуты, как увидал его за противоположною скамейкою; но теперь, когда он стоял рядом со мною, положив руку мне на плечо, я припомнил, одну за другою, все черты его наружности: его большую голову, его загорелое лицо со впалыми глазами и густыми, нависшими бровями; тяжелую цепочку часов, частые черные пятнышки, вместо бороды и бакенбардов - все, все, даже до запаха душистого мыла.

- Я бы желал переговорить наедине с вами обоими, сказал он, разглядев меня на-досуге. - Дело это возьмет несколько времени, так не лучше ли нам отправиться к вам в дом. Я бы не желал распространяться о нем здесь; впрочем, после вы можете все рассказать вашим друзьям - мне до того дела нет.

Посреди всеобщого молчания и удивления, мы втроем вышли от "Лихих Бурлаков" и молча пошли домой, все еще не оправившись от удивления. На дороге наш незнакомец по-временам поглядывал на меня и принимался грызть ногти. Когда мы приблизились в дому, Джо, сообразив, что обстоятельства требовали парадной обстановки, поспешил обойти и отворить парадную дверь. Конференция наша происходила в гостиной, слабо-освещенной одною свечою.

Она открылась тем, что незнакомец присел к столу, приблизил к себе свечу и стал что-то отыскивать в своей записной книжке. Затем, он спрятал ее, отодвинул свечу и, устремив взор свой во мрак, чтоб увериться, где каждый из нас сидел, сказал:

- Зовут меня Джаггерс; я стряпчий из Лондона. Меня все знают. Я должен говорить с вами о довольно-странном деле и сразу предуведомлю вас, что я здесь только орудие. Еслиб спросили у меня совета, то я наверно не был бы здесь. Но меня не спросились и вот видите меня здесь. Я делаю только то, на что обязан, как доверенное лицо - ни более, ни менее.

Замечая, что с своего места он несовсем-хорошо нас видит, он встал и, перекинув ногу чрез спинку стула, облокотился на нее и в таком положении продолжал:

- Ну-с, Джозеф Гарджери, я имею поручение избавить вас от этого ученика. Вы не имеете ничего против уничтожения его контракта, по его просьбе и для его добра? Может-быть, вы потребуете что-нибудь за это?

- Боже меня избави требовать чего-нибудь за то, чтоб не мешать счастью Пипа! сказал Джо, глядя на него в удивлении.

- Это "Боже избави", может-быть, и очень-благочестиво, да только теперь не в том дело, возразил мистер Джаггерс: - дело в том, потребуете ли вы что-нибудь, намерены ли вы что требовать?

- Мой, ответ, угрюмо возразил Джо: - нет.

Мне показалось, что мистер Джаггерс бросил на Джо взгляд, выражавший будто он принимал его безкорыстье за глупость. Что касается меня, то я был вне себя от удивления и любопытства.

- Хорошо, сказал мистер Джаггерс. - Так запомните же, что вы сказали и потом не увертывайтесь.

- Да кто же думает увертываться? возразил Джо.

он имеет большие надежды в будущем.

Мы с Джо разинули рты и переглянулись.

- Мне поручено сообщить ему, сказал мистер Джаггерс, боком указывая на меня пальцем: - что он современем войдет во владение значительным имением. Далее, настоящий обладатель имения желает чтоб он теперь же переменил свой образ жизни, уехал отсюда и получил образование, какое следует иметь джентльмену - словом, человеку с большими надеждами.

Все мои сны сбылись. Игра самой дикой фантазии превзойдена степенною действительностью. Мисс Гавишм решилась-таки вывести меня в люди.

- Ну-с, мистер Пип, продолжал стряпчий: - все остальное относится уже к вам. Во-первых, вы должны знать, что, по желанию лица, поручившого мне все дело, вы должны сохранить навсегда имя Пипа. Надеюсь, вы не взыщете на то, что все ваши большие надежды ограничиваются этим маленьким условием; но, если вы имеете что против, то выскажите тотчас же.

Сердце мое так билось и в ушах так сильно звенело, что я едва только мог пробормотать, что не имею ничего против.

- Я думаю, что нет. Ну-с, вовторых, мистер Пип, вы должны знать, что имя вашего благодетеля остается для вас тайною до-тех-пор, пока само это лицо заблагоразсудит открыться вам. Мне препоручено, сверх-того, сказать вам, что это лицо намерено из собственных уст открыть вам тайну. Но когда это намерение будет исполнено - я не могу вам сказать, да и никто не может этого сказать; может-быть, это случится еще чрез несколько лет. Теперь вы должны знать, что вам решительно запрещается наводить какие бы то ни было справки касательно этой тайны, и в разговоре со мною упоминать о ком бы то ни было, как о вашем благодетеле. Если у вас возникнут какие-нибудь подозрения, держите их при себе. Нам дела нет до того, какие причины побуждают к этой тайне, может-быть, это очень-важные и уважительные причины, а, может-быть, один каприз - вам до того дела нет. Вот и все условия. Согласие ваше и признание их обязательными составит последнее условие, которое мне поручено передать вам. Лицо, меня пославшее, то самое, на которого вы должны возлагать все ваши надежды, и секрет этот останется только между ним и мною. И это не очень тягостное условие взамен такого счастья; но, впрочем, если вы имеете какие возражения на это, высказываете их, теперь еще время. Ну, говорите же.

Я еще раз пробормотал, что ничего не имел возразить.

- Я думаю, что нет. Ну-с, мистер Пип, вот и конец мот условиям и ограничениям.

Хотя он и называл меня мистер Пип и начинал мало-по-малу смотреть на меня дружелюбнее, но все же не мог отделаться от выражения какой-то возмущающей подозрительности от времени до времени закрывал глаза и, говоря, тыкал на меня пальцем, как бы желая тем выразить, что он знает обо мне много чего дурного, да только сказать не хочет.

- Теперь только касательно частностей нашей сделки. Вы должны знать, что если я и употреблял несколько раз слово надежды, то это не значит, что вы должны удовольствоваться однеми надеждами. Я имею в руках порядочную сумму денег совершенно-достаточную для вашего воспитания и прожитья. Вы будете считать меня своим опекуном... Постойте!

Я хотел уже его благодарить.

- Я вам сразу скажу, что мне платят за все эти услуги, иначе бы я за них не взялся. Полагают, что вам следует получить более-тщательное образование, согласно с переменою вашего положения в обществе, и что вы, конечно, сами поймете, как важно и необходимо неотлагательно воспользоваться этим преимуществом.

Я сказал, что всегда желал получить хорошее образование.

- Какое мне дело до того, что вы всегда желали, мистер Пип? возразил он: - не отвлекайтесь. Если вы желаете этого теперь - с меня довольно. Но должен ли я понять из этого, что вы готовы поступить под руководство какого-нибудь хорошого наставника - так ли?

Я пробормотал "да".

- Хорошо. Ну-с, теперь следует посоветоваться с вами. Заметьте, и этого вовсе не одобряю, но таково мое поручение. Знаете ли вы какого-нибудь учителя, которого вы бы предпочли другим?

Я отродясь не знавал никаких учителей, кроме Бидди и тётки мистера Уопселя и потому отвечал отрицательно.

- Есть тут какой-то учитель, который, по-моему, был бы очень-годен, сказал мистер Джаггерс: - но, заметьте, я его не рекомендую; я никогда никого не рекомендую. Джентльмен, о котором а говорю - мистер Мафью Покет.

А! я тотчас узнал имя. Родственник мисс Гавишам, Мафью Покет, о котором говорила мисс Камилла с мужем, тот самой Мафью, который должен был сидеть в головах мисс Гавишам, когда она будет лежать мертвая, в венчальном платье, на свадебном столе.

Я ответил, что слыхал это имя.

- А! сказал он: - вы только слыхали имя. Вопрос в том, какого вы об этом мнения?

Я сказал, или попытался сказать, что очень-обязан ему за рекомендацию.

- Нет, нет, мой друг, сказал он, медленно мотая своею большою головою: - не забывайте!

Но я, не понимая в чем дело, снова пробормотал, что очень-обязан ему за рекомендацию.

- Нет, мой друг, перебил он, мотая головою, хмурясь и улыбаясь в одно время: - нет, нет, нет! все это очень-хорошо, только оно не идет, вы слишком-молоды, чтоб навязать на меня такую ответственность. Рекомендация не то слово, мистер Пип, попробуйте-ка другое.

Поправившись, я сказал, что очень-обязан ему за то, что он напомнил мне о мистере Мафью Покет.

- Вот это более похоже на дело! сказал мистер Джаггерс.

- И, добавил я: - я бы очень-доволен был испытать этого джентльмена.

- Хорошо. Вы бы лучше всего испытали его в его же доме. Все там будет готово для вас и вы можете прежде познакомиться с его сыном, который в Лондоне. Когда же вы переезжаете в Лондон?

Я сказал, бросив взгляд на Джо, который смотрел на нас, не двигаясь с места, что мог бы, кажется, тотчас же отправиться.

- Вопервых, сказал мистер Джаггерс: - вам необходимо сшить новое платье и не рабочее же. Отложите ужь ровно на неделю. Но вам понадобятся деньги. Оставить мне вам двадцать гиней?

Он прехладнокровно вынул из кармана длинный кошелек, отсчитал деньги на стол и пихнул их ко мне. Теперь, в первый раз во время разговора, он спустил ногу со спинки стула и сел верхом, играя кошельком и поглядывая на Джо.

- Ну-с, Джозеф Гарджери, вы что-то смущены?

- Действительно, я смущен, решительно отвечал Джо.

- Но, ведь, уже решено между нами, что вы не желаете ничего для себя - помните?

- Конечно, решено, сказал Джо: - решено раз на всегда.

- Но что вы скажете, продолжал мистер Джаггерс: - что вы скажете, если между остальными поручениями мне сказано предложить вам подарок в виде вознаграждения?

- Вознаграждения? за что? спросил Джо.

Джо положил руку мне на плечо с нежностью женщины. Нередко после я сравнивал его с паровым молотом, который может и смять человека и надколоть скорлупу ореха - так удивительно сочетались в нем сила и нежность.

- Пип всегда свободен идти, куда хочет, за почестями и богатством, сказал он. - Но, если вы думаете, что деньги могут вознаградить меня за потерю этого ребенка, с которым мы были век свой лучшими друзьями...

Милый, добрый Джо, ты, которого я, неблагодарный, был готов покинуть! еще теперь вижу, как ты подносишь к глазам свою грубую, мускулистую руку и как тяжело подымается твоя грудь и как слова замирают у тебя на устах! Милый, добрый, нежный Джо, еще теперь я чувствую, какою любовью дрожала твоя рука и мною овладевает какое-то священное благоговение, как-будто то был трепет крыла ангела.

Я принялся утешать Джо. Я совершенно исчезал в блеске ожидавшого меня будущого и уже не был в состоянии проследить прошедшого. Я просил Джо утешиться, так-как, по его словам, мы век были примерными друзьями и (по моим словам) век останемся ими. Джо утер глаза, не говоря ни слова.

Мистер Джаггерс смотрел на все это с видом презрения. Наконец он обратился к Джо, подбрасывая кошелек на ладони:

- Ну-с, Джозеф Гарджери, я предупреждаю вас, что если вы не воспользуетесь этим случаем, то после уже будет поздно. Со мной не хитрите. Если вы хотите получить вознаграждение, которое я уполномочен вам выдать, говорите тотчас же - и вы его получите. Если жь, напротив, вы хотите сказать...

Он остановился, не договорив, и с удивлением глянул на Джо, который шел на него с самыми свирепыми, воинственными намерениями.

- Коли, ты, вскричал Джо: - коли ты, значить, пришел в мой дом, чтоб ругаться надо мною и бесить меня, так выходи же! То-есть, значит, если чувствуешь себя человеком, так, говорю, выходи драться. Я хочу сказать, что все, что я сказал, я готов поддержать и буду всегда поддерживать, пока буду на ногах - вот что?

Я оттащил Джо в сторону и он тотчас же присмирел, только обязательно уведомил меня, в виде учтивого замечания, которых кое-кто мог бы воспользоваться, что он не попустит, чтоб его дразнили и бесили в его собственном ломе. Мистер Джаггерс, между-тем, попятился в двери. Не обнаруживая никакого желания возвратиться, он оттуда произнес свои прощальная наставления. Вот их содержание:

- Ну-с, мистер Пип, я полагаю, чем скорее вы выедете отсюда, тем лучше: вспомните, что вы должны сделаться джентльменом. Итак, вы отправитесь ровно чрез неделю, а между-тем, я пришлю вам свой адрес. Вы можете нанять карету на почтовом дворе и приехать прямо во мне. Но не забывайте, что я не выражаю никакого собственного мнения, относительно возложенного на меня поручения. Мне платят, оттого я и забочусь. Поймите это, наконец, поймите!

Он ткнул пальцем на нас обоих и, вероятно, стал бы продолжить, еслиб не видел, что Джо начинало разбирать и что оставаться долее было бы опасно.

Мне пришла в голову мысль, побудившая, меня догнать его по дороге в "Лихим Бурлакам", где осталась его наемная карета.

- Извините, мистер Джаггерс.

- А! крикнул он, оборачиваясь: - что там еще?

- Я бы не желал наделать каких-нибудь глупостей, мистер Джаггерс, желал бы во всем руководствоваться вашими советами, и потому я хочу спросить у вас: могу ли я проститься здесь с своими знакомыми? Вы не имеете ничего против этого?

- Нет, сказал он, глядя на меня с выражением, будто не совсем понимает меня.

- Не только здесь, в деревне, но и в городе?

- Нет ничего против этого.

Я поблагодарил его и побежал домой. Джо уже успел запереть парадную дверь, ушел из гостиной и сидел перед огнем в кухне, опершись руками на колени и пристально глядя на красные уголья. Я также подсел к огню и стал смотреть на уголья. Мы долго молчали.

Джо, и чем далее длилось молчание, тем менее чувствовал себя в силах прервать его.

Наконец, я разрешился словами:

- Джо, рассказал ты Бидди?

- Нет, Пип, отвечал Джо, не сводя глаз с огня и твердо держась за колени, как-будто он имел тайные сведения, что они намерены бежать: - я это предоставил тебе.

- А я бы лучше желал, чтоб ты, Джо, сказал.

- Ну, так слушай, Бидди: Пип сделался джентльменом и с большим состоянием, сказал Джо. - И да благословит его Бог!

Бидди выронила из рук работу и взглянула на меня. Джо также взглянул на меня, попрежнему держась за колени. Я взглянул на них обоих. Опомнившись, они оба поздравили меня, но в их поздравлениях слышался какой-то оттенок грусти, который глубоко оскорбил меня.

Я предпринял объяснить Бидди, а чрез Бидди и Джо, что все мои знакомые строго обязаны не стараться узнавать имени моего благодетеля. Все современем откроется, а между-тем следует довольствоваться тем, что, благодаря неизвестному патрону, я имею большие надежды в будущем. Бидди качнула головою, задумчиво взглянула на огонь и принялась за работу, сказав, что будет свято хранить тайну. Джо, все еще не выпуская из рук коленей, также сказал, что ревностно будет хранить тайну. Затем они снова поздравили меня и принялись выражать свое удивление при мысли, что я сделаюсь джентльменом, что, конечно, было мне несовсем-приятно.

Тогда Бидди употребила все старания, чтоб дать моей сестре какое-нибудь понятие о случившемся. Но мне кажется, она нисколько в этом не успела: сестра хохотала, мотала головою и только повторяла за Бидди, слова: "Пип" и "состояние". Но мне кажется, что она повторяла их безсознательно и вообще находилась в самом плачевном состоянии.

Я бы никому не поверил, но теперь сам убедился на деле, что чем веселее становились Джо и Бидди, тем я становился угрюмее. Я не мог быть недоволен своим неожиданным счастьем, но очень мог быть недоволен самим собою, хотя я этого не сознавал.

их взгляды, хотя далеко не такие ласковые, как прежде (а посматривали они на меня часто, особенно Бидди), я чувствовал себя оскорбленным. В этих взглядах как-будто проглядывало какое-то выражение недоверия, хотя, Бог свидетель, что этого и в мыслях не было у Джо и Бидди.

В такия минуты я вставал, шел в двери и вглядывался в темную ночь; кухонная дверь в летнее время всегда была открыта для освежения комнаты. Даже самые звезды, помнится, казались мне бедными и ничтожными, потому-что сверкали над грубыми деревенскими предметами, среди которых я взрос.

- В субботу вечером, проговорил я, сидя за нашим ужином, состоявшим из хлеба, сыра и пива. - Еще пять дней, а там день накануне! Скоро пройдут они.

- Да, Пип, ответил Джо: - они скоро пройдут.

Голос его как-то глухо звучал в кружке, которую он поднес к губам.

- Я думаю, Джо, что когда я поеду, в понедельник, заказывать платье, я скажу, что сам за ним заеду или велю отнести его к мистеру Пёмбельчуку; а то будет очень-неприятно, когда все начнут глазеть на меня в селе.

- Я думаю, что мистер и мистрис Гибль были бы очень-рады видеть тебя в твоем новом, щегольском одеянии, сказал Джо, прилежно разрезая на ладони свой хлеб и сыр, и посматривая на мой нетронутый ужин, как-бы припоминая, как мы, бывало, ели в-запуски. - Да и Уопссль был бы очень-доволен, и "Лихие Бурлаки" также почли-бы это за лестное внимание.

- Вот этого-то я и не хочу, Джо. Такая будет с ними возня.

- Да, да, конечно, Пип! сказал Джо. - Конечно, если ты сам не отвечаешь за себя...

- А когда же ты покажешься мистеру Гарджери, сестре своей и мне? Или ты не намерен нам показываться?

- Бидди, ответил я с сердцем: - ты так прытка, что за тобою не поспеешь.

- Она век была такою, заметил Джо.

- Еслиб ты погодила с минутку, Бидди, так узнала бы, что я намерен привезти сюда мое платье в узелке, в один из этих вечеров, вероятно, накануне моего отъезда.

маленькая была она, и я скоро должен был разстаться с нею, чтоб уже никогда более не возвращаться в нее. С ней были связаны свежия, юные воспоминания, и даже в ту минуту чувства мои как-то двоились между нею и теми прекрасными покоями, в которые я должен был переселиться, точно так же, как прежде я колебался между кузницею и домом мисс Гавишам, между Бидди и Эстелюю.

Солнце впродолжение дня сильно нагрело крышу моего мезонина и в комнате было душно. Открыв окно и выглянув из него, я увидел, как Джо вышел из дверей, чтоб подышать чистым воздухом и как, вслед за ним, пришла Бидди с трубкою и с огнем. Никогда не курил он так поздно и в этом я увидел явное доказательство, что, по той или другой причине, он нуждался в успокоительном действии трубки.

Он стоял у дверей подо мною, покуривая свою трубку, а Бидди стояла рядом с ним; они тихо разговаривали между собою, и разговор шел обо мне, судя по моему имени, которое они произносили не раз, с самым нежным выражением. Я не желал слышать более, хотя бы и мог, и потому отошел от окна и опустился в кресла, стоявшия у моей постели, раздумывая, как странно и грустно, что первая ночь моего блестящого поприща была самою грустною, которую я когда-либо провел.

Взглянув в окно, я увидел светлые кружки дыма, подымавшиеся из трубки Джо, и мне пришла в голову мысль, что то были его, благословения, которые он не навязывал мне и которыми не думал хвастаться передо мною, но наполнял ими атмосферу, окружавшую нас обоих. Я потушил свечу и лег в постель; жестка показалась она мне теперь и не привелось уже мне более спать в ней прежним благодатным сном.