Большие надежды.
Глава XX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие надежды. Глава XX. (старая орфография)

XX.

Путешествие от нашего городка до столицы взяло около пяти часов времени. Было около подудня, когда наш дилижанс, четверкой, врезался в торговый водоворот близь Крос-Киза, в Вуд-Стрите, Чипсайда, в Лондоне.

У британцев, вообще, с давних пор считается изменой не признавать отличным все, что находится и делается в их стране. Еслиб не это народное убеждение, я, очень-вероятно, нашел бы Лондон довольно-некрасивым, кривым, узким и грязным городом, хотя и был поражен его громадностью.

Мистер Джаггерс не забыл прислать мне свой адрес: в улице Литль-Бритен; снизу он добавил, сейчас за площадью Смивфильд, рядом с конторою дилижансов. Несмотря на то, городской извощик, у которого число воротников на шинели соответствовало числу лет его жизни, засадил меня в свою карету и закупорил в ней, подняв целую вереницу откидных ступенек, словно собираясь везти меня миль за пятьдесят. Пока он карабкался на козлы, а это взяло не мало времени, я успел разглядеть, что горохового цвета чехол козел был в тряпки источен молью, полинял от времени и висел в виде какой-то безобразной бахромы; словом, экипаж был удивительный, с шестью коронами по сторонам, столькими же оборванными снурками сзади для почтенного числа лакеев, и рядом страшных зубцов на краю запяток, чтоб отнять охоту взлезать на них у непрошенных лакеев.

Я только-что успел войти во вкус подобного катанья и начинал размышлять о том, как внутренность кареты напоминает и хлев, постланный соломой, и ветошную лавочку, и какой странный обычай держать мешок с кормом не под козлами, а внутри кареты - когда я заметил, что извощик принимается слезать с козел, откуда заключил, что путешествие наше приближается в концу. Действительно, мы вскоре остановились в какой-то мрачной улице, у конторы, над отворенными дверьми которой было написано Мистер Джаперс.

 - Сколько? спросил я у извощика.

Извощик ответил.

- Шиллинг, если не желаете прибавить.

Я заметил, что не имею никакого желания прибавить.

- В таком случае, значит, шиллинг, сказал извощик. - Я не хочу нажить неприятности: я его знаю.

Он с мрачным видом покосился на надпись над дверьми и покачал головою.

Когда он получил свой шиллинг, успел медленно вскарабкаться на козлы и уехал с видимым удовольствием, я взошел в контору, с своим чемоданчиком в руке, и спросил:

- Дома ли мистер Джаггерс?

- Дома нет, отвечал писец. - Он в суде. Имею ли я честь говорить с мистером Пипом?

Я ответил утвердительно.

- Мистер Джаггерс велел просить вас обождать в его комнате. Он не мог сказать скоро ли воротится, так-как у него дело в суде, но ему время дорого, и потому он терять его не станет и воротится, как-можно-скорее. Говоря это, писец открыл дверь и впустил меня во внутреннюю комнату, за конторою. Здесь мы нашли косого господина, в бархатном платье, в коротких штанах и чулках, который утер нос рукавом, когда появлением своим мы отвлекли его от чтения газеты.

- Подите, дожидайтесь на улице, Майк, сказал писец.

Я было начал извиняться, что помешал, но писец выпроводил косого господина самым невежливым образом и, бросив ему вслед меховую шапку, и сам удалялся из комнаты; я остался один.

Комната мистера Джаггерса освещалась сверху одним косым окном и имела вообще самый унылый, угрюмый вид. Верхушки соседних домов будто неестественно вытягивались, чтоб заглянуть в это кривое, полукруглое окошко, похожее на слуховое. Бумаг в комнате было видно менее, чем я ожидал, за то было много странных предметов, которых видеть я не ожидал: старый, заржавленный пистолет, сабля в ножнах, несколько диковинных ящиков и свертков, и на полке два страшные слепка с лиц, сильно-опухших, с носами, подернутыми судорогой. Собственные кресла мистера Джаггерса были обиты черною, волосяною материею, с рядом медных гвоздей но бокам, напоминая собою скорее, гроб чем что иное. Моему воображению представилось, как он сидит прислонившись в своем кресле и щурится на просителей, кусая ногти, по привычке. Комната была невелика и просители имели, как видно, обыкновение прислоняться и тереться о стенку, говоря с мистером Джаггерсом, ибо вся стена против его кресла была засалена жирными пятнами. Я припомнил, что и косой господин, к изгнанию которого я был невинным поводом, также протерся вдоль стенки, удаляясь из комнаты.

он знает что-нибудь к невыгоде каждого. Я думал, сколько еще писцов занято наверху, и все ли они так же обидно смотрят на своих ближних. Я удивлялся, к-чему вся эта дрянь в комнате и откуда она взялась? Я ломал себе голову, сняты ли те безобразные слепки с родственников мистера Джаггерса, или нет; а если он довольно-несчастлив, чтоб иметь подобных родственников, то отчего не отвел он им место у себя дома, вместе того, чтоб оставить их торчать здесь, на полке. Разумеется, кроме этой обстановки, на меня, вероятно, действовал и удушливый воздух жаркого лондонского дня, и пыль и песок, лежавшие густым слоем на всех предметах. Я знаю одно, что, сидя в комнате мистера Джаггерса и удивляясь странностям, я пришел наконец в такое раздражение, что не мог более выносить безобразного вида слепков на полке, встал и вышел на улицу.

Мимоходом, я сказал писцу, что, в ожидании мистера Джаггерса, я намерен прогуляться на чистом воздухе. Он посоветовал мне обойти угол и выйти на Смивфильд. Я последовал его совету и вышел на площадь этого имени; но позорное место, казалось, клеймило меня своею грязью и кровью. Я поспешил стряхнуть прилипшую в ногам моим нечистоту и повернул в первую попавшую улицу, на конце которой выглядывал купол св. Павла из-за угрюмого каменного строения, ньюгетской тюрьмы, по словам прохожого. Проходя вдоль стены её, я заметил, что на улице была постлана солома, чтоб уменьшить шум езды; это обстоятельство и толпа народа, от которой несло водкой и пивом, навело меня на догадку, что там заседал суд.

Пока я стоял и смотрел по сторонам, во мне подошел очень-грязный и немного-подпивший блюститель законов, с вопросом, не желаю ли я войти и послушать, как производится следствие. В случае согласия с моей стороны, он предлагал за полкрона провести меня на переднее место, откуда отлично видно лорда верховного судью, с его париком и мантиею. Он упоминал об этой важной личности, словно о восковой кукле, и под конец соглашался уступить ее за восемь пенсов. Когда я отказался, под предлогом недосуга, он был так любезен, что провел меня на двор и показал мне, где хранятся виселицы, а также, где секут людей публично, потом он указал мне на так-называемую "дверь должника", откуда выводят преступников на казнь; при этом он заметил, вероятно, для усиления интереса, что послезавтра из этого страшного выхода выведут "четырех из них", а завтра "восьмерых" и повесят их "рядком". Все это было ужасно и вселяло во мне отвращение в Лондону, тем более, что торговавший лордом верховным судьею, был одет с головы до ног в платье со ржавыми от сырости пятнами, и я был убежден, что эта одежда принадлежала повешенному преступнику, и была скуплена моим проводником у палача за дешевую цену. Под впечатлением подобных мыслей, я почел себя очень-счастливым, когда отделался от него за шиллинг.

Я зашел в контору, чтоб спросить, не возвратился ли мистер Джаггерс. Он еще не возвращался, и я снова отправился гулять. На этот раз я пошел по Литль-Бритен и вошел в загороженную площадку Барфоломью; тут я убедился, что не я один, а и другие дожидаются мистера Джаггерса. Там прохаживали два человека, обдуманно ступая в промежутки между каменьями мостовой и потихоньку между собою разговаривая. Проходя мимо них, я услыхал слова "Джаггерс обделает это, если только есть какая-нибудь возможность". У угла стояла группа из трех мужчин и двух женщин; одна из женщин плакала, утирая глаза грязным платком, другая утешала ее, прикрывая своим платком и говоря: "Джаггерс за него, Мелия, чего же вам более?" Там был еще красноглазой жидок, которой вошел за ограду после меня, с другим жидком, которого послал куда-то с поручением; пока того не было, я стал наблюдать за красноглазым его товарищем; он, казалось, был в высшей степени раздражительного и впечатлительного характера и выплясывал под фонарем какой-то джиг, под звуки однообразного припева: "О, Дзягерсь, Дзягерсь, Дзягерсь! все проции дрянь, мне нузно Дзягерсь!..." Все эти доказательства популярности моего опекуна произвели на меня глубокое впечатление и еще усилили мое удивление.

Наконец, выглядывая сквозь чугунную ограду Барфоломью на улицу Литль-Бритен, я увидел мистера Джаггерса, шедшого мне на встречу.

Все остальные, увидев его, также, как и я, устремились к нему. Мистер Джаггерс, положив мне руку на плечо, увлек меня за собою и, не сказав мне ни слова, обратился к следовавшим за нами.

Прежде всех он подозвал двух разговаривавших между собою людей.

- Ну, с вами мне говорить не о чем, сказал мистер Джаггерс, указывая на них рукою. - Мне ничего более знать не нужно. Что касается результата, это игра в орел или решетка. Я вам наперед сказал, что это игра в орел или решетка. Заплатили Уемику?

- Мы сколотили потребную сумму сегодня утром, сказал один из двух покорным голосом, пока другой смотрел в лицо мистеру Джаггерсу.

- Я у вас не спрашивал, когда вы сколотили деньги, где, даже не спрашивал сколотили ли вы их вовсе. Получил ли их Уемик?

- Получил, сказали оба в один голос.

- Хорошо. Ну, теперь вы можете идти. Ничего слышать не хочу! сказал мистер Джаггерс, делая знак рукою, чтоб они удалила. - Скажите слово - и я брошу ваше дело.

- Мы думали, мистер Джаггерс... начал один из них, снявши шляпу.

- Это-то именно я и запрещал вам, перебил мистер Джаггерс. - Вы думали! Я за вас думаю - и довольно с вас. Если вы мне понадобитесь - а знаю где сыскать вас; я не хочу, чтоб вы меня отъискивали. Я не хочу, не хочу слышать ни одного слова!

Оба взглянули друг на друга, и когда мистер Джаггерс снова махнул им рукою, они молча удалились и более не являлись.

- Ну, теперь вы! сказал мистер Джаггерс, вдруг останавливаясь и обращаясь к женщинам в платках, от которых мужчины почтительно удалились. - А! Амелия, не так ли?

- Так точно, мистер Джаггерс.

- О, да, сэр! воскликнули обе женщины вдруг. - Благослови вас Господь Бог, никогда мы этого не забудем.

- Так на что жь вы сюда приходите? спросил мистер Джаггерс.

- Мой бедный Биль, сэр... стала упрашивать женщина в слезах.

- Вот что я вам скажу, возразил мистер Джаггерс: - раз навсегда: если вы не знаете, что ваш Биль в верных руках, то я это знаю. Если вы станете ходить сюда, надоедать мне с своим Билем, то я из Биля и из вас сделаю пример, дам ему проскользнуть между пальцами. Уплатили вы Уемику?

- О, да, сэр! До последняго фадинга.

- Хорошо. Значит, вы сделали все, что нужно. Окажите слово, еще одно слово - и Уемик возвратит вам деньги.

Эта страшная угроза заставила обеих женщин тотчас же удалиться. Никого не оставалось, кроме впечатлительного жидка, который уже несколько раз прикасался губами в поле сюртука мистера Джаггсрса.

- Я этого человека не знаю! сказал мистер Джаггерс тем же уничтожающим тоном. - Что ему, нужно?

- Драгоценний мистер Дзягерсь. Брат, родний брат Абрагаму Лазарусь...

- Кто он такой? спросил мистер Джаггерс. - Оставь сюртук. - Проситель, прежде чем пустить полу, поцаловал ее несколько раз и отвечал:

- Абрагам Лазарусь, по подозрению в фальшивы проба.

- Вы опоздали, сказал мистер Джаггерс. - Я стою за противную сторону.

- Батюски, змилуйтесь мистер Дзягерсь! воскликнул впечатлительный жидок, побледнев как полотно: - не сказите цто вы против Абрагама Лазарусь?

- Сказано, что так, и дело с концом, сказал мистер Джаггерс. - Вон с дороги!

- Мистер Дзягерсь! полминутка! Мой брат двоюродный в саму эту минуту пошел к Уемик предлозить ему всякую цену. Мастер Дзягерсь, четверть минутка! Езелиб вы были так добры отступились от противной-стороны... за всякую цену... какую угодно!... денег не позалеем!... мистер Дзягерсь... мистер...

Опекун мой оттолкнул просителя самым презрительным образом и оставил его на мостовой, где он продолжал выплясывать, будто под ногами у него были накалённые камни. Без дальнейших препятствий, мы достигли конторы, где нашли писца и господина в бархатном платье и меховой шапке.

- Вот Майк, сказал писец, встав с своего места и таинственно подходя в мистеру Джаггерсу.

- О! сказал мистер Джаггерс, обращаясь в косому господину, который не нашел ничего лучше, как сдвинуть себе волосы на лоб: - ваш человек придет сегодня - ну?

- Ну, мистер Джаггерс, отвечал Майк голосом человека, одержимого сильной простудой: - после многих хлопот, я отъискал человека, какого нужно.

- А что берется он показать под присягой?

Мистер Джаггерс вдруг страшно разозлился:

- Я предупреждал тебя прежде, сказал он, тыкая пальцем на испуганного клиента: - что если ты осмелишься говорить здесь подобные вещи, я примерно с тобой разделаюсь. Подлец ты окаянный, как ты смеешь говорить это мне?

Клиент стоял как обвареный, повидимому, особенно-озадаченный тем, что не понимал своей вины и причины этой выходки.

- Гусь! сказал писец шопотом, толкая его локтем. - Безтолковая голова! Нужно вам было говорить это ему прямо в лицо?

- Ну, спрашиваю тебя в последний раз, безсмысленный олух, сказал опекун мой строго: - на что приведенный тобою свидетель готов присягнуть?

Майк пристально взглянул на моего опекуна, будто стараясь прочитать на лице его приличный ответ, и медленно ответил: - относительно характера и что находился безотлучно при нем в-течение всей ночи.

- Ну, будь осторожен. Что он за человек?

Майк взглянул на свою шапку, на пол, на потолок, на писца и даже на меня, прежде чем собрался ответить отрывисто.

- Мы одели его...

Тут опекун мой было снова разразился:

- Что? Так ты хочешь, хочешь?

- Гусь! добавил писец, с новым толчком.

После некоторого колебания, физиономия Майка прояснилась и он продолжал:

- Он одет, как почтенный пирожник. Что-то в роде кондитера.

- Тут он? спросил мой опекун.

- Я оставил его неподалеку, сказал Майк: - он сидел на ступеньках крыльца сейчас за углом.

- Проведи его мимо окон, чтоб мне взглянуть на него.

Мы втроем подошли к окну и высматривали из-за проволочной сетки. Вскоре мы увидели, как Майк, будто случайно, прошел мимо с дюжим парнем самой злодейской наружности, одетым в короткую, полотняную куртку с бумажным колпаком на голове. Этот простодушный кондитер был далеко не в трезвом виде; под глазом у него был синяк, чем-то замазанный и присыпанный.

- Скажите ему: пускай убирается тотчас же с своим свидетелем, сказал мой опекун с отвращением, обращаясь в писцу: - и спросите у него, что это он о себе думает, и как осмеливается приводить подобного свидетеля.

Вслед за сим, мой опекун повел меня в свою комнату и, завтракая стоя, сообщил мне о своих распоряжениях касательно моего воспитания. Завтрак его состоял из корзинки с тартинками и карманной фляжки с хересом; он и самые тартинки уничтожал с тем же презрительным видом, с каким обращался с своими просителями. Было решено, что я поеду в "Гостиницу Барнарда", где приготовлена для меня кровать у молодого мистера Покета; там проживу до понедельника, а в понедельник отправлюсь с визитом, вместе с молодым мистером Покетом, к его отцу, чтоб посмотреть, как он мне понравиться. При этом случае, я узнал, какое мне будет отпускаться содержание - очень щедрое должно признаться. Тут же мой опекун вручил мне карточки некоторых магазинов, где я мог запасаться всякого рода одеждою и другими необходимыми предметами.

уплачивать по вашим счетам, и удерживать вас во-время, если замечу, что вы слишком торопитесь в долговое отделение. Ужь вам верно не сдобровать, как-нибудь подгадите... Ну, да это не мое дело.

я желаю, Уемик проводит меня пешком.

При этом я узнал, что Уемиком звали писца, сидевшого в соседней комнате. На время его отсутствия, позвали другого писца сверху и посадили на его место. Пожав руку своему опекуну, я вышел на улицу вместе с Уемиком. Мы встретили там новую толпу просителей, но Уемик разогнал их, сказав решительно.

- Я вам говорю, что даром безпокоитесь: он с вами слова говорить не станет.

Мы вскоре от них отделались и пошли рядом ускоренным шагом.