Большие надежды.
Глава XXIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие надежды. Глава XXIV. (старая орфография)

XXIV.

Таким образом, я поселился у Покетов. В первые три дня, я несколько раз ездил в Лондон, чтоб закупить все нужное. Устроившись окончательно, я имел с мистером Покетом длинный разговор. Он знал гораздо-более меня самого о предстоявшей мне будущности и упомянул, что слышал от мистера Джаггерса, что меня не предназначили никакой особой карьере и считали бы достаточно-воспитанным, еслиб я сравнялся в познаниях с большинством богатой молодёжи. Я, конечно, подтакнул, ничего не имея возразить. Мистер Покет посоветовал мне посещать некоторые лекции в Лондоне, чтоб ознакомиться с необходимыми для меня начальными основаниями наук. Сам он вызвался быть руководителем в моих занятиях. Он сказал, наконец, что надеется, что, при разумном содействия, я не встречу непреодолимых трудностей, и скоро буду в-состоянии обойтись без всякой помощи, исключая его собственной. Таким образом, он поставил себя на отличную ногу со мною. Скажу здесь, кстати, что он так усердно и благородно исполнял свою часть нашего договора, что невольно заставлял и меня так же благородно вести себя и усердно заниматься. Еслиб он, как учитель, выказывал равнодушие ко мне, то, верно, и я, как ученик, ответил бы ему тем же. Но он-мне не давал повода к такому обращению с ним, и потому мы оба вели себя как-нельзя-лучше. Я никогда не видел в нем, как в наставнике, ничего странного или смешного: это был самый добрый, благородный, серьёзный наставник. Когда, таким образом все было решено касательно моего образования, я начал усердно заниматься. Вскоре мне пришла в голову мысль, что еслиб я мог удержать за собою мою комнату в гостинице Барнарда, то это доставило бы мне приятное развлечение по-временам, и мои манеры много выиграли бы от общества Герберта. Мистер Покет не противился этому плану, но настаивал, чтоб прежде всего посоветоваться с моим опекуном. Я понял, что он от того так деликатно поступал в этом деле, что мой план уменьшал расходы Герберта.

Поговорив с мистером Покетом, я отправился в Лондон и сообщил мои желания мастеру Джаггерсу.

- Еслиб я купил взятую напрокат мббель и еще кое-что, сказал я в заключение: - то я устроился бы там, совсем-бы устроился, как дома.

- Так, так! сказал мистер Джаггерс, усмехаясь. - Я вам говорил, что у вас за расходами остановки не будет. Ну, сколько вам нужно денег?

Я отвечал, что, право, не знаю сколько.

- Да, ну же! отвечал мистер Джаггерс: - сколько? Пятьдесят фунтов?

- Ах, не столько!

- Пять?

Это был такой огромной скачок, что я воскликнул в удивлении:

- О, более пяти!

- Более, продолжал Джаггерс, спокойно заложив руки в кармана и посматривая на стену, в ожидании моего ответа. - Сколько более?

- Право, не съумею сказать сколько, проговорил я, запинаясь.

- Ну, ну! сказал мистер Джаггерес. - Посчитаем-ка вместе. Дважды-пять - довольно? Трижды-пять - довольно? Четырежды-пять - довольно?

Я отвечал, что "кажется, этого будет очень и очень довольно".

- Четырежды-пять - очень-довольно? повторил мистер Джаггерс, насупив брови. - Ну, а сколько это по-вашему, будет?

- Что будет по-моему?

- Да сколько?

- Положим, что, по-вашему, будет двадцать фунтов, сказал я, улыбаясь.

- Все-равно, что там будет по-моему, возразил мистер Джаггерс, лукаво качая головою. - Я хочу знать, сколько по-вашему.

- Конечно, двадцать фунтов.

- Уемик! крикнул Джаггерс, отворив дверь в контору. - Возьмите книжку мистера Пипа и выдайте ему двадцать фунтов.

Эта странная, сухая манера вести дела произвела на меня неприятное впечатление. Мистер Джаггерс никогда не смеялся, но его большие, высокие сапоги как-то особенно скрипели, точно они смеялись сухим, недоверчивым смехом. Отдав приказ Уемику, он вышел из конторы. Мы остались вдвоем. Уемик был что-то очень в-духе и потому я пустился с ним в разговор, начав с того, что я, право, не мог понять мистера Джаггерса и его обращения.

- Скажите это ему, и он сочтет это лучшим для себя комплиментом, отвечал Уемик. - Он вовсе и не хочет, чтоб вы его понимали. О! воскликнул он, видя мое удивление: - это не относится лично до вас, это присуще его ремеслу.

Впродолжение этого разговора Уемик сидел за своей конторкой, убирая свой завтрак, состоявший из черствого сухаря. Он ломал его на маленькие кусочки, и по-временам, хладнокровно, будто не замечая, бросал их в свой большой рот, точно письма в почтовый ящик.

- О! мне всегда кажется, продолжал Уемик: - что он поставил ловушку на людей и стоит около нея на сторожке. Вдруг хлоп - и вы пойманы.

Я хотел было сказать, что ловушек нельзя отнести к приятностям человеческой жизни, но сказал только, что, кажется, мистер Джаггерс, очень-ловок и искусен в делах.

что он.

Я заметил, что, "кажется, дела Джаггерса идут прекрасно". И Уемик отвечал: "Отли-чно"". Потом я спросил: "сколько у них писцов?"

- Мы не очень-падки на писцов и помощников, ибо Джаггерс один, а публика не захочет иметь его из вторых рук. Нас всего четверо. Не хотите ли с ними познакомиться? Ведь, вы из наших.

Я с удовольствием согласился. Мистер Уемик, кончив свой завтрак, выдал мне мои двадцать фунтов из сундука, ключ которого он прятал где-то за спиною, и доставал его из-за воротника, точно железную косу. После этого мы отправились по лестнице наверх. Дом весь был темный и грязный, жирные пятна от засаленных локтей, замеченные мною в комнате мистера Джаггерса, повторялись на каждом шагу и на лестнице. В первом этаже, мы застали писца, бледного, надутого человека, усердно-занятого, с несколько-невзрачными людьми, с которыми он обходился самым безцеремонным образом, как вообще обходились у мистера Джаггерса со всеми, кто только способствовал набиванию его кармана.

- Отбирает показания свидетелей для судьи, сказал Уемик, выходя.

Мы поднялись еще выше, вошли в другую комнату. Там новый писец, маленькая, невзрачная фигурка, с длинными волосами, был занят тем же делом с каким-то подслеповатым господином, с которым Уемик меня познакомил: это был плавильщик, у которого, по словам Уемика, никогда не остывал котел и который мог сплавить что угодно. С лица его пот струился большими каплями, точно он сам обращался в жидкость. Наконец, мы достигли задних комнат. В одной из них сидел за столом третий писец, большого роста, с лицом, обвязанным грязной тряпкой. Он был одет в черном, истасканном платье и переписывал набело для мистера Джаггерса справки первых двух писцов.

Вот, в чем состояло все заведение Джаггерса. Сойдя вниз, Уемик провел меня в комнату своего патрона.

- Эту комнату вы уж видели, сказал он.

- Скажите, пожалуйста, спросил я, указывая на страшные слепки, висевшие на стене: - чьи это изображения?

- Это? сказал Уемик, встал на стул и, сдунув пыль с слепков, снял их с полки. - О! это слепки, снятые с двух знаменитостей, с двух наших клиентов, доставивших нам безсмертную славу. Вот этот молодец. "Откуда у тебя, приятель, чернильное пятно на веке; верно бестия, ночью заглядывал в чернильницы?" Этот молодец, убил своего хозяина и так мастерски, что никогда не могли очевидно доказать, что он действительно совершил преступление.

- А похож слепок? спросил я, невольно отшатнувшись от него, пока Уемик хладнокровно поплевывал на веко и обтирал чернильное пятно рукавом.

- Похож? Да, ведь, это снято с его лица, в Ньюгете, сейчас после того, как его сняли с виселицы. "А ведь ты меня особенно любил, старый хитрец - не правда ли?" и, в подтверждение своих слов, Уемик взглянул на свою булавку с изображением женщины и могилы с урною под плакучей ивой. - Нарочно, ведь, для меня заказал, прибавил он.

- А женщина эта представляет кого-нибудь? спросил я.

- Нет, отвечал Уемик: - это только шутка. "Шутник ты был, приятель, не правда ли?" Нет, какого черта делать женщине в этаком деле, истер Пип. Правда, была и женщина тут замешана, да не такая деликатная, как эта леди; она не стала бы смотреть на урну, еслиб в ней не было вина или водки.

Положив слепок на стол, Уемик начал обтирать платком свою булавку.

- А что, другой так же кончил? спросил я. - Лицо его имеет то же выражение.

- Да, отвечал Уемик: - это настоящее выражение. Одна ноздря немножко вздернута вверху, точно крючком удочки. Да, он кончил так же; в этом случае совершенно естественный конец. Он подделывал духовные молодцам, и чуть-ли не отправлял на тот свет самих предполагаемых завещателей. "А, ведь, ты, однако, всегда был джентльмен и умел писать погречески!" воскликнул Уемик, обращаясь к слепку. - "О! хвастун, хвастун! какой ты был лгун! Никогда не видал я подобного лгуна!" Прежде чем поставить на полку слепок своего друга, Уемик тронул свой самый большой перстень и проговорил:

- Велел купить для меня за день перед смертью.

- Таким ли путем достались вам все эти вещи?

- Да, да, отвечал он: - все это такие же подарки. Один за другим, их и набралось порядочное количество. Это редкости и, к тому, все же имущество. Оне, пожалуй, и недорогия, а все-таки имущество, и носить их можно. Конечно, для вас оне ничего не значат, а у меня всегда было правилом: "приобретай, сколько можешь, движимого имущества".

Я согласился, что правило очень-прекрасное и он продолжал дружеским тоном:

- Еслиб вы, в свободную минутку, когда-нибудь завернули ко мне в Уольворф, то я почел бы это за огромную честь! Я бы мог вам предложить и переночевать у меня. Конечно, у меня не найдется много замечательного; но две-три диковинки стоит посмотреть. У меня есть также садик и парничок: я большой охотник до цветов.

- Благодарствуйте, сказал Уемик. - Так это дело решеное. А обедали ли вы у мистера Джаггерса, или еще не успели?

- Нет еще.

- Он вас угостит вином, и славным вином, продолжал Уемик: - а я так вам дам пуншу, и недурного. Вот что я вам скажу: когда вы будете обедать у мистера Джаггерса, обратите внимание на его экономку.

"что жь тут особенно-замечательного?" Но, ведь, дело в том, что надо знать степень первоначальной дикости звери и сколько взяло труда его укротить. Но, как бы то ни было, это не унизит мистера Джаггерса в вашем мнении. Смотрите только в оба.

Я отвечал, что, конечно, не упущу из вида этого замечательного явления, ибо его слова возбудили мое любопытство. Когда я собрался уйти, Уемик оставил меня, спросив, не хочу ли я пожертвовать пять минут, чтоб увидеть мистера Джаггерса "в деле".

Я тотчас согласился, ибо мне очень хотелось знать, в чем именно заключалось "дело" мистера Джаггерса.

Мы углубились в улицы Сити и, наконец, вошли в один полицейский суд. Заседание давно уже началось, и народ толпился до самых дверей. Подсудимый стоял перед судьями и, переминаясь с ноги на ногу, что-то жевал. Мистер Джаггерс допрашивал какую-то женщину - его все страшно боялись и трепетали, и женщина, и судьи, и все остальные. Когда, кто бы то ни был, говорил несогласно с его мнением, он тотчас же требовал, чтоб слова его записали. Когда кто не хотел признаваться, он говорил: "я заставлю вас"; когда же тот признавался, он кричал: "вот я и вывел вас на чистую воду!" Судьи дрожали от каждого его движения, от самого кусания ногтей. Воры и поимщики безмолвно восхищались его речами и трепетали, когда он насупливал брови. Я, право, не мог разобрать, которую сторону он защищал, ибо он, казалось, одинаково распоряжался обеими сторонами. Я знаю только, что кргда я уходил, он, был не на стороне судей, ибо председательствовавший как-то судорожно шевелил ногами под столом, тогда-как мистер Джаггерс громил его, как представителя британского права и правосудия.