Большие надежды.
Глава XXXVI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие надежды. Глава XXXVI. (старая орфография)

XXXVI.

Наши дела шли день от дня хуже; долги росли, мы часто сводили счеты и оставляли поля, а время между-тем быстро летело. Я был уже совершеннолетний, а еще, как предсказывал Герберт, тайна моей судьбы не разоблачилась.

Герберт сам достиг совершеннолетия восьмью месяцами прежде меня. Так-как это событие не ознаменовалось никакою существенною переменою в его положении, то оно и не произвело никакого впечатления в гостинице Бернарда. Но день моего рождения мы ожидали с бездною надежд и самых невозможных предположений, потому-что мы были убеждены, что мой опекун не может не сказать мне по-этому случаю, чего-нибудь решительного.

Я приложил возможные старания, чтоб все в Литль-Бритен знали когда будет день моего рождения. Накануне, я получил официальную записку от Уемика, уведомлявшую меня, что мистер Джаггерс желал бы меня видеть завтра, около пяти часов пополудни. Это окончательно убедило, что должно случиться что-нибудь очень-важное и я, с трепетом и необыкновенною исправностью, отправился на следующий день, в назначенный час к своему опекуну.

К первой комнате встретил и поздравил меня Уемик; разговаривая со мною, он случайно потер себе нос бумажкой, вид которой мне очень-понравился. Но он ни слова не сказал о ней, а кивнул толовою на дверь, приглашая меня войти в кабинет моего опекуна. Был ноябрь месяц и мистер Джаггерс стоял перед огнем, прислонившись спиною в карнизу камина и заложив руки под фалды фрака.

- Ну, Пип, сказал он: - сегодня следует вас называть - мистером Пип. Поздравляю вас, мистер Ппп.

Мы пожали друг другу руку (он никогда долго не жал руку) и я поблагодарил его.

- Возьмите стул, мистер Пип, сказал мой опекун.

Я сел; он продолжал стоять в прежнем положении, и только, поводя бровями, пристально смотрел, на свои сапоги. Мне стало неловко; мною овладело то же чувство, которое я испытал когда-то, давно, когда каторжник меня посадил на надгробную плиту. Страшные слепки на стенах, казалось, делали неимоверные усилия, чтоб разслушать разговор.

- Ну, любезнейший, начал мой опекун, обращаясь ко мне, будто я был свидетель, сидевший на судебной скамье: - я желал бы сказать вам несколько слов.

- Сделайте одолжение.

- Как велики, полагаете вы, ваши расходы, сказал мистер Джаггерс, нагибаясь, чтоб взглянуть на пол и потом закидывая голову назад и глядя в потолок.

- Как велики мои расходы, сэр?

- Как велики ваши расходы? повторил он, все еще глядя в потолок.

Подождав немного, он обвел взором всю комнату и остановил платок на полпути к носу, дожидаясь моего ответа.

Я последнее время так часто занимался поверкою счетов, что совершенно сбился с толку и не быль в-состоянии ответить на этот вопрос. Я так и сказал своему опекуну. Ответ, кажется, понравился ему. Он заметил:

- Я так и думал.

И с самодовольным видом высморкал нос.

- Ну, любезнейший, я у вас спросил один вопрос, сказал Джаггерс. - Теперь не имеете ли вы каких-нибудь вопросов задать мне.

- Задайте один, сказал Джаггерс.

- Не откроется ли мне сегодня мой благодетель?

- Нет; задайте другой.

- Скоро ли объяснится тайна?

- Оставьте этот вопрос на минутку в стороне, сказал Джаггерс: - и спросите что-нибудь другое.

Я подумал: оставался только один вопрос:

- Приходится ли мне получить что-нибудь сегодня?

На этот вопрос мистер Джаггерс с торжествующим видом отвечал:

- Я так и думал, что кончится этим!

Он позвал Уемика и приказал подать себе знакомую мне бумажку. Уемик подал ему и тотчас же удалился.

- Ну-с, минер Пип, сказал Джаггерс: - потрудитесь теперь выслушать. Вы не стесняясь брали отсюда деньги; ваше имя частенько встречается в уемиковой расходной книге, но вы, без-сомнения, уже наделали долгов?

- К-несчастью, я должен сказать "да".

- Конечно, вы должны сказать "да", в том нет сомнения, сказал мистер Джаггерс.

- Да, сэр.

- Я не спрашиваю сколько у вас долгов, потому-что вы сами того не знаете, а еслиб и знали, так не сказали, непременно убавили бы. Да, да, любезнейший, продолжал он, увидев, что я собираюсь протестовать, и махая мне рукою, чтоб я молчал. - Вам, кажется, что вы бы этого не сделали, но, поверьте, наверно сделали бы. Вы меня извините, но я лучше вас знаю. Ну-с, возьмите вот эту бумажку; держите-вы ее? Хорошо-с. Теперь скажите мне, что это такое!

- Это банковый билет в пятьсот фунтов, ответил я.

- Это банковый билет в пятьсот фунтов, повторил мистер Джаггерс. - И эта недурная сумма денег - как вы думаете?

- Могу ли я думать иначе!

- Нет, нет, отвечайте прямо, сказал мистер Джаггерс.

- Может ли быть в этом сомнение.

ваш ежегодный доход до-тех-пор, что ваш благодетель заблагоразсудит открыться вам. Вы сами возьмете теперь в руки денежные дела, и только в каждую четверть будете получать от Уемика сто-двадцать-пять фунтов, все это, конечно, до-тех-пор, что вы будете иметь дело с самим источником вашего благополучия, а не с его доверенным лицом. Я вам уже прежде сказал, что я здесь только доверенное лицо. Я действую сообразно данным инструкциям и мне за-то платят. Я нахожу их крайне-неблагоразумными, но, ведь, мне не за то платят, чтоб я разсуждал об их достоинствах и недостатках.

Я начал-было распространяться о признательности, которую я питаю к своему благодетелю за его щедрость, как Джаггерс остановил меня, сказав холодно:

- Мне, ведь, не платят за то, чтоб я передавал ваши слова.

Он оправил фалды своего фрака и снова насупив брови, принялся разглядывать свои сапоги.

Помолчав немного я сказал:

- Я вам задал один вопрос, мистер Джаггерс, и вы сказали мне повременить с минутку, надеюсь, я не сделаю ничего дурного, если во второй раз его спрошу?

- Что жь это было?

Я вперед знал, что он не поможет мне выйти из неловкого положения, но необходимость снова изложить вопрос совершенно сконфузила меня.

- Вероятно ли, что мой патрон, начал я заикаясь: - тот источник, о котором вы говорили, скоро... здесь я из деликатности запнулся.

- Что жь скоро? подхватил мистер Джаггерс. - Покуда это еще не вопрос.

- Скоро ли он приедет в Лондон? сказал я, тщетно пытаясь найти более-точное выражение. - Или потребует меня к себе?

- Ну, вот видите ли, отвечал мистер Джаггерс, в первый раз глядя на меня: - видите ли, я теперь должен напомнить вам о том вечере, когда мы в первый раз встретились - что я вам сказал тогда?

- Вы сказали, что, может-быть, мой благодетель откроется чрез несколько лет.

- Именно так, сказал мистер Джаггерс: - вот вам и мой ответ.

Мы взглянули друг другу в глаза. Я чувствовал, что дыхание мое ускорялось вследствие желания выведать у него что-нибудь. Но, я видел также, что он замечает мой трепет, и с этим исчезала надежда добиться от него разъяснения тайны.

- Думаете ли вы, что и теперь еще дожидаться этого надо несколько лет?

Мистер Джаггерс покачал головою, но он отрицал этим не самый вопрос, а вообще возможность добиться у него ответа. Страшные слепки, когда я взглянул на них, казалось, с усиленным вниманием прислушивались к нашему разговору, что придавало им выражение, будто они готовились чихнуть.

- Постойте! сказал мистер Джаггерс, потирая себе ляжки. - Я вам прямо скажу, мой друг Пип, вам не следует меня об этом и спрашивать. Вы это поймете еще лучше, если я вам скажу, что этот вопрос может ввести меня в неприятности. Постойте! Я пойду далее, я скажу вам еще что-нибудь.

Разсматривая свои сапоги, он так низко нагнулся, что мог потереть даже икры.

- Когда ваш благодетель откроется вам, сказал мистер Джаггерс, выпрямляясь: - тогда уж вы сами будете иметь с ним дело. Когда это лицо откроется, мои обязанности оканчиваются. Когда это лицо откроется, мне и нужды не будет до вас. Это

Мы переглянулись, и я задумчиво опустил глаза. Из его последних слов я заключил, что мисс Гавишам, по какой-нибудь причине или, может-быть, совсем без причины, не сообщила Джаггерсу, что она предназначает меня для Эстеллы, что он был недоволен этим, завидовал мне, или, наконец, что он открыто противился этим планам и не хотел иметь никакого с ними дела. Подняв глаза, я увидел, что он все время не спускал с меня своего проницательного взгляда.

- Если это все, что вы имеете мне сказать, сэр, заметил я: - то мне не остается ничего более говорить.

Он кивнул головою в знак согласия и, вынув свои часы - грозу всех воров, спросил, где я намерен обедать? Я ответил: "дома, с Гербертом". Как водится, в свою очередь, я попросил его осчастливить нас своим присутствием и он тотчас же согласился. Но он настаивал идти вместе со мною для того, чтоб я не вздумал ради него входить в излишние расходы, а ему еще нужно было написать письма два, три и, разумеется, вымыть руки. Я сказал, что посижу покуда с Уемиком.

Дело в том, что когда пятьсот фунтов очутились у меня в кармане, в голове моей зашевелилась мысль, которая уже не раз приходила мне на ум и мне показалось, что Уемик именно человек, с которым можно посоветоваться об этом деле.

Он уже собирался уходить, запер сундук, покинул конторку, поставил обе свечи с щипцами на полочку около дверей, чтоб разом их потушить, сгреб уголья в камине, так чтоб они не могли вывалиться, приготовил шляпу и пальто и стоял, постукивая себя ключом в грудь, в виде полезного гимнастического упражнения, после стольких часов усидчивого труда.

- Мистер Уемик, сказал я: - я бы желал посоветоваться с вами; мне бы хотелось помочь одному другу.

Уемик стиснул рот и молча покачал головою, как бы желая, сказать, что он даже не подает своего мнения о такой пагубной страсти!

- Этот друг, продолжал я: - старается добиться чего-нибудь на торговом поприще, и ему очень-трудно начинать без капитала.. Ну-с, я бы хотел ему помочь.

- Деньгами? сухо спросил Уемик.

- Частью деньгами, ответил я, и мне представилась та аккуратная пачка счетов, которая лежала у меня дома: - Частью деньгами, а частью своими надеждами.

- Мистер Пип, сказал Уемик, я бы желал перечесть с вами по пальцам все мосты вверх по Темзе до "Чельза Рич". Ну-с вот будет лондонский - раз; Саусворкский - два; Блякфрайерзский - три; Ватерлоский - четыре; Весминстерский - пять; Воксолский - шесть. И он отсчитывал все эти мосты, ударяя ключем по ладони. Как видите, их ровно шесть, выбирайте любой.

- Я не понимаю вас, сказал я.

- Выберите себе мост, мистер Пип, продолжал Уемик, вместо ответа; - и пойдите прогуливаться по своему мосту, и остановитесь над среднею аркою вашего моста, и бросьте ваши деньги в Темзу, вот и конец им. Одолжите ваши деньги другу, и конец им будет тот же! Да к тому же в этом будет еще меньше пользы и удовольствия.

И говоря это, он широко раскрыл рот.

- Однако, это вовсе не утешительно, заметил я.

- На то и сказано, отвечал Уемик.

- Ссужать, давать другу движимое имущество? сказал Уемик: - конечно нет, исключая того случая, когда хочешь от него отделаться и то еще вопрос, сколько можно на это пожертвовать.

- И это, спросил я: - и это ваше убеждение, мистер Уемик.

- Это мое убеждение, здесь в конторе, ответил он.

- Мистер Пип, серьёзно ответил он: - Уольворф сам-по-себе, а контора сама-по-себе. Точно так же, как мой старик одно, Джаггерс другое. Их не следует смешивать. Мои Уольворфские убеждения можно узнать только в Уольворфе, а здесь вы узнаете только мои официальные убеждения.

- Хорошо, хорошо, сказал я, чувствуя, что у меня гора свалилась с плечь: - в таком случае я непременно навещу вас в Уольворфе, вы можете быть в этом уверены.

- Милости просим, мистер Пип, ответил он.

Мы все время разговаривали в полголоса, зная, как чуток слух мистера Джаггерса. Теперь он показался в двери, с полотенцем в руках, и Уемик, тотчас надел свое пальто и готовился затушить свечи. Мы вышли втроем, но на крыльце разделились, Уемик пошел в свою сторону, мы с Джаггерсом в свою.

что мое совершеннолетие не прояснило ту тесную атмосферу постоянного присмотра и подозрений, которою окружил меня мистер Джаггерс. Он был в тысячу раз умнее и образованнее Уемика, и все же, я бы в тысячу раз скорее желал бы иметь Уемика у себя за столом. И не на меня одного производил он такое тяжелое впечатление, потому-что, когда он ушел, Герберт, устремив взоры в огонь, сказал мне, что чувствует будто когда-то, очень-давно, совершил преступление и совершенно забыл о нем, но теперь начинает мучиться угрызеньями совести.