Большие надежды.
Глава XLIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие надежды. Глава XLIII. (старая орфография)

XLIII.

Зачем останавливаться мне над вопросом, на сколько Эстелла причиною отвращения моего в Провису? Зачем медлить мне на дороге, для сравнения расположения духа, в котором я находился, когда перед встречею с нею в конторе дилижансов, стараясь смыть с себя всякий след ньюгетской тюрьмы, с тем отчаянием, с которым я теперь измерял бездну, разделявшую Эстеллу, в её гордости и красот, от меня, в моем уничижении. Дорога не стала бы ровнее, она привела бы к тому же концу. Новое опасение вкралось в мою душу после его рассказа; или вернее, его рассказ дал образ и цель уже зародившемуся опасению Компесон еще жив и может узнать о его возвращении, и тогда нечего и сомневаться в последствиях. Что Компесон сильно боялся его, никто не знал лучше меня, и едва ли, можно было сомневаться, чтоб подобный человек не постарался бы отделаться от опасного врага, посредством доноса.

Никогда не говорил я, и нехотел говорить Провису ни слова об Эстелле. Но я говорил Герберту, что до отъезда моего за границу, мне необходимо навестить Эстеллу и мисс Гавишам.

Я сообщил ему об этом в ту ночь, когда мы оставались на сдине, за день перед тем, что Провис рассказал нам свою историю. Я решился ехать в Ричмонд на следующий день и действительно поехал..

Когда я вошел к мистрис Брэндли, служанка Эстеллы сообщила мне, что её госпожа уехала.

- Куда?

- В Сатис-Гаус, по обыкновенному.

- Не по обыкновенному, сказал я, она прежде никогда не ездила туда без меня. Когда же она вернется? Ответ был так неопределен, что увеличил мое недоумение. Она отвечала, что её госпожа, вероятно, вернется только на короткое время. Я ничего не мог понять из этого, разве, что от меня нарочно хотели скрыть сущность дела, и потому вернулся домой совершенно разстроенный. Другое ночное совещание с Гербертом, после ухода Провиса (я всегда провожал его домой и хорошо при этом осматривался), привело нас к заключению: не говорить ничего о заграничном путешествии, пока я не возвращусь от мисс Гавишам.

В это время, Герберт и я должны были, сами по себе, обдумать какой предлог удобнее употребить: боязнь ли, что он находится под подозрительным надзором, или что мне, не бывшему никогда заграницею, хотелось бы попутешествовать. Мы знали, что мне стоит только предложить что-нибудь, чтоб он тотчас же согласился.

На следующий день, я унизился до того, что притворился будто бы обещал навестить Джо. Я в состоянии был спуститься до всякой почти гнусности, касательно Джо. Провису следовало быть очень осторожным в моем отсутствии и Герберту заменить меня при нем. Я же должен быть в отлучке одну только ночь, и, по возвращении своем, удовлетворить его нетерпение пышным отъездом за границу. Мне тогда пришло на мысль и, как я после узнал, так же и Герберту, что легче всего можно было бы увезти его под предлогом разных закупок.

Приготовившись таким-образом к поездке к мисс Гавишам, я отправился в утреннем дилижансе еще до разсвета и уже был на большой загородной дороге, когда день стал постепеннно появляться, медленно дрожа, окруженный облаками и лохмотьями тумана, как нищий.

Когда мы подъехали к Синему Вепрю после тряской езды, кто же, вы думаете, выходит из ворот посмотреть на дилижанс, - Бентлей Друммель, с зубочисткой в зубах.

Он притворился, что не видит меня, и я сделал то же; впрочем плохое, было притворство с обеих сторон, тем более, что мы оба взошли в столовую, где он только что кончил, а я заказал себе завтрак. Мне было очень горько видеть его в городе, ибо я знал очень хорошо, почему он там.

Присев к столу, пока он стоял у камина, я взял грязную газету давно прошедших дней, на которой было менее четких слов, чем пятен от кофея, сажи масла и вина. Под конец, мне стало невыносимо видеть, как он торчит у камина и я встал с намерением также воспользоваться огнем. Я подошел к камину и протянул руки за его ногами, чтоб достать лом и помешать уголь, все еще притворяясь, что не узнаю его.

- Насмешка это что-ли? спросил Друммель.

- О! ответил я, держа лом в руках: - это вы, в-самом-деле? Как ваше здоровье? Я удивлялся, кто заслонял огонь. С этим словами, я сильно помешал уголья и встал рядом с Друммелем спиною к огню.

- Вы только что приехали? спросил он, слегка толкая меня плечом.

- Да, отвечал я, слегка толкая его плечом в свою очередь.

- Скверная местность, сказал Друммель. Вы здешний, я полагаю?

- Да! возразил я. Мне сказывали, что здешняя страна имеет большее сходство с вашим Шропширом.

- Никакого; сказал Друммель.

Тут мистер Друммель взглянул на свои сапоги, а я на свои; потом он поглядел на мои, а я на его сапоги.

- Вы давно здесь? спросил я, решившись не отступать.

- Довольно долго, чтоб городишка успел мне надоесть, возразил Друммель, притворно зевая и с тою же решимостью.

- А долго пробудете здесь?

- Не знаю, ответил Друммель. А вы?

- Ее знаю, сказал я.

Он стал свистать. Я то же.

- Я слышал, что здесь в окрестностях много болот? сказал Друммель.

- Да. Но что ж из этого? спросил я.

Мистер Друммель взглянул на меня, потом на мое сапоги, и сказал: - о! и засмеялся.

- Вам весело, мистер Друммель?

- Нет сказал он, не особенно, я хочу проехаться верхом и для забавы осмотреть болота. Мне сказывали, что там, вдали от дороги есть деревни - пространные гостинницы, кузницы и разное такое. Эй человек!

- Что прикажете?

- Готова моя лошадь?

- У крыльца, сударь.

- Слушай. Дама не поедет сегодня. Погода не хороша.

- Слушаю-с, сударь.

Тут Друммель взглянул на меня с выражением обидного торжества, которое меня поразило до глубины сердца и, как бы он ни был глуп, это до того разсердило меня, что я готов был как разбойник в сказке, схватить его и посадить в огонь? Одно было ясно нам обоим, что без посторонней помощи, ни одному из нас не отойти от камина. Так мы продолжали стоять, плечо к плечу, нога к ноге, держа руки за собою и не двигаясь ни на волос. Лошадь видна была у подъезда, мой завтрак уже был на столе, лакей предложил мне сесть к столу, Я кивнул головой, но оба осталось на месте.

- Давно были вы в клубе? спросил Друммель.

- Нет, сказал я. Последний раз, что я там был зяблики довольно надоели мне.

- Это было, когда мы с вами не сошлись в мнениях?

- Да, отрывисто сказав я.

- Да! да! Вас тогда легко отпустили, колко возразил Друммель, вам не следовало выходить из терпенья.

- Мистер Друммель, сказал вы не в состоянии давать coвет в этом случай. Если я и выхожу из терпенья (хотя тогда я вовсе и не выходил из терпения), то никогда не бросаюсь стаканами.

- А я бросаюсь, сказал Друммель.

Взглянув на него с возрастающею яростью, я сказал.

- Мистер Друммель, я не искал разговора с вами и вовсе не считаю его приятным.

- Поэтому я попрошу вас прекратить и на будущее время всякия сношения между нами.

- Я совершенно с вами согласен, сказал Друммель, и я бы сам предложил вам это, даже вероятно прервал бы с вами сношения безо всякого предложения. Но не теряйте терпения. Разве вы и без того не довольно потеряли.

- Что вы этим сказать хотите, сударь?

- Эй человек! крикнул Друммель, вместо ответа.

- Точно так, сударь.

Тут лакей дотронулся рукой до простывшого моего чаю и, взглянув на меня умоляющим взором, вышел из комнаты; Друммель, остерегаясь, чтоб не дотронуться до моего плеча, вынул из кармана сигару и откусил кончик, все-таки не показывая виду, что хочет отойти. Задыхаясь и кипя от гнева, я чувствовал, что нельзя было продолжать разговор, неупоминая имени Эстеллы, которого я не мог бы слышать от него; и потому я безсмысленно стал глядеть на противоположную стену, как-будто никого не было в комнате, и продолжал хранить молчание. Как долго продолжалась бы эта смешная проделка, не знаю, еслиб не вошли в столовую три фермера, подосланные, я полагаю, лакеем - которые вошли, растегивая сюртуки и потирая руки и которым, так-как они направились в камину, мы должны были дать место. Я увидел в окно, как Друммель, схватившись за гриву лошади, неуклюже уселся и уехал, подпрыгивая и качаясь. Я воображал себе, что он ужь далеко, когда он вернулся, требуя огня для сигары, про которую он сначала забыл. Человек в кафтане пыльного цвета явился по требованию. Я не мог понять, откуда он взялся; из внутренняго двора, или с улицы, или из какого другого места - и когда Друммель нагнулся с седла и зажегши сигару, засмеялся, кивнув головой, по направлении в окнам столовой, сгорбленные плеча и растрепанные волосы этого человека, стоявшого спиной ко мне, напомнили мне Орлика.

Будучи слишком разстроен, чтоб много заботиться о том, он ли это или нет, или чтоб дотронуться до завтрака, я смыл грязь и пыль с лица и с рук, и пошел к знакомому старому дому, в который, лучше бы было мне никогда не входить.