Большие надежды.
Глава XLVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие надежды. Глава XLVIII. (старая орфография)

XLVIII.

Вторая из двух встреч случилась с неделю спустя после первой. Я опять оставил свою лодку у буяна, ниже моста, только я вышел на берег часом рание и не решился, где буду обедать. Я добрел до Чипсайда и пробирался один-одинешенек, без определенной цели, в деловой, суетливой толпе, когда кто-то, догнав меня, потрепал по плечу. Это был мистер Джаггерс, и он тотчас подхватил меня под руку.

- Так-как мы идем в одну сторону, Пип, то пойдем вместе. Куда это вы направляетесь?

- Да я думаю в Темпл, сказал я.

- Вы разве не знаете наверно? спросил мистер Джаггерс.

- Вот, видите ли, ответил я, обрадовавшись, что на этот раз могу увернуться от его допросов: - я действительно не знаю, потому-что еще не решился.

- Но вы идете обедать? сказал мистер Джаггерс. - Это вы можете допустить?

- Да, ответил я: - это я могу допустить.

- И никуда не приглашены?

- Даже и это я могу допустить.

- В таком случае, сказал мистер Джаггерс: - приходите обедать ко мне.

Я уже собирался отказаться, как он прибавил:

- Уемик у меня обедает.

Я тотчас же согласился. Мы отправились вдоль Чипсайда к Литель-Бритен. Между-тем, в окнах магазинов загорались огни, и фонарщики, едва находя место для своих лестниц среди толкотни и суеты, то-и-дело карабкались и спускались по ним, зажигая фонари.

В Литель-Бритене повторилось все по обыкновению: писание писем, мытье рук, тушение свечей, запирание замков, означавшее, что дневная работа окончена. Не имея занятия, я стоял и грелся у камина. При его мерцавшем свете, мне показалось, что обе маски на полках играли в какую-то бесовскую игру, попеременно поглядывая друг друга, а что толстые жирные конторския свечи, тускло освещавшия уголок, в котором писал Джаггерс, были украшены грязными саванами, как-бы в воспоминание целого легиона повешанных клиентов.

Мы все втроем, с Уемиком, отправились в Джерард-Стрит в наемной карете, и как только приехали, сели обедать. Хотя мне и в голову не пришло бы сделать, хоть бы самый дальний намек на уемиковы уальворфския убеждения, однако я был бы не прочь от времени до времени встретить дружественный взгляд его; но и этому, как видно, не следовало быть. Всякий раз, как он поднимал глаза со стола, он вперял их в Джаггерса, и был так сух и сдержан со мною, что можно было бы подумать, что есть два Уемика-близнеца, и это не настоящий Уемик.

- Отослали вы к мистеру Пипу записочку мисс Гавишам, Уемик? спросил Джаггерс скоро после того, как мы сели за стол.

- Нет, сэр, ответил Уемик. - Я хотел отослать ее на почту, когда вы пришли с мистером Пипом в контору. Вот она-с.

Он подал записку Джаггерсу, вместо того, чтоб отдать ее мне.

- Всего две строчки, Пип, сказал мистер Джаггерс, передавая ее мне. - И адресовано ко мне, потому-что мисс Гавишам не знает вашего адреса. Она пишет мне, что желала бы видеть вас по поводу одного дела, о котором вы ей говорили. Вы к ней поедете?

- Когда же вы думаете ехать?

- Меня связывает одно важное обстоятельство, сказал я, взглянув на Уемяка, опускавшого в эту минуту рыбу в свой непомерно-большой рот, которое не позволяет мне располагать своим временем; я полагаю, что я скоро отправлюсь.

- Если мистер Пип намерен скоро отправиться, сказал Уемик Джаггерсу: - то ему и не нужно отвечать.

Приняв это за намек, что лучше не мешкать, я решился ехать завтра же, о чем и сказал им. Уемик выпил вина и с очень-довольным видом взглянул на мистера Джаггерса, но не на меня.

- И так, Пип, наш приятель, паук, сказал Джаггерс: - ловко съиграл свою игру и взял приз.

Я только был в состоянии поддакнуть.

- О! Этот молодой человек подает большие надежды, только вряд ли ему удастся добиться своего. Сильнейший побьет под конец; только сперва надо знать, который из двух сильнейший. Если окажется, что это он, и он ее побьет...

- Конечно, мистер Джаггерс, перебил я с негодованием: - вы не считаете его серьёзно до такой степени мерзавцем?

- Я этого не сказал, Пип. Я только говорю, что может выйдти. Если он кинется на нее и побьет, то сила будет на его стороне, если же состязание будет умственное, то конечно он не выйдет победителем. Можно только наперед сказать, что такой молодец сделает в подобных обстоятельствах, потому-что тут могут быть только два исхода.

- А позвольте спросить, какие именно?

- Такой человек, каков приятель наш паук, ответил мистер Джаггерс, или бьет, или ползает. Он может ползать и огрызаться, и ползать и не огрызаться, но только, он или бьет или ползает. Вот спросите у Уемика, как его мнение.

- Иди бьет или ползает, сказал Уемик, не обращаясь ко мне.

- И так за здоровие мистрис Бентли Друммеля - сказал мистер Джаггерс, вынимая из погребца графинчик отборного вина и наливая себе и нам, и пусть вопрос о первенстве разрешится к её удовольствию! К удовольствию же обоих, он не может разрешиться. Ну, Молли, Молли, Молли! как ты медленна сегодня.

Она была в эту минуту около него и ставила блюдо на стол. Поставив его, она отошла шага на два, нервически бормоча какое то извинение и сопровождая его каким-то движеньем пальцев, которое обратило на себя мое внимание.

- Что такое? спросил мистер Джаггерс.

- Ничего. Только предмет нашего разговора слишком тягостен для меня, сказал я.

Движение её пальцев походило на движение их при вязании.

Она стояла, поглядывая на своего барина и как бы не понимая, может ли она идти, или он имеет еще что-нибудь сказать ей. Взгляд её был очень выразителен. О, конечно я видел точь-в-точь такие глаза и такия руки в памятную мне минуту, очень, очень недавно!

Он отпустил ее и она тихо, как тень, удалилась из комнаты. Но я видел ее совершенно ясно перед собою, будто она не трогалась с места. Я смотрел на эти руки, на эти глаза, на эти развевающиеся волоса и сравнивал их с другими руками, другими глазами, другими волосами, которые мне были хорошо знакомы, и я думал на что те будут похожи чрез двадцать лет бурной жизни, проведенной с грубым, диким мужем. Я снова посмотрел за руки и глаза экономки, и мне пришло на ум то непонятное чувство, которое я ощущал когда в последний раз шел и не один, по заглохшему саду и запустелой пивоварне. Я вспомнил, как тоже чувство проснулось во мне, когда я увидел лице, смотревшее на меня, и руку, махавшую мне из окна почтовой кареты, и в другой раз озарило меня как молния, когда я промчался в карете, и не один, чрез резкую полосу света среди темной улицы. Я думал: как тот раз, в театре, одного сцепления старых воспоминаний было достаточно, чтоб узнать давно забытое лице, так и теперь, случайного перехода от имени Эстеллы к движению пальцев, как бы ворочавших вязальными спицами, и к глубоким, внимательным глазам стоявшей передо мною женщины, было достаточно, чтоб подтвердить сходство, давно, хотя совершенно безсознательно, мною подмеченное. Теперь я был твердо убежден, что эта женщина мать Эстеллы.

Мистер Джаггерс видал меня с Эстеллою и не мог не понять чувств, которых я и не старался скрывать. Он кивнул мне головою, когда я сказал, что предмет разговора был слишком тягостен для меня, потрепал меня по плечу, налил опять всем вина и продолжал есть.

Экономка после того появлялась только два раза, и не долго оставалась в комнате. Джаггерс обходился с нею очень резко. Но руки её были Эстеллины руки, и глаза её были Эстеллины глаза, и если бы она появлялась еще сотни раз, то я не мог бы более увериться в истине моего убеждения.

угодно. С моей точки зрения, он во все время обеда был даже не настоящим близнецом, а только с виду походил на уальворофского Уемика.

Мы рано распрощались и вышли вместе. Когда мы возились между джаггерсовыми сапогами, отыскивая свои шляпы, я уже почувствовал, что настоящий близнец возвращается, а не сделали мы и десяти шагов по Джерард-Стриту по направлению к Уальворфу, как я почувствовал, что шел под руку с настоящим близнецом Уемика, между-тем как поддельный улетучился в вечернем воздухе.

- Ну! сказал Уемик - как гора с плечь свалилась. Он удивительный человек да только издали; я чувствую, что я должен надевать на себя узду, когда обедаю у него - а гораздо спокойнее обедать без этого стеснения.

Я чувствовал, что мысль его была совершенно верная, и так и сказал ему.

- Никому, кроме вас, не сказал бы этого, ответил он.

- Я знаю, что сказанное остается между нами.

Я спросил его, видал ли он когда нибудь воспитанницу мисс Гавишам, теперешнюю мистрис Бентли Друммель? Он отвечал, что нет. Чтоб избежать резвости в переходе, я стал разспрашивать его о старике и о мисс Скиффинз. При последнем имени, лицо его приняло очень-лукавое выражение и он остановился среди улицы, чтоб высморкнуться; даже и в этом действии было что-то хвастливое.

- Уемик, сказал я - помните, когда я в первый раз отправлялся обедать к мистеру Джаггерсу, вы сказали мне обратить внимание на его экономку?

- Будто я сказал? ответил он: - впрочем, может-быть, я и сказал. Да, чорт побери, прибавил он, спохватясь, конечно я сказал. Видно, я еще не совсем очнулся.

- Вы назвали ее укрощенным зверем, сказал я.

- А как же вы ее назовете?

- Точно так же. А как это Джаггерс ее укротил, Уемик?

- Это уж его секрет. Она у него уже не первый год.

- Я бы желал, чтоб вы мне рассказали её историю. Она имеет для меня особенный интерес. Вы знаете, ведь, что все, что ни говорится между нами, не идет далее.

- Ну-с, отвечал Уемик: - я и сам не знаю её истории - то-есть я не знаю всей её истории. Но, что я знаю, я вам разскажу. Мы здесь, конечно, не официальные, а частные люди.

- Конечно.

- Лет двадцать тому назад, ее судили по обвинению в убийстве, но она была оправдана. Она была прекрасная, молодая женщина, и, если не ошибаюсь, в её жилах текла отчасти цыганская кровь. Как бы то ни было, но она была горяча; раз, что разъиграется её кровь, как вы сами можете себе представить.

- Но ведь она была оправдана.

едвали не положило основание его славы. Он сам, день за днем, присутствовал в полицейском суде, противясь даже тому, чтоб ее посадили в тюрьму, а во время допроса, когда он уже не мог сам действовать, он сидел за её защитниками и, как всем было очень хорошо известно, подпускал в их речи своей соли да перцу. Убитое лице было - женщина годами десятью старее, гораздо более ростом, и сильнее обвиняемой. Убийство было делом ревности. Оне обе вели распутную жизнь и эта женщина, что теперь в Джерард-Стрите, еще в очень молодых летах, обвенчалась с таким же распутным молодцом, как она сама и в ревности своей была сущая фурия. Убитая, которая была ему более под стать, в отношении лет - была найдена мертвою в одной риге близ Гунзло-Гис. Должно быть не обошлось без борьбы, может-быть, даже настоящей драки. Она была избита, изцарапана, ободрана и наконец задушена. Кроме этой женщины, никого другого не было основания подозревать, и Джаггерс главным образом основал свою защиту на том, что она не в состоянии была бы этого сделать. Вы можете быть уверены, прибавил Уемик, взяв меня за рукав, что тогда он не распространялся о силе её рук, как теперь иногда.

Я разказал Уемику, как он заставил ее показать нам руки, во время того обеда.

- Ну-с, сэр! продолжал Уемик: - случилось, извольте видеть? что с самого начала суда эта женщина стала так искусно одеваться, что казалась более слабого строения, чем была в действительности, особенно рукава, говорят, были так хитро устроены, что руки казались совершенно нежными. В двух-трех местах у нея были синяки, но у такого рода женщин это не диковина - а дело в том, что обе ладони её были исцарапаны, и оставалось только узнать, не ногтями ли? В опровержение этого, мистер Джаггерс показал, что она пробиралась чрез частый, колючий кустарник, который не доставал ей до лица, но из которого она не могла выбраться, не исцарапав рук; кусочки игл были вынуты из кожи и представлены в подтверждение; сверх того, упомянутый кустарник оказался поломанным и на иных ветвях найдены лоскутья её платья и капли крови. Но главное его доказательство было следующее. В подтверждение её ревности приводили то обстоятельство, что она уже подозревалась в убийстве трехлетняго своего ребенка, прижитого с упомянутым человеком - ему в отмщение. Мистер Джаггерс поставил вопрос следующим образом. Мы говорим, что это не метки от ногтей, а царапины, причиненные колючками и мы представляем колючки. Вы говорите, что это метки от ногтей и еще строите предположение, что она убила ребенка. Мы должны допустить все следствия этого предположения. Насколько нам известно, она могла убить ребенка, и ребенок, ухватившись за нее, мог изцарапать ей руки. Зачем же вы не судите ее за убийство ребенка? И так, если вы настаиваете на царапинах, то, насколько нам известно, дело теперь совершенно ясно, допуская конечно, что вы сами их выдумали? Одним словом, сказал Уемик - мистер Джаггерс был не под силу присяжным - и они поддались.

- И она с тех пор находится у него в услужении?

- Говорят, девочка.

- Вы более ничего не имеете мне сказать сегодня?

- Нет ничего. Я только получил ваше письмо и уничтожил его.

Мы дружески распрощались и я отправился домой с новою ношею для мыслей, но ни мало не успокоенный насчет своих постоянных опасений.