Большие надежды.
Глава L.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие надежды. Глава L. (старая орфография)

L.

Перевязку возобновляли мне на руках два или три раза ночью и утром. Левая рука была сильно обожжена до локтя и слегка около плеча, боль в ранах была очень мучительна, но я благодарю Бога, что не случилось хуже. Правая рука, хотя и пострадала, но все же я мог двигать, пальцами. Она так-же была обвязана, но меньше левой, которую я принужден был подвязать к груди; сюртук приходилось мне носить в виде плаща, застегнутого у шеи и свободно висящого на плечах. Волоса также немного погорели. Но лице и голова по счастью не пострадали.

Герберт, по возвращении из Гаммерсмифа, где он видался со своим отцем, посвятил весь день няньченью за мною. Он был нежнее всякой сиделки: в положенные сроки снимал перевязки и, помочив их в освежающую примочку, прикладывал их с таким терпением, что я не знал, как выразить ему свою благодарность. Сначала, пока я лежал на диване, я никак не мог позабыть, хоть на минуту, блеска пламени, шума и суетни в Сатис-Гаус. Если задремлю бывало на минуту, меня будили крики мисс Гавишам и я видел ее, бежавшую ко мне, всю объятую пламенем. Такое настроение нервов было гораздо тягостнее всякой телесной боли, и Герберт, замечая это, старался, насколько мог, развлекать меня. Никто из нас не говорил ни слова о лодке, но мы оба только о ней и думали. Это было ясно из того, что мы избегали упоминать о ней, и заботились о том, чтобы я как можно скорее был в состоянии грести. Разумеется, мой первый вопрос при встрече с Гербертом был: все-ли благополучно там, внизу на реке? Он ответил утвердительно веселым и спокойным тоном и мы не возобновляли об этом разговора до конца дня, когда Герберт, переменяя перевязки, при свете камина, сказал мне:

- Я вчера вечером, Гендель, провел с Провисом добрых два часа.

- Где-жь была Клара? Спросил я.

- Доброе существо! отвечал Герберт: она весь вечер то и дело, что бегала к ревуну. Он начинал стучать, как только она его оставляла. Сомневаюсь, чтобы он мог долго еще прожить. Благодаря рому да перцу - перцу да рому - я думаю он скоро перестанет стучать.

- И ты тогда женишься на ней, Герберт?

- Как же мне иначе беречь малого ребенка. Положи руку на спинку дивана, мой друг, а я сюда присяду и сниму понемногу перевязку, чтобы тебя не обезпокоить. Но возвратимся в Провису; знаешь ли, он исправляется?

- Я тебе говорил, что он смягчился уже и тогда, когда я его видел в последний раз.

- Да, это правда, он вчера вечером был очень разговорчив и рассказал мне кое-что о своей жизни. Помнишь-ли, как он прервал свой рассказ, заговорив о женщине, причинившей ему столько хлопот - ушиб я тебя? Я вздрогнул, но не от его прикосновении. Слова его заставили меня вздрогнуть.

- Я совсем было забыл об этом, но теперь припоминаю, сказал я.

- Ну! Он познакомил меня с этою частью своей действительно темной жизни. Передать-ли тебе его рассказ или теперь это тебя обезпокоит?

- Передай мне все до последняго слова! Герберт нагнулся и пристально взглянул на меня, полагая вероятно, что мой вопрос был сделан слишком горячо.

- Голова у тебя не горяча? - сказал он, прикладывая руку к ней.

- Нимало, отвечал я: - разскажи мне, что Провис сообщил тебе нового, любезный Герберт.

- Вот, сказал Герберт, - я снял перевязку и теперь положу свежую - ты вздрагиваешь, любезный друг! Но, сейчас почувствуешь облегчение. Эта женщина, видно, была молода, ревнива и мстительна, мстительна до последней крайности.

- До какой крайности?

- До смертоубийства. - Тебе слишком холодно?

- Нет. Кого же она убила? и каким-образом?

- Впрочем, её поступок, может, и не заслуживает этого названия, сказал Герберт, но ее обвинили в убийстве и судили. Мистер Джаггерс, защищая ее, вошел в славу, тогда и Провис в первый раз узнал о нем. - Жертвою её была другая женщина. Кто начал драку - неизвестно, только, после ужасной борьбы в сарае, жертва найдена задушенною.

- И признали ее виновною?

- Нет, нельзя быть нежнее, Герберт, что же дольше?

- От этой оправданной молодой женщины и Провиса, сказал Герберт, родился ребенок, маленькая девочка, сильно любимая Провисом.

- Несколько часов перед тем, как она удавила предмет своей ревности, эта женщина явилась к Провису и поклялась убить его ребенка. Теперь я хорошо перевязал тебе левую руку и остается только поправить правую. Мне легче делать перевязки при таком полу-свете - мои руки решительнее действуют, когда я не совсем ясно вижу страшные раны. Но тебе трудно дышать, любезный друг? Мне кажется, ты слишком часто дышешь.

- И женщина эта сдержала клятву, Герберт?

- Здесь-то и есть самое темное место в жизни Провиса. Она действительно исполнила свою угрозу.

- То-есть, он говорит, что она исполнила.

- Разумеется, милый друг, возразил Герберт, с видом удивлении и опять наклоняясь, чтоб ближе взглянуть на меня: - он рассказал мне все это. Других сведений я не имею.

- Конечно, тебе не откуда их иметь.

мне кажется, он сожалел о ней и спускал ей многое. Он говорит, что из опасения быть призванным в свидетели против нея и сделаться причиною её смерти, он прятался от судей, и потому при следствии только вскользь упоминалось о каком-то Абеле, бывшем причиною ревности этой женщины. Она пропала без-вести, после-того, что ее оправдали и таким-образом Провис лишился и ребенка и матери его.

- Скажите, пожалуйста

- Сейчас я кончу, милый друг, продолжал Герберт: - злой гений, Компесон, мошенник из мошенников, знал о причинах, заставлявших Провиса скрываться в то время, и, разумеется, воспользовался этим, чтобы еще более поработить его себе. Вот, где кроется главная причина ненависти к нему Провиса.

- Я хотел бы знать, Герберт, сказал ли он тебе, когда это случилось.

- Дай мне припомнить его собственные слова. Он, кажется, выразился так: это было лет двадцать тому назад, когда я только сошелся с Компесоном. Сколько тебе было лет, когда ты повстречался с ним на кладбище?

- Ну так, он говорит, что это случилось года три или четыре перед тем, и ты напомнил ему потерянную им девочку, которая была бы твоих лет.

- Герберт, сказал я, после небольшого молчания, - ты можешь лучше разсмотреть меня у окна, или у камина?

- У камина, отвечал Герберт, подходя ко мне.

- Посмотри на меня.

- Пощупай меня.

- Ты не думаешь, Герберт, чтоб я был в горячке, или чтоб мои мысли были сильно разстроены после вчерашняго происшествия.

- Нет, сказал Герберт, посмотрев на меня внимательно. - Ты несколько разгорячился, но совсем в нормальном положении.