Большие надежды.
Глава LVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие надежды. Глава LVIII. (старая орфография)

LVIII.

Весть о том, что мои блестящия надежды рушились, достигла моей родины до моего приезда. В Синем Вепре все уже было известно и я заметил значительную перемену в обращении прислуги со мною. Пока считали меня будущим богачем, очень старались заискивать мое расположение, теперь, узнав, что я лишился состояния, совершенно охладели ко мне. Я приехал туда вечером, очень уставши от поездки, которую я прежде делал шутя. Хозяин Вепря объявил мне при входе, что не может мне дать прежнюю мою спальню, которая уже занята кем-то (вероятно имевшим большие надежды), и потому отвел мне скверную каморку, над каретным сараем, за голубятником. Впрочем, я здесь так же хорошо спал, как и в лучшей комнате Вепря, и сны снились мне не хуже прежних.

Рано утром, пока приготовляли мне завтрак, я отправился погулять, чтоб взглянуть на Сатис-Гаус.

На воротах, и на окнах виднелись объявления о продаже, на следующей неделе, с аукционного торга, мебели и разной домашней утвари. Дом же продавали, как старый строительный материал, на слом. Над пивоварней красовалась большими белыми буквами надпись "1-й участок", а над домом, столько лет закрытым, "2-й участок". Были еще надписи и на других постройках, а завядшия вьющияся растения, сорванные со стен, чтобы яснее выказать надписи, теперь валялись в пыли. При входе в ворота, я оглянулся с неприятным чувством незнакомца, неимеющого ничего общого с окружающими его предметами, и заметил аукционерного писца, расхаживавшого по бочкам и считавшого их для джентельмена, который, держа в руках перо, составлял опись; вместо письменного стола ему служили кресла на колесах, которые я так часто катал, напевая "дядя Клем".

Вернувшись к завтраку в столовую Синяго Вепря, я застал там мистера Пёмбельчука, разговарившого с хозяином. Не исправившись, повидимому, и после недавняго печального приключения, он дожидался меня и, при моем входе, обратился ко мне со следующими словами:

- Молодой человек, сожалею, что вы обеднели. Но иначе и ожидать было нечего! Но иначе и ожидать было нечего!

При этом, с важным видом, будто прощая меня, он протянул мне руку, которую я нехотя пожал, ибо был слишком изнурен, чтоб ссориться с ним.

- Уиллиам, сказал Пёмбельчук лакею: - подай лепешек!

Угрюмо уселся я завтракать, но, не успел я еще протянуть руку к чайнику, как Пёмбельчук, стоявший рядом со мной, схватил его и налил мне чаю, с видом благодетеля, нехотевшого покинуть меня до конца.

- Уиллиам, сказал он: - подай соли. В прежнее счастливое время, продолжал он, уже обращаясь ко мне я думаю вы употребляли сахар? Не пили-ли вы также и чай со сливками? Да! Уиллиам, принеси крессу.

- Благодарю вас, отвечал я отрывисто: - я не ем крессу.

- Вы не едите? возразил мистер Пёмбельчук, вздыхая, какъбудто он полагал, что в настоящем моем бедном положении мне кресса была самая приличная еда: - однако вам надо довольствоваться простыми земными плодами. Ничего не приноси, Уиллиам.

Я продолжал завтракать, а мистер Пёмбельчук, стоя за мною и выпучив глаза, громко дышал по обыкновению. "Кости да кожа", размышлял он вслух. "А когда он отсюда отправился (могу сказать с моим благословлением) и я угостил его чем мог, он был здоров как бык".

Слова его навели меня на мысль сравнить прежнее его раболепное поведение, когда он, при известии о постигшем меня богатстве, низко кланяясь, пожимал мою руку, говоря: "позвольте, позвольте", с важным снисходительным видом, с которым он теперь подал мне свои толстые пальцы.

- А! сказал он, передавая мне хлеб и масло. - Вы отправляетесь к Джозефу.

- Ради Бога, воскликнул я невольно разгорячившись: - что вам за дело, куда я иду. Оставте мой чайник в покое!

Я не мог хуже поступить, ибо тем представил Пёмбельчуку случай, которого он искал.

- Да, молодой человек, сказал он, выпуская из рук чайник и отступая шага на два от стола, чтобы хозяин гостинницы и его слуга, стоявшие у дверей, лучше могли его разслышать. - Я оставлю чайник. Вы правы, молодой человек. На этот раз вы правы. Я совершенно забылся при виде вашей худобы, последствия вашего образа жизни и хотел только подкрепить ваше здоровье пищею ваших праотцев. Впрочем, продолжал он, обращаясь в хозяину Вепря и к слуге, и указывая рукой на меня. - Я с ним играл в дни счастливой его юпости. Вы скажете, что это невозможно. Я же вам говорю, что играл.

Послышался легкий шопот. Лакей казалось был тронут.

кто, если может.

Лакей, повидимому, убедился в том, что я не могу опровергнуть его слов и, кажется, стал еще худшого обо мне мнения.

- Молодой человек, сказал Пёмбельчук, обращаясь во мне: - вы отправляетесь к Джозефу. Что мне за дело до вас? А я всегда вам говорю, сударь, вы отправляетесь к Джозефу.

Лакей кашлянул, будто хотел предложить мне опровергнуть эти слова.

- Теперь, продолжал Пёмбельчук с возрастающим достоинством и жаром: - теперь, я вас научу, что вам надлежит сказать Джозефу. Вот хозяин Вепря, человек известный и уважаемый в городе, и Уиллиам, по фамилии Поткнис, если не ошибаюсь.

- Вы не ошиблись, сударь, сказал Уиллиам.

- Я вас выучу при них, молодой человек, что вам следует сказать Джозефу; вы скажите: Джозеф, я сегодня видел своего первого благодетеля. Я не назову его имени, но вообще все в городе его так зовут. Я видел его.

- Клянусь, что я не вижу его здесь! сказал я.

- Так же и это скажите ему, продолжал Пёмбельчук. - Скажите ему, что вы это мне сказали и даже Джозеф удивится.

- Вы очень ошибаетесь, сказал я. - Я его лучше вашего знаю.

- Скажите ему еще, продолжал Пёмбельчук: - я видел этого человека и он ни к вам, ни ко мне не питает дурных чувств. Он знает ваш характер, Джозеф. Ваше тупоумие и невежество ему хорошо известны: он и меня знает и не сомневается в моей неблагодарности. Да, Джозеф, скажите вы, при этом он покачал головой, указывая на меня рукой: - он знает, что я лишен способности питать хоть каплю благодарности. Он лучше всякого это знает. Вы его не поймете, Джозеф, оттого, что у вас нет на столько ума, но этот человек все и всех понимает.

Каким пошлым ослом я не считал его прежде, но он превзошел мои ожидания.

- Вы скажите, Джозеф - он мне дал поручение. Он поручил мне вам сказать, что в несчастии, постигшем меня, он видит перст Божий и перст этот указывает на слова: "награда за неблагодарность к первому своему благодетелю". Впрочем, этот человек сказал мне, что не сожалеет о добре, оказанном мне, ибо всякий должен делать добро ближнему, и потому он опять при случае готов поступить так же.

- Очень-жалею, сказал я, покончив наконец заврак: - что этот человек не сказал, что он именно сделал и что опять намерен сделать.

- Хозяин Вепря и Уиллиам, воскликнул Пёмбельчук, обращаясь к ним. - Позволяю вам сообщить вашим знакомым в городе и в окрестностях, что я хорошо поступал, и готов так же поступать.

При этих словах, наглый лгун пожал руку хозяину Синяго Вепря и его слуги, и с важным видом вышел. Слова его более удивили меня, чем разсмешили. Вскоре после него и я ушел и, проходя по Гай-Стриту, увидел его у дверей лавки, что-то рассказывающого (вероятно, с прежним успехом) группе избранных лиц, которые, при моем проходе, подозрительно покосились на меня. Но тем приятнее было мне увидеть Джо и Бидди, доброта которых еще более выказывалась при сравнении с нахальною глупостью Пёмбельчука. Я шел потихоньку. Ноги мои еще были очень-слабы, но чем более приближался я к кузнице, тем легче чувствовал себя.

День был прекрасный. Голубое небо, ласточки, высоко летавшия над зелеными колосьями овса, и вся вообще окрестность показались мне красивее и спокойнее, чем когда-нибудь. На пути представлялись мне приятные картины жизни, которую я здесь поведу, под руководством друга, преданность и смышленность которого я уже испытал. Сердце мое было взволновано при одной мысли, что я возвращаюсь на родину, после столь-долгих испытаний.

Я еще не видал школу, которою Бидди заведывала, но, проходя полями, чтоб незаметно попасть в деревню, я увидел школьный дом. К-coжалению, был праздник и дети распущены по домам, почему и не исполнилась моя надежда, застать Бидди за ее обыкновенными, вседневными трудами.

Но до кузницы уже было не далеко, и, идя под тенью лип, я прослушивался, не услышу ли знакомых ударов молотка. Но все было тихо; тщетно напрягал я свой слух. На минуту мне казалось, что я слышу действительно молоток, а потом приходилось сознаться, что это только игра воображения. Все было здесь постарому: те же старые липы, тот же шиповник, те же каштановые деревья, одного только недоставало: однообразных ударов молотка. Наконец я с каким-то замиранием сердца увидел кузницу. Она была заперта. Не видать было ни пламени в горне, ни жара над трубою; не слышно было рева мехов - все было тихо и пусто.

показались Джо и Бидди, рука об-руку. Бидди сначала вскрикнула, думая, что видит призрак, но через минуту, она была в моих объятиях. Мы оба плакали: а вида ее такой здоровой и хорошенькой, она же, напротив, при виде моей бледности и изнурения.

- Милая Бидди, какая вы нарядная!

- Да, милый Пип.

- И ты Джо, как принарядился,

- Как же, Пип, старый дружище.

Я с недоумением посмотрел на них обоих.

- Сегодня день моей свадьбы, воскликнула Бидди с восторгом. - Я жена Джо!

* * *

Они повели меня в кухню. Я сел и положил голову на старый стол. Бидди взяла мою руку и прильнула в ней губами, Джо трепал меня по плечу, говоря: "он, душа моя, слишком-слаб для такого сюрприза".

- Да, я бы должна была об этом подумать, но я слишком счастлива!

Они оба были так рады меня видеть, так гордились мною! Своим приездом, именно в этот день, я, казалось, переполнил чашу их радостей. Прежде всего я мысленно благодарил Провидение за то, что никогда не заикнулся Джо о своей последней, несбывшейся, надежде. Как часто я хотел ему открыться; какое счастье, что он не остался со мною еще лишняго часочка; иначе, наверно узнал бы все!

- Это невозможно, отвечала Бидди.

- И ты, Джо, счастлив: лучше твоей жены нет никакой на свете; она сделает тебя счастливым, как ты и вполне заслуживаешь, милый, добрый, благородный Джо!

Джо взглянул на меня: губы у него дрожали и он утер глаза свои рукавом.

- Теперь, Джо и Бидди, так-как вы были сегодня в церкви и должны быть в мире и любви со всеми на свете, то примите искреннюю мою благодарность за все, что вы для меня сделали, получая взамен только черную неблагодарность. Я здесь останусь недолго, я скоро отправляюсь за границу, где стану работать день и ночь, пока не выплачу денег, заплаченных вами за меня. Но не думайте, что, сделав это, я не буду считать себя в долгу у вас. Нет, еслиб я мог уплатить вам и в тысячу раз более, то все-таки не мог бы с вами расквитаться, да я этого и не желаю. Я хочу всегда оставаться вашим должником!

- Нет, я должен вам сказать еще кое-что: - милый Джо, и надеюсь, что у тебя будут дети, и скоро какой-нибудь мальчуган будет по вечерам сидеть с тобою рядом в уголку, напоминая тебе такого же мальчугана, навсегда покинувшого этот старый, милый дом. Не говори ему, Джо, что я был неблагодарен! Не говорите ему, Бидди, что я был неблагодарен и несправедлив. Скажите ему только, что я уважал вас обоих от всей души, за вашу доброту и постоянство в дружбе. Скажите ему еще от меня, что он как сын ваш, должен быть гораздо-лучшим человеком, нежели я.

- Ну, я ему ничего такого не намерен говорить, Пип, сказал Джо, не отнимая рукава от своих глав: - и Бидди этого не свяжет. Подобных вещей никто не станет говорить.

- Теперь хотя я и уверен, что вы меня уже по доброте своей простили в сердцах ваших, скажите мне оба, что вы меня прощаете! Умоляю вас, дайте мне услышать эти радостные для меня слова! Звук их постоянно будет жить в моем сердце, и я буду в состоянии утешать себя мыслью, что вы со временем станете доверять моей дружбе и будете лучшого мнения обо мне.

- О, милый Пип, старый дружище, воскликнул Джо: - Господь-Бог знает, что я прощаю-тебя, если имею что простить.

- Дай-те же мне взглянуть на мою комнатку, сказал я тогда: - и оставьте меня там на минуту одного. Потом перехватив что-нибудь, я отправлюсь в путь. Вы меня проводите, пожалуйста, до указательного столба. Там мы и простимся!

* * *

Я продал все, что имел и отложил из них денег сколько мог, чтоб заключить сделку с кредиторами. Они согласились на все и отсрочили мне на долгое время платеж всего долга. Окончив свои дела, я оставил Англию и отправился в Каир к Герберту. Через два месяца, я уже поступил конторщиком в торговый дом Кларикера и К. Не прошло и четырех месяцев, как все дело нашей восточной конторы осталось у меня на руках, ибо старый Биль-Барлэ успокоился на веки, а Герберт уехал, чтоб жениться на Кларе.

Много лет прошло прежде, чем я попал в компаньйоны, но все это время я жил очень-счастливо с Гербертом и его женою. Я жил безбедно, заплатил все свои долги и постоянно переписывался с Джо и Бидди. Когда, наконец, сделался третьим компаньйоном в нашем доме, Кларикер выдал тайну мою Герберту и рассказал ему, благодаря чему он попал в его контору. Он уверял, что его давно уже мучила эта тайна, потому он и открыл ее. Герберт очень-удивился, услыхав его рассказ и был не мало тронут. Мы, конечно, не переставали и после быть отличными друзьями. Я не хочу, чтоб подумали, что наш дом был очень-важный, и что мы были страшные богачи. Нет, мы не вели очень-обширной торговли, но нашу контору уважали и наши дела шли очень-хорошо. Мы стольким были обязаны деятельности Герберта и неослабному его трудолюбию, что я часто задавал себе вопрос, с чего я составил себе некогда понятие, что он не способен ни к какому делу. Наконец, в один прекрасный день мне пришла в голову мысль, что верно не он был неспособен, а я.