Проклятый дом.
Призрак в садовой комнате.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Проклятый дом. Призрак в садовой комнате. (старая орфография)

Призрак в садовой комнате.

Мой друг и доверитель потер рукою свой плешивый лоб, который имеет в себе что-то Шекспировское, и, понюхав щепотку табаку, приговорил: В комнату мою повадился ходить призрак судьи.

- Призрак судьи? воскликнуло все общество.

- Да, судьи. Я никогда не забуду того, что слышал от него; то был случай из его судебной практики.

Все мы полюбопытствовали услышать про этот случай, чтобы он и у нас врезался в памяти, и мой друг и доверитель начал так:

В первые годы текущого столетия почтенная чета, по имени Гонтройд, нанимала небольшую ферму в северном округе Иоркшайра. Стали они мужем и женою уже не в молодых годах, хотя и были молоды в то время, когда свели первое знакомство. Натан Гонтройд быль работником на ферме отца Эсфири Роз и искал её руки еще к то время, когда родители прочили ей лучших женихов, а потому, не осведомляясь о её чувствах, несколько круто выпроводили Натана. После того много воды утекло. Натану уже перевалило за сорок, когда у него умер какой-то дядя и оставил ему изрядное наследство, так что он мог снять небольшую ферму, да еще отложить малую толику в банк на черный день. Одним из последствий этой перемены в судьбе Натана было то, что он стал спокойно и не торопясь приискивать себе хозяйку; вдруг до него однажды дошло, что старинная любовь его Эсфирь Роз не замужем и не живет припеваючи, как он был вполне убежден, - а живет чернорабочей служанкой в городе Райпоне. Отец её, потерпев целый ряд неудач, был доведен до нищеты; мать умерла, брат выбивался из сил, чтобы прокормить многочисленную семью, сама же Эсфирь была в тридцать семь лет смиренною, невзрачною, но лихою работницей. На минуту - но не более как на минуту. - Натан испытал какое то злое удовольствие, услышав об этих поворотах колеса Фортуны. Ни слова не сказал он никому по этому поводу, но несколько дней спустя, явился, разодетый по праздничному, в Райпон и постучался к мистрис Томпсон с черного крыльца.

Ему вышла отворить Эсфирь; свет прямо падал на нее, между тем как он остался в тени. С минуту длилось молчание; он разсматривал ту, которую он любил когда-то и которую не видал в последния двадцать лет. От миловидности и молодости не уцелело и следа; как мы уже сказали, наружность Эсфири была скромная, невзрачная; но цвет лица у нея был чистый и глаза глядели открыто и приветливо. Одета она была скромно, но опрятно и из под короткой юбки её виднелась стройная нога. Бывший любовник её не предавался восторгу, он просто сказал про себя: ничего, годится! и прямо приступил к делу:

- Эсфирь, ты не узнаешь меня. Я тот самый Натан, которого двадцать лет тому назад отец твой согнал со двора, за то, что я было вздумал просить тебя в жены. С той поры я и из головы выкинул было женитьбу; но вот, дядя Бен помер и оставить мне малую толику в банке; я снял ферму Набс-Энд, обзавелся скотинкой, теперь ищу себе хозяюшку, чтобы могла за всем приглядеть. Хочешь, что-ли, быть хозяйкой в моем доме? Небось, худого ничего не увидишь. Так если тебе не супротивно, а приду за тобою, как только уберемся с сеном.

Эсфирь только отвечала: Да что ты не войдешь в горницу и не присядешь?

Он вошел и присел. Прошло несколько времени и она обращала на него столько же внимания, сколько и на его палку: она суетилась, отпуская обед своим господам. А он между тем следил за её проворными, угловатыми движениями и еще раз сказал про себя: ничего, годится! Минут двадцать спустя он встал и проговорил:

- Ну, Эсфирь, я ухожу. Так когда же мне опять приходить?

- Когда тебе будет угодно, этак ты и мне угодишь, отвечала Эсфирь, стараясь казаться спокойною; но он видел, что она то и дело менялась в лице и вся дрожала. Минуту спустя Эсфирь получила крепкий поцелуй; но когда она оглянулась на пожилого фермера; чтобы побранить его, то увидела его таким степенным и спокойным, что раздумала.

- Вот я и угодил себе - и тебе тоже надеюсь угодить, проговорил он. Будет с тебя что-ли месяца на сборы? Нынче восьмое число, восьмого июля будет наша свадьба. А до тех пор мне недосуг сюда ходить, да и свадьбу незачем долго праздновать. В наши годы за глаза довольно и двух дней на прогул.

Все это походило на сон. Но Эсфирь решила не думать об этом больше, пока не справит всю свою работу. Вечером, убравшись совсем, она пошла и предупредила свою госпожу о том, что отходит и рассказала ей в немногих словах повесть всей своей жизни. Ровно месяц спустя она вышла замуж

От этого брака родился один только сын, которого назвали Веньямином. Немного лет спустя после его рождения умер в Лидсе брат Эсфири, оставив после себя человек десять или двенадцать детей. Эсфирь горько оплакивала его и Натан оказал ей много тихого участия, хотя и не мог позабыть, что Джак Роз растравил оскорблениями рану его молодости. Он снарядил жену свою в Лидс; успокоил ее на счет разных хозяйственных забот, которые не выходили у нея из головы перед отъездом; набил кошелек её деньгами, чтобы было ей чем выручить из немедленных затруднений семейство её брата; наконец, когда повозка тронулась, он побежал за ней в догонку. - Стой, стой, прокричал он: - Гетти, коли ты хочешь, и тебе не будет в тягость, привези с собою одну из дочерей Джака. Достатком нас бог не обидел, а с девкой в доме славно повеселеет.

Повозка тронулась и сердце Эсфири переполнилось чувством благоговейной благодарности. Итак маленькая Бетси Роз переехала на жительство в Нобс-Эндскую ферму.

Доброе дело на этот раз нашло в себе самом свою награду, что впрочем не должно вводить людей в заблуждение, будто добрые дела обыкновенно награждаются. Из Бетси вышла веселая, любящая, деятельная девушка; дядя и тетка бывало на нее не нарадуются. Они так полюбили ее, что даже сочли достойною своего единственного сына Веньямина, который в их глазах был совершенством. И действительно, Веньямин Гонтройд по красоте и изяществу мог бы быть графским сыном. Даже соседние сквайры, проезжая мимо, осаживали своих лошадей, чтобы полюбоваться на него. В нем не было и тени застенчивости, он с ранних лет привык чтобы посторонние восхищались им, а родители молились за него Богу. Что же касается до Бетси Роз, то он сделался с первой же минуты их встречи полновластным властелином её сердца. Любовь её росла с годами, и она старалась заверить себя, что долг велит ей любить выше всего то, что всего дороже её дяде и тетке. Старики переглядывались и улыбались каждый раз, как молодая девушка, сама того не подозревая, выдавала свою любовь к двоюродному брату; дело шло именно так, как они желали; незачем было отправляться в дальше поиски за женою для Веньямина.

Но Веньямин смотрел на это дело без особенного увлечения. В детстве он посещал в качестве экстерна школу к соседнем городе, одну из тех гимназий, которые находились в таком плачевном состоянии лет тридцать тому назад. Школа была так устроена, что ученики не только не научались в ней добру, но еще научались притворству; впрочем с виду Веньямин поумнел и приобрел в ней джентльменское изящество. Родители гордились им, когда он приезжал; домой на вакации, хотя все его джентльменское изящество выражалось относительно них явным презрением. Восемьнадцати лет он поступил учеником в контору гайминстермкого адвоката - (перед этим он объявил наотрез, что не хочет оставаться неотесанным мужиком, т. е. честным работящим фермером, подобно своему отцу); одна Бетси Роз была в эту пору недовольна им; четырнадцатилетняя девочка смутно чувствовала, что в нем что-то все не так, как бы должно быв. Но увы! прошло два года и шестнадцатилетняя девушка боготворила даже тень его и верить не хотела, чтобы что было не так в красивом, добром, приветливом братце Веньямине. От Веньямина не укрылось, что лучшим способом подольститься к родителям и выманить у них побольше денег, было - ухаживать за хорошенькой кузиной Бетси Роз. Она ровно настолько ему нравилась, что он не тяготился этим обязательным ухаживаньем, пока она была у него на глазах. Но как скоро они были врозь, он находил очень скучным помнить о ней, исполнять её маленькия поручения и писать ей обещанные письма. Когда кончалось его ученичество, он стал неотступно требовать, чтобы его отправили на год или на два в Лондон. Бедный Гонтройд начал жалеть, что задумал сделать своего сына джентльменом. Но теперь уже было поздно раскаяваться; старики поняли и, скрепя сердце, промолчали на его требованье в тот вечер, когда оно было впервые предъявлено. Бетси разглядела сквозь слезы, что дядя и тетка казались более обыкновенного утомленными в этот вечер; проводив Веньямина и убирая все со стола после ужина, они старались как можно больше шуметь, как будто шум и суета могли удержать её слезы, готовые хлынуть. На дядю же с теткой она вовсе избегала глядеть.

- Присядь-ка, девка; придвинь скамеечку к камину и потолкуем о нашем парне, проговорил Натан, делая над собой усилие. Бетси повиновалась и, подсев к камину, накинула себе фартук на лице, прижав его обеими руками.

- Слыхала-ли ты когда прежде об этой сумазбродной затее, Бетси?

- Это наше дело было смотреть в оба, когда мы его отдавали в ученье, вмешалась она: - дело и с самого начала к тому шло. Не его вина, что ему надо держать в Лондоне какие-то там экзаменты.

- Да кто же из нас ставить ему это в вину? спросил Натан. Оно, точно, что для этих экзаментов с него двух-трех недель было бы за глаза довольно - это мне сам стряпчий, Лоусон, оказывал. А что его тянет в Лондон на год, на два, так на то его добрая воля.

Натан покачал головою.

- А хотя бы и впрямь на то была его добрая воля, вмешалась Бетси, отнимая фартук от своего раскрасневшагося лица и заплаканных глаз, еще я тут не вижу большой беды. Парень не то что девка, - его на привязи не удержишь. Молодому человеку и следует на людей посмотреть и себя показать, прежде чем зажить своим домиком.

Рука Эсфири сочувственно потянулась к руке Бетси и обе женщины с вызывающим выражением приготовились встретить всякия нападки на своего отсутствующого любимца.

- Полно, девка, не горячись, отвечал Натан; что сделано, того не переделаешь; всего тошнее то, что сам я всему причиной: нужно очень мне было своего сына делать джентльменом! Вот теперь и платись за это. Но делать нечего, пускай едет, - так что ли Бетси? - Может статься через годок, другой, он и вернется к нам, совьет свое гнездышко в ближнем городе и женится, - а за женой ему не далеко ходить. Мы же, старики, сдадим ферму и переедем поближе к стряпчему Веньямину.

И добрый Натан, тая про себя свое горе, старался ободрить обеих женщин. А между тем, он всех дольше не засыпал в эту ночь.

На следующее утро Натан отправился в Гайминстер повидаться с мистером Лаусоном. Всякий, кто видел его перед отъездом, не узнал бы его по возвращении, - такой крутой перемены не могла произвести одна усталость: возжи почти выпадали у него из рук, голова его наклонилась вперед и глаза были неподвижно устремлены на одну какую-то незримую точку. Но, подъезжая к дому, он сделал над собою усилие, чтобы казаться как ни в чем не бывало.

- С какой стати печалить их, проговорил он. Надо же молодцу перебеситься. Только не ожидал я, чтоб он до этого дошел, - молоденек он для этого. Ну, да авось поумнеет в Лондоне. Первым долгом надо его спровадить подальше от таких негодяев-товарищей, как Уиль Гаук и ему подобные. Они-то и сбили моего парнишку с пути. Пока он с ними не знался, он был добрым малым.

На другой день Веньямин приехал домой погостить недели на две перед отъездом в Лондон. Отец держался от него как то в стороне и в обращении своем с молодым человеком соблюдал какое-то торжественное спокойствие. Бетси, у которой сначала приглядывала досада и срывалось не одно резкое слово, мало по малу смягчилась и даже пеняла в душе на своего дядю за его холодный сдержанный тон с Веньямином. Тетка её, как-то трепетно суетилась около комодов и шкапов с платьями, как будто боясь и думать о прошедшем или о будущем; раз только или два случилось ей подойти сзади к своему сыну и, наклонившись к нему, поцеловать его и погладить по голове. Долго после того Бетси не могла забыть, с каким нетерпеливым движением он встряхивал на это головою и ворчал, так что Бетси ясно могла разслышать, хотя её тетка и не слыхала:

- Да оставите-ли вы меня в покое?

С самой Бетси он был довольно милостив, - да, именно, милостив, - иначе и нельзя определить той любезности дурного тона, которую он оказывал молодой красивой девушке; раза два он удостоил сказать комплимент её наружности. Она поглядела на него с изумлением и сказала:

- Разве мои глаза переменились с тех пор, как ты намедни их видел? спросила она. Чем расхваливать мне их, лучше бы ты поднял матери спицу, которую она обронила и не найдет в потьмах.

А между тем этот сын, надежда и любимец целой семьи, обладал какою-то непостижимою, обаятельною силою. Накануне отъезда он сидел между своими родителями; Бетси, положив голову к тетке на колени, устремляла на него от времени до времени долгий взгляд, как бы стараясь запомнить наизусть каждую черту его лица; когда же взгляды их встречались, то она опускала глаза и только молча вздыхала.

Пусто стало без него в доме, хотя все домашние и старались не замечать этой пустоты; они принимались за работу с удвоенным рвением, но работа почему-то не спорилась. Настала зима, а с нею и нескончаемо длинные, скучные вечера. Он писал не то чтоб очень часто, - всякий думал про себя, что можно бы было и чаще писать, но каждый готов был стоять за него горою, если кто другой высказывал туже мысль вслух, Натан и Гетти Гонтройд круто изменились в этот год. Еще весною они смотрели пожилою, но еще крепкою, бодрою четою, теперь же они стали дряхлыми стариками. До Натана доходили дурные слухи о единственном его детище и, передавая их жене, он отказывался принимать их за сущую правду, а впрочем, заключал он, "пошли нам Господи терпенья, коли он точно стал таким".

Прошел еще год, настала опять зима, еще безрадостнее первой! Весною этого года вернулся Веньямин; вернулся он испорченным, нахальным молодым человеком; впрочем на тех, которые от роду не видывали лондонского кутилы самого низшого разряда, его красивая наружность и развязные приемы могли произвести довольно сильное впечатление. В первые минуты, когда он, разваливаясь на ходу и с видом полунапускного, полуискренняго равнодушия, вошел в дом, родители почувствовали к нему некоторого рода благоговение; им казалось, что перед ними не сын их, а настоящий джентльмен. Но в их простой природе слишком верно было инстинктивное понимание истинного изящества, чтобы несколько минут спустя не сказалась им мишурность того, что было у них перед глазами.

- И что это такое с ним сталось? заметила Эсфирь своей племяннице, как только оне остались одне. К чему это он цедит слова, точно язык у него расколот на двое, как у сороки? Эх! ужь этот мне Лондон! он не хуже жаркого летняго дня портит хорошее мясо. Поехал он туда молодец молодцом; а теперь, посмотри, на кого он похож? Все лице в угрях и морщинах.

- А я так нахожу, что ему очень пристали новомодные баки, заметила Бетси, краснея при воспоминании о поцелуе, полученном от него при свиданьи - поцелуй этот, - так думала бедная девушка, - служил ей ручательством, что, несмотря на свои редкия письма, он все-таки не перестал смотреть на нее, как на свою будущую жену.

Многое не нравилось в нем домашним, но они не могли не нарадоваться, видя что он уже теперь не искал развлечений, не отлучался то и дело то туда, то сюда, как это бывало прежде, а смирнехонько оставался дома. По утру, когда Натан вышел в поле, Веньямян пошел вместе с ним, и соразмерял свои шаги с торопливой, но уже нетвердой походкой старика: старик и сам повеселел, видя, что сын принимает участие в делах фермы и терпеливо выслушивает его хозяйственные замечания.

- Мне под час сдается, заключил старик, что женившись на Бетси ты раздумаешь идти по адвокатской части и займешься нашим делом.

- Видишь ли, батюшка, адвокатским делом трудно прожить; молодому человеку в этом деле нельзя обойтись без связей, а между тем ни у тебя, ни у матушки нет таких знакомых, которые могли бы вывести меня в люди. К счастью я встретил человека, - можно сказать друга, отличнейшого малого, который со всеми знаком, начиная с лорда канцлера. Он-то мне и предложил сделаться его компаньоном... Тут Веньямин приостановился.

- Это, как я вижу, добрейший должен быть джентльмен, сказал Натан: - если бы я мог, я, кажется, пошел бы благодарить его. Вытащить новичка, так сказать, из грязи и поделиться с ним половиною своего счастия, - пользуйтесь-мол им себе на здоровье, сэр, - на это не много найдется людей. Люди все больше норовят, коли им выпадет какая удача, покрепче прибрать ее к рукам, чтоб неравно другие не отбили ее у них. Желательно мне было бы знать, как зовут этого джентльмена?

- Ты не совсем так меня понял, батюшка. В том что ты говоришь, конечно, есть большая доля правды, люди вообще не любят делиться своим счастьем, как ты сказал.

- Тем больше чести тому, кто не прочь им поделиться, перебил Натан.

- Так, так, но видишь ли, даже такой отличный малый, как мой приятель Ковендишь, не уступит половины своих клиентов даром. Он ожидает за это вознаграждения.

- Вознаграждения, повторил Натан и голос его пал на целую октаву. - Чтобы это такое значило? Хоть я и плох по части грамоты, а все-же так смекаю, что каждое этакое мудреное слово что нибудь да значит.

- К настоящем случае вот что оно значит: в вознаграждение за то, что он возмет меня в долю, а впоследствии и все дело передаст в мои руки, он требует триста фунтов стерлингов.

Веньямин взглянул из подлобья, чтобы узнать, как примет отец его это предложение. Старик глубоко воткнул в землю свою палку и, опершись на нее одною рукою, повернулся к нему прямо лицом.

- Коли так, пусть твой приятель убирается к чорту. Шутка ли, триста фунтов стерлингов! Да, положим, я и рад бы дать и себя и тебя одурачить, - хотел бы я знать, откуда мне взять такия деньги?

Он остановился, чтобы перевести дух; сын выслушал слова его в угрюмом молчании: он заранее успел приготовиться к этому первому взрыву.

- Мне кажется, сэр... начал он, немного погодя.

- Сэр? Что я тебе за сэр? Это у вас там, может, водится. Я просто на просто Натан Гантрайд; я от роду не лез в джентльмены, но до сих пор я сводил концы с концами; не знаю только, долго ли это и впредь будет так; родной сын требует у меня триста фунтов стерлингов, точно я дойная корова ему дался.

- Ну что ж, батюшка, заговорил Веньямин с притворною откровенностью: - коли так, мне ничего более не остается, как эмигрировать.

- Что-о? Переспросил отец, глядя на него упорным, проницательным взглядом.

- Эмигрировать. Отправиться в Америку, в Индию или другую какую колонию, где способному молодому человеку легче составить себе карьеру. Веньямин разсчитывал на неотразимое действие этого последняго решительного средства. Но к его удивлению, отец только выдернул из земли глубоко засаженный конец своей палки и сделал несколько шагов вперед. Тут он снова остановился и мертвое молчание длилось несколько минут.

- Это пожалуй будет для тебя всего лучше, начал он наконец: (хорошо было для бедного Натана, что он не заметил взгляда, которым ответил ему сын.) Только нам-то с Эсфирью каково будет? Там, какой бы ты ни был, все-же ты наша плоть и кровь, наше единственное детище. Да узнай только жена, что он собирается в Америку - она, кажись, этого и не переживет; и Бетси тоже, бедняжка, души в нем не чает. Речь старика перешла без его ведома в монолог, к которому между тем жадно прислушивался Веньямин. Немного помолчав, отец снова обратился к нему. - Не поверю же я, чтобы кроме того человека, никто не мог тебя поставить на ноги. Может статься, другие не стали бы так дорожиться.

- Более выгодных условий мне нигде не найти, отвечал Веньямин, которому показалось, что отец начинает поддаваться.

- А коли так, ты можешь сказать ему, что не видать вам с ним этих трехсот фунтов, как своих ушей. Я не таюсь, у меня отложена малая толика на черный день, но до трехсот фунтов далеко не хватает, и часть их я берегу для Бетси, которая была нам заместо дочери.

- Но, придет время и Бетси сделается и в самом деле вашею дочерью, дайте мне только обзавестись своим домом, куда бы я мог взять ее. В сущности Веньямин очень легко смотрел на свои отношения к Бетси, но в настоящую минуту, нельзя сказать, чтобы он лгал, потому что и в самом деле не прочь был сделать ее своей женою, хотя и намекал на это с тем только, чтобы подделаться к отцу.

- До тех пор, авось бог приберет нас с женою, отвечал старик. - Но опять-таки я говорю тебе - нет у меня трехсот фунтов. Ты знаешь, я все свои лишния деньги складываю в чулок и берегу их в нем, пока накопится пятьдесят фунтов, тогда я отдаю их в райпонский банк. Теперь у меня лежит в банке двести фунтов, да в чулке пятнадцать; из этих денег я сто фунтов откладывал для Бетси.

- Я рад бы тебе пособить и ускорить вашу свадьбу да, видишь, не могу. Еще много уйдет денег на покупку семян, - последний урожай был больно плох. А вот что я тебе скажу, сынок: я тебе Бетсину сотню дам взаймы, а ты ей дашь собственной руки росписку. Мы вынем деньги из райпонского банка я поторгуемся с адвокатом: может статься, он тебя и за двести фунтов согласится взять в долю.

После некоторого колебания, Веньямин помирился на двухстах фунтах. Тем не менее те пятнадцать фунтов, которые копились в чулке, не давали ему покоя. Он находил, что они принадлежат ему по праву, как единственному наследнику отца, и никак не мог простить Бетси того обстоятельства, что часть сбереженных денег предназначалась ей. Между тем Натан был в этот вечер необычайно весел. Его великодушному, любящему сердцу было отрадно сознание, что он, ценою чуть ли не всего своего состояния, способствовал счастью двух молодых людей. Самое величие доверия, оказанного им своему сыну, казалось делало Веньямина достойным этого доверия. В этот вечер Бетси выслушала от дяди много непонятных шутливых намеков, - старик был вполне уверен, что Веньямин рассказал ей обо всем случившемся, тогда как на деле Веньямин не говорил ей ни слова.

Когда престарелая чета улеглась в постель, Натан передал жене свой утренний разговор с сыном. Бедная Эсфирь была несколько поражена переменою в назначении запасного капитала. Но деньги эти были нужны Веньямину, и она не жалела с ними разстаться. Странным только казалось ей, как могла потребоваться такая большая сумма. Но и это недоумение вскоре было отодвинуто на второй план потрясающею мыслью, что вот Бен переедет на житье в Лондон, а за ним последует Бетси, сделавшись его женою. Утром, пока Бетси месила тесто, тетка её сидела, против обыкновения ничего не делая, перед огнем.

- Вот скоро нам придется хлеб брать в лавке, сказала она. - А этого мы с покон-веку не делали.

Бетси с удивленным видом оторвалась от своей работы.

- Ну уж, благодарю покорно - есть такую мерзость. Да на что вам, тетушка, понадобилось брать хлеб у булочника? Посмотрите, как хорошо взойдет это тесто.

- Мне самой теперь не под силу месить, а ты скоро уходишь в Лондон, так и придется нам есть покупной хлеб, какого от роду не едали.

- Я и не думаю ехать в Лондон, отвечала Бетси, вся вспыхнув и принимаясь месить с удвоенным рвением.

- Но ведь наш Бен вступает в долю с одним богатым лондонским стряпчим, а ты знаешь, что он только того и выжидает, чтобы жениться на тебе.

- И, тетушка, отвечала Бетси, очищая тесто с рук и все еще не поднимая глаз: - если только за этим дело стало - не безпокойтесь: Бен двадцать раз передумает, прежде чем начнет дело и женится. Меня за одно досада разбирает, продолжала она с возрастающим раздражением: - за то, что я сохну по нем, когда он обо мне и не думает. Нет, право, как только он уедет, и из головы выброшу об нем думать.

- И это тебе, девка, не стыдно? А он-то только хлопочет, как бы все лучше для тебя же устроить. Еще вчера он говорил об этом с твоим дядей и так-то все хорошо расписывал. Одно горе только, девка, крепко стоскуемся мы без вас.

И старуха заплакала тем безслезным всхлипываньем, которым плачет старость.

Вечером Натан и его сын возвратились из Гайминстера, покончив все дела к великому удовольствию старика. Бетси, приятно взволнованная всем, что слышала по утру от своей тетки и чему так охотно верила, - Бетси, краснеющая и приветливая, казалась почти хорошенькой; пока она бегала из кухни в кладовую, Веньямин дал ей украдкою не один поцелуй, на что старики добровольно закрывали глаза. Позднее к ночи все притихли и приуныли при мысли о предстоящей разлуке; Бетси пустила в ход невинную хитрость, чтобы усадить Веньямина возле его матери и исполнить таким образом видимое желание старушки. Пока мать гладила его руку и называла его разными нежными именами, Веньямин стал зевать. Бетси готова была бы надавать ему пощечин за неуменье подавить или скрыть эту зевоту, но мать оказалась сострадательнее.

- Ты устал, мое дитятко, проговорила она, ласково опуская ему руку на плечо, - но рука её упала, сброшенная его резким движением при вставаньи.

- Да, я чертовски устал, отвечал он и, перецеловав всех с грубою небрежностью, в том числе и Бетси, удалился.

На другой день он почти досадовал на домашних за то, что они поднялись раньше обыкновенного, чтобы проводит его. На прощаньи он держал им следующую речь: - Ну, добрые люди, надеюсь, что когда я приеду опять, у вас будут не такия вытянутые лица; право, точно вы собираетесь на похороны! Этим вы хоть кого выживете из дому. Ты, Бетси, стала сегодня просто дурнушкой.

Он уехал, а они, не говоря между собою ни слова о своей потере, принялись за свои будничные дела.

Сначала, хотя Веньямин писал и не часто, за то письма его были наполнены общими местами о том, какое ему везет необыкновенное счастье. Потом письма стали приходить все реже и реже, тон их тоже совсем изменился. Год спустя после его отъезда, пришло письмо, которое чрезвычайно раздражило и удивило Натана: Веньямин писал о каких-то неудачах, - каких именно, он не объяснял, - и взаключение требовал, чтобы отец прислал ему все свои остальные сбереженные деньги. Этот год был тяжел для Натана: он потерпел вместе с своими соседями от скотского падежа; цены на скот, которого он должен был прикупить для пополнения своей убыли, окаались неслыханно высокими; из пятнадцати фунтов, хранившихся в чулке, уцелело не более трех. Итак Натан, не успев еще никому рассказать о полученном им письме, (Бетси и её тетка ездили в тот день в город на базар), отвечал на него резким отказом; он выставил Веньямину навид, что он уже получил свою долю, и что если он не умел справиться с нею, то тем хуже для него, а у отца про него нет больше денег.

Эсфирь и Бетси, по возвращении из города, заметили, что старик что-то не в своей тарелке, и пристали к нему с распросами. Гнев его между тем не только не остыл, но еще усилился вследствие размышления; он в резких выражениях рассказал им в чем дело. Не успел он еще кончить своего рассказа, как обе женщины столько же огорчились, если не столько разсердились, как и он сам. Скорее всех успокоилась Бетси, потому что скорее всех нашлась, что делать: она собрала все свои деньги, накопленные ею с самого детства; капитал, образовавшийся из полученных ею в разное время подарков в шесть пенсов или в шиллинг, а также из продажи яиц от двух куриц, считавшихся её собственными, - составил около двух фунтов. Эту-то сумму она вложила в конверт и отправила Веньямину при следующей записке:

"Милый Веньямин. У дяди пали две коровы и он потерпел большие убытки. Он на тебя в большом гневе, а главное, он в большом горе. Итак потерпи покамест. Надеюсь, что это письмо застанет тебя в добром здоровья, чего тебе желает

Отправив это письмо, Бетси снова начала распевать за работой. Она не ожидала собственно уведомления о получении письма: она была твердо уверена, что письма на почте никогда не пропадают. А между тем в ней жила тайная сердечная потребность услышать от Веньямина слово благодарности, одно из тех знакомых слов любви, которых она так давно не слыхала. Мало того, когда неделя проходила за неделей, а ответа все не было, она утешала себя мыслью, что, может быть, в это самое время он спешит покончить все дела свои в Лондоне и приедет в Ноб-Энд поблагодарить ее лично.

Раз, когда тетка её хлопотала за сырами, а дядя был в поле, почтальон принес письмо прямо в кухню и отдал его Бетси. У деревенского почтальона много досуга, а потому, прислонившись к кухонному столу, он, не торопясь, начал рыться в своей сумке. - Диковинное у меня есть письмецо к Натану, проговорил он: - боюсь, как бы не было в нем худых вестей - на конверте выставлен штемпель конторы мертвых писем.

- Господи помилуй! воскликнула Бетси, и белая как полотно опустилась на ближайший стул. Но в ту же минуту она вскочила на ноги и, вырвав зловещее письмо из рук почтальона, вытолкала его из дому, проговорив: - убирайся скорее, пока тетушка тебя не видала. И сама со всех ног побежала к дяде в поле.

- Дядюшка, проговорила она, едва переводя дух. - Что это значит? О, дяиюшка! неужели он умер?

Рука Натана задрожала и в глазах у него помутилось.

- Погляди сама, проговорил он: - и скажи мне, что там такое написано.

- Это письмо - ваше собственное письмо к Веньямину, - а. тут напечатаны слова: "по означенному адресу не оказалось", - вот они и препроводили его обратно к подателю, т. е. к вам. Ах, как меня перепугали эти ужасные слова, выставленные на штемпеле!

Между тем Натан взял в руки письмо и в недоумении переворачивал его во все стороны.

- Он умер? заговорил он. Так - и умер мои сынок, не узнав, как я жалел, что тогда крутенько отвечал ему? Сынок мой, сынок! И он присел на землю на том самом месте, где стоял, и закрыл лицо руками. Письмо, возвращенное ему обратно, было сочинено им в несколько приемов после неимоверных усилий, он старался в более мягких выражениях объяснить своему детищу, почему именно он не мог выслать ему требуемых денег. И вот Веньямин умер, умер, быть может с голоду, на чужой стороне.

- Тяжко мне, тяжко, Бетси, повторял старик, хватаясь за сердце.

- Полноте, дядюшка, утешала его Бетси, обнимая и целуя его: - он не умер, этого не сказано в письме. Он просто переменил квартиру, а почтальон поленился отыскать его, вот письмо и пришло назад. Я всегда слыхала, что народ там на юге преленивый.

Между тем Бетси сама плакала от волнения, хотя и твердо была уверена в том, что говорила. Она уговаривала дядю встать с сырой земли и поразмять на ходу окоченевшие члены. Уводя его домой, она повторяла ему все то же утешение, что "Веньямин не умер, а только переехал на другую квартиру", но старик неутешно качал головою. Когда он возвратился домой, жена только взглянула на его больное лицо и тотчас же пришла к заключению, что он простудился. Усталый и равнодушный к жизни, он дал уложить себя в постель и рад был физической болезни, которая избавила его от всякой необходимости напрягать свои силы. Между им и Бетси ни слова не было сказано по поводу письма, и Бетси съумела остановить болтливость почтальона.

Через неделю Натан встал с постели, постарев десятью годами. Жена побранила его за то, что он не бережет себя и отдыхает на мокрой траве, между тем она и с своей стороны начинала безпокоиться, что от Веньямина так долго нет известий. Сама она не умела писать, но не давала мужу покоя, пока он после долгого отмалчиванья, не объявил ей наконец, что непременно напишет в воскресенье. В это воскресенье он в первый раз после своей болезни собирался в церковь. Накануне, не обращая внимания на увещания жены и Бетси, он побывал в Гайминстере, откуда возвратился усталый и соблюдая какую-то таинственность во всех своих приемах. Вечером, отправляясь по обыкновению проведать скотину, он позвал с собою Бетси, и как только они отошли подальше от дома, вынул какой-то маленький сверток и, подавая его Бетси, сказал:

- Нашей-ка ты мне это на праздничную шляпу, девка; я знаю, что детища моего нет в живых, хоть и помалчиваю, чтобы не сокрушить вас со старухой.

- Нашить то я нашью, дядюшка, - только он не умер, отвечала Бетси, рыдая.

- Так, так, девка, другие вольны думать, что хотят, а я все-же хотел бы носить лоскуток крепа на память о моем парнищке. Старуха моя со дня на день слепнет, она и не заметит его.

Итак Натан отправился в церковь с узенькою нашивкою из крепа на своей шляпе. Такова непоследовательность человеческой природы, что не смотря на все свое желание скрыть от жены свою уверенность в погибели сына, ему показалось почти обидным, что никто из соседей не обратил внимания на его траур и не спросил, по ком он его носит.

бедной Эсфири отказывалась верить, чтобы единственный её сын умер, не прислав ей даже прощального слова; она была убеждена, что еслибы даже смерть постигла его неожиданно, то эта смерть сказалась бы её материнскому сердцу через какое нибудь сверхъественное откровение. Что же касается до Бетси, то она поочередно склонялась то на сторону дяди, то на сторону тетки, и потому могла чистосердечно сочувствовать обоим. Но прошло немного месяцев и она постарела, редко улыбалась и никогда уже не распевала.

Удар, так страшно потрясший все жизненные силы обитателей Нобс-Эндской фермы, отозвался разными переменами в хозяйстве. Натан и Эсфир стали слишком дряхлы, чтобы надзирать каждый за своею частью фермерского хозяйства. На Бетси лежал надзор и за полевыми работами, и за скотом, и за сырным производством. Она делала свое дело хорошо, хотя и не попрежнему весело, но без особого сожаления узнала, что один соседний фермер, Джиб Киркби, снимает у её дяди всю пахотную и почти всю луговую землю, оставляя ему ровно столько, сколько нужно было для прокормления двух коров. Что же касается до строений, то фермер Киркби нанял одни сарай для помещения откармливаемого скота.

Эсфир, оставшись наедине с Бетси, следующим образом высказалась ей по поводу всех этих перемен:

- Я рада-радешенька, что дело так устроилось. Я все боялась, что Натан совсем оставит дом и ферму, а тогда, как же бы отыскал нас сынок, воротившись из Америки. Не тужи, девка! Я знаю, что он отправился в Америку и когда нибудь оттуда да вернется. Какая это такая хорошая есть притча в Евангелии про блудного сына? Вот и он также придет к нам и Натан простит его: ведь он словно из мертвых для него воскреснет.

Киркби оказались хорошими соседями. В этом семействе был сын, степенный, работящий старый холостяк. Но Натану с чего-то вообразилось, что Джону Киркби приглянулась Бетси, и это стало для него поводом к немалому безпокойству. Тут-то в первый раз оказалось, что уверенность его в Веньяминовой смерти, далеко не была так непоколебима, как ему самому казалось; он ревновал Бетси за своего сына. Лета и безвыходная печаль делают человека раздражительным и Бетси много приходилось под час выносить от своего дяди. Но её привязанность помогала ей сдерживать в отношении его свою природную вспыльчивость.

Однажды вечером, - дело было в конце ноября, Бетси пришлось вынести более обыкновенного от своего дяди. Случилось так, что у Керкби захворала корова, и Джон Керкби почти неотлучно находился на скотном дворе; Бетси ходила за животным и хлопотала на кухне о варке какого-то пойла для коровы. Не будь Джон замешан тут в дело, Натан первый-же принял бы во всем горячее участие, потому что был от природы услужлив и добродушен. Но так как Джон торчал у него перед глазами и Бетси помогала чем умела, то Натан стал утверждать, что "корова здоровешенька, и что надо же парням и молодым девкам из-за чего нибудь суетиться," - хотя Джону было за сорок, а Бетси двадцать восемь лет, а цотому название парня и молодой девки не совсем им пристало. Когда Натан перед вечером вышел по своему обыкновению посмотреть - "какая-то на дворе стоит погода", Эсфир положила руку на плечо племянницы и сказала:

- Это его ревматизм одолевает, вот он и ворчит. Скажи-ка мне, - я при нем не хотела спрашивать, - как у них там с коровой?

- Шибко плохо; Джон Киркби поехал за ветеринаром. Чего доброго, им придется здесь просидеть всю ночь напролет.

К последнее тяжелое время у Натана вошло в привычку перед отходом ко сну прочитывать вслух главу из библии. Эти короткия минуты затишья были минутами отдыха для всего семейства: Натан читал небегло, часто затруднялся над одним каким нибудь словом и кончал-таки тем, что выговаривал его ошибочно; Эсфирь слушала его с наклоненною головою, тихо вздыхала и благоговейно проговаривала "аминь" в тех местах чтения, где слышалось ей утешительное обетование. Бетси сидела обыкновенно возле тетки, слегка развлекаемая хозяйственными заботами или быть может, мыслями об отсутствующем.

В этот вечер Бетси, сидевшая прямо против окна и двери, находившейся рядом с этим окнам, вдруг увидела, что деревянная щеколда тихо приподнялась и опустилась, точно кто пробовал ее снаружи. Она вздрогнула и стала опять всматриваться, но ничего больше не увидала. Она подумала, что дядя её, недавно перед тем вышедший в эту дверь, промахнулся и щеколда не попала в свое место. Она даже готова была заверить себя, что ей так только показалось, и что она перепугалась попустому.

Дом, в котором они жили, был немногим лучше коттеджа. Уютная прихожая, в которой обыкновенно собиралось все семейство и над которой помещалась спальня стариков, разделяла дом на две половины: справа находилась парадная гостиная, в которой почти никогда не сидели, а над нею бывшая комната Веньямина, в которой и теперь все было готово на случай его возвращения, - об этом заботилась его старуха мать. Налево от прихожей была кухня, выходившая дверью на двор фермы, а над кухней спальня Бетси, окно этой маленькой спальни как-раз отворялось над отлогим навесом, спускавшимся почти до земли. Окна в обоих этажах были без ставень и защищались единственно крепкими рамами.

В тот вечер, о котором идет речь, все семейство разошлось рано, часов в девять. В этот вечер Бетси против обыкновения долго не могла заснуть. Она безпокойно металась на постели и уже думала было, что не сомкнут ей глаз во всю ночь, как вдруг на нее напал страшно крепко сон.

Также внезапно было её пробуждение. Ей послышался в дядиной комнате какой-то шум. Она присела на постели и стала вслушиваться, но с минуту или две все было тихо. Потом она услышала по лестнице торопливые нетвердые шаги своего дяди. "Верно тетка занемогла", подумала она, и вскочив с постели стала дрожащими руками надевать, свою юбку; но в эту самую минуту до нея дошел шум через отворившуюся парадную двери; она услышала какую-то возню, топот нескольких ног, ругательные слова, вырывавшияся сиплым шопотом. Она сообразила все с быстротою молнии; дядя её слыл за человека зажиточного, - воры выдали себя за запоздалых путников и под тем или другим предлогом добились, чтобы им отперли дверь. Какое счастье, что корова у Джона Киркби больна, он наверно не спит, а с ним не спит и еще несколько человек! Она отворила окно, спустилась по отлогому навесу и пустилась бегом к сараю.

- Джон, Джон, ради Бога, выдь скорее: к нам в дом забрались разбойники и того и гляди убьют дядю с теткой, прошептала она сквозь запертую дверь сарая. В одно мгновение запор с двери упал и Джон с ветеринаром выскочили, готовые действовать.

- Ты говоришь, парадная дверь отворена? переспросить ее Джон, вооружаясь вилою, между тем как ветеринар запасался другим каким-то оружием. В таком случае вам всего лучше броситься в нее и переловить их в западню.

Они втроем бросились к дому и, обогнув угол, вошли парадною дверью. Мужчины захватили с собою из сарая фонарь, и при свете его Бетси увидала дядю, лежавшого бет памяти на кухонном полу.

Первою заботою её был он: ей как-то в голову не приходило, что и тетка подвергается опасности, хотя она и могла разслышать наверху шум шагов и шопот свирепых голосов.

- Запри за нами дверь, девка, мы их не выпустим, проговорил честный Джон Киркби, неустрашимый в защите правого дела, хотя он и не мог знать, сколько их числом. Ветеринар запер дверь на замок, а ключ положил в себе в карман; Бетси опустилась на колени подле своего дяди, который все еще приходил в себя. Она подложила ему под голову подушку, снятую с одного из кресел; ей очень хотелось принести ему воды, но страх удерживал ее в темноте возле дядя: наверху происходила ожесточенная борьба, слышались тяжелые удары и страшные проклятия. - В один из промежутков затишья, когда её собственное сердце перестало, казалось, биться, на нее напал внезапный ужас. Она почувствовала, что в комнате, недалеко от нея, находится кто-то другой. Ей слышалось чье-то дыханье, - то не было дыханье старика, - по всем вероятиям подле нея в темноте находился разбойник - и, кто знает, какие страшные мысли таило сердце этого разбойника, хранившого гробовое молчание. Сердце захолонуло у Бетси, хотя она и знала, что разбойник этот из чувства самосохранения должен оставаться спокойным, так как дверь была заперта на замок и все пути к бегству были ему отрезаны. А борьба на верху между тем продолжалась с редкими перерывами, во время которых борющиеся переводили дух; в один из этих перерывов, Бетси почувствовала, что кто-то возле нея крадется: движение это сказалось ей скорее каким-то неуловимым сотрясением воздуха, нежели настоящим звуком или прикосновением; тем не менее она положительно была уверена, что недавний сосед её прокрался к двери, выходившей на лестницу. Она подумала, что он пробирается на помощь к своим товарищам и с громким криком бросилась за ним: но в ту минуту, как она достигла двери, она увидела, при слабом отсвете фонаря, падавшем сверху, что какой-то человек стремглав скатился по лестнице и упал почти к самым её ногам; в то же время темная фигура крадущагося человека бросилась налево и скрылась в чулане под лестницей. Бетси, не теряя времени в соображениях, быстро захлопнула дверь чулана и заперла ее на замок снаружи. Потом она прижалась в угол, дрожа и замирая при мысли, что человек, лежавший у ног её, быть может Киркби или ветеринар. Но через несколько минут недоумение её разрешилось, потому что оба её защитники медленно и тяжело спустились с лестницы, таща за собою изступленного противника, обезображенного страшными побоями, превратившими лицо то в одну кровавую, распухшую массу. Впрочем в этом отношении Джон и ветеринар были не лучше.

- Берегитесь, сказала им Бетси из угла: - у вас под ногами человек, не знаю - жив ли он или умер, а там подальше дядя лежит на полу.

Они приостановились на лестнице. В эту самую минуту разбойник, которого они сбросили с лестницы, сделал движенье и простонал:

- Бетси, сказал Джон: - беги в стойло и принеси оттуда веревок, мы свяжем их и поуберем из дома, а уж ты походишь за стариками, которым плохо приходится.

- Сдается мне, что у этого приятеля нога переломана, проговорил Джон, указывая на человека, лежавшого на полу. Бетси почти стало жаль этого человека, с которым они обращались не слишком-то бережно: они связали его так же крепко, как и его свирепого товарища; она поспешила принесть ему воды, промочить горло.

Право не знаю, как тебя оставить с ним вдвоем, проговорил Джон. - Впрочем нога у него наверное сломана, и он тебе ничего не может сделать; а вам надо прежде вот этого молодца прибрать к месту, тогда кто нибудь из нас вернется к тебе. Глаза Бетси упали на разбойника, стоявшого перед ней с выражением ненависти на окровавленном, почерневшем лице. Он поймал её взгляд, исполненный ужаса, и отвечал на него усмешкою. Слово, бывшее у Бетси на языке, замерло под этою улыбкою: она не несмела сказать при этом человеке, что в доме находится еще третий злоумышленник, боясь чтобы его товарищ как нибудь не ухитрился выломать дверь, за которою был заперт этот третий и возобновить борьбу. Она только сказала Джону: - Ты скоро вернешься? А то я боюсь оставаться одна с этим человеком.

- Он тебе ничего не сделает. Ну да небойсь, я не замешкаюсь.

Оставшись одна, Бетси поспешила взглянуть на дядю, дыхание которого стало теперь спокойнее. При свете огня, разведенного Джоном в камине, она разглядела, что причиною его обморока был, по всем вероятиям, удар, полученный им в голову. Бетси примочила рану холодной водою и, зажегши свечу, собиралась идти наверх, к тетке, как вдруг она услышала чей-то тихий, умоляющий голос, звавший ее по имени.

- Бетси, Бетси! Голос слышался так близко, что сначала она приняла его за голос раненного разбойника, валявшагося у её ног.

- Бетси, ради Бога, выпусти меня, снова послышался голос и трепетом отозвался по всему её телу.

Она подошла к чуланной двери, хотела что-то сказать, но не смогла, так страшно билось у нея сердце. И снова раздалось над самым её ухом:

- Бетси, Бетси! они того и гляди вернутся; выпусти меня, говорю я тебе, ради бога выпусти меня! И он начал сильно стучаться в дверь.

- Тише, проговорила она, и сердце в ней захолонуло от ужасного подозрения, которому она между тем сопротивлялось всем упорством своей воли. - Кто вы такой? Но она знала, как нельзя лучше знала, кто это был.

- Веньямин. - Говорят тебе выпусти меня, и я уберусь отсюда, завтра же меня не будет в Англии; я никогда больше не вернусь и все деньги моего отца достанутся тебе.

- Ты думаешь, я покорыствуюсь ими! с жаром отвечала Бетси, ощупывая дрожащими руками замок. - Да прахом бы оне пошли, проклятые, что довели тебя до этого. Ну, ступай на все четыре стороны и оборони тебя Боже опят вернуться; я бы ни за что тебя не выпустила, кабы не боялась их уморить: ул ты и то, ножалуй, свел их в могилу.

Не успела она кончить, как Веньямина и след простыл. Оставшись одна, Бетси опустилась на первый попавшийся стул и дала волю горьким, горьким слезам. Но она знала, что теперь не время разнеживаться и, с трудом приподнявшись, пришла в кухню глотнуть холодной воды. К удивлению своему она услышала голос дяди, слабо говоривший:

- Снесите меня наверх и положите возле нея.

тетка её лежала без чувств поперег кровати, дядя сидел, но был так слаб, что Бетси опасалась за жизнь обоих. Но Джон ободрил ее, помог уложить стариков поспокойнее на постели, потом сошел вниз и достал из шкапа немного джину.

- Они шибко перепугались, заметил он, качая головою, и поя их с ложечки; между тем как Бетси согревала их похолодевшия ноги. - Да и стужею проняло бедных стариков.

Он поглядел на них с нежностью и Бетси сказала ему в душе горячее спасибо за этот взгляд.

- А теперь мне надо ехать. Я послал Аткинсона на ферму за Бобом и Джаком и они все вместе будут сторожить вора, что в сарае.

- Только не слушайте, что он будет вам говорить, воскликнула Бетси, одолеваемая новым опасением: - эти люди всегда наровят кого нибудь притянуть к делу.

за констаблем и за доктором, и привезу с собою доктора Престона, чтоб он взглянул прежде всего на Натана с Эсфирью, а там, надо же будет и тому изувеченному человеку помочь, что валяется внизу, - хоть он и за дурное дело поплатился.

Бетси сошла вниз и посветила обоим мужчинам, пока они уносили свою ношу из дому, далее у нея не достало духу их проводить, так боялась она Веньямина, который, - она была в том уверена, - где нибудь притаился и выжидал только случая, чтобы снова пробраться в дом. Она бросилась назад, в кухню, заперла дверь болтом и загромоздила ее кухонным столом. Старики лежали по прежнему неподвижно и безмолвно. Весь остаток этой страшной ночи Бетси провела, заботливо ухаживая за ними: сама она была так потрясена, что делала все будто во сне. Поздно занялось ноябрьское утро, и не принесло с собой никакой перемены, пока наконец, часов в восемь, приехал доктор. С нам вместе приехал и Джон Киркби, в сильно-возбужденном состояния духа, по случаю поимки двух разбойников. Насколько Бетси могла заметить, никто не подозревал участия третьяго, страшного сообщника, это уже было для нея утешением. Она почти не сомневалась, что дядя её, а может быть и тетка, узнали Веньямина; но все-таки у нея оставалась слабая надежда, что они ничего не подозревают. Она решала, что никакия пытки не вырвут у нея эту тайну.

был ему в тягость. Бетси отвечала за обоях и с замирающим сердцем последовала за доктором вниз. Внизу Джон успел все привести в порядок и развести огонь в камине. Он слегка покраснел, когда взгляд Бетси упал на его распухшее лице, но тотчас же постарался скрыть свое смущение под улыбкой:

- Ведите ли, я старый холостяк, а все же, дай-ка, думал, приберу маленько. Ну что, доктор, как вы их находите.

Из ответов доктора Бетси поняла, что старики далеко не так опасны, как она думала. Она почти жалела об этом; она почти желала им, да и себе тоже, успокоиться на кладбище, так тяжела ей казалась жизнь.

- Я подоил коров, в том числе и ваших, заговорил он. Экое счастье, что ваша корова как раз захворала в эту ночь. Не подоспей мы на помощь, эти молодцы живо бы управились со всеми вами. Ну, да один из них век не забудет эту ночь, так что ли, доктор?

- Он вряд ли оправится к времени суда: ассизы начинаются чрез две недели.

- Да, кстати, Бетси, ты должна будешь явиться перед, судьей в качестве свидетельницы. Впрочем ты не пугайся: оно, что говорить, радость небольшая, но все дело скоро кончатся. Сестра моя Джен побудет тем временем с стариками, а я тебя сам отвезу.

Бетси побледнела и взгляд её затуманился при мысли, что ей может быть предстоит объявить о соучастничастве Веньямина, но Джон предупредил ее, чтобы она отвечала только на те вопросы, которые будут ей предлагаться, из опасения запутаться в подробностях. Так как они были известны судье и секретарю его с хорошей стороны, то они заботились как можно менее смущать ее при допросе.

важность этого обстоятельства, - важность, которой и не подозревал её собеседник.

Джен Киркби прогостила у нея слишком неделю и присутствие её было для Бетси большим утешением. Не будь Джен, она под час боялась съума сойти, имея вечно перед глазами лицо своего дяди, с окостеневшим на нем выражением смертной муки. Горесть её тетки была мягче, но немудрено было отгадать, что сердце её тайно исходило кровью. Её выздоровление шло скорее мужниного, но вскоре стало заметно приближение совершенной слепоты. Бетси при каждом удобном случае, не подавая и виду, что сама что-либо знает, повторяла старикам, что в деле воровства замешано только двое совершенно посторонних людей. Дядя никогда не разспрашивал ее сам об этом деле, но каждый раз как она возвращалась домой из такого места, где могла слышать о поимке Веньямина, он глядел за нее выжидающим, тревожным взглядом; и она спешила успокоить его, рассказывая все, что слышала. Бетси с каждым днем более и более убеждалась, что тетка её тоже о многом догадывается. С каким-то трогательным смирением искала она ощупью своего мужа, и силилась выразить ему свое немое сочувствие; сама она с каждым днем становилась все грустнее и грустнее.

Дня за четыре до открытия ассиз, старики получили из Иорка вызов явиться в суд. Ни Джон, ни Бетси не могли понять, что бы это значило. Сами они давно уже получили предписание явиться в суд и их заверили, что их свидетельство будет совершенно достаточно для уличения подсудимых.

Но увы! Дело было в том, что адвокат подсудимых узнал от последних о соучастничестве третьяго лица, и узнал, кто был этим третьим соучастником; задача же адвоката, состояла в том, чтобы уменьшить по возможности виновность своих клиентов, доказав, что они были только орудиями в руках другого, который и был зачинщиком всего дела. Для этого потребовалось свидетельство родителей, которые, по уверению подсудимых, не могли не узнать голос своего сына.

Недоумевающая, ошеломленная и усталая, престарелая чета прибыла в Иорк, в сопровождении Джона и Бетси, накануне самого суда.

Но нашлись люди, у которых "стало духу". Когда, на вызов Натана Гонтрайда, в ложе свидетелей появился седой, убитый горем старик, - адвокат кинул взгляд на судью, казалось, умолявший о прощении. Допрос начался.

- Ваше имя, если не ошибаюсь, Натан Гонтрайд?

- Да.

- Вы живете в Нод-Эндской ферме?

- Так точно.

- Помню.

- Если не ошибаюсь, вы были разбужены в эту ночь каким-то шумом. Что это был за шум?

- То был шум каменьев, бросаемых в окно.

- Нет.

- Кто же разбудил вас?

- Жена.

- И тогда вы оба услышали стук каменьев. Кроме того вы еще что нибудь слышали?

- Да.

- Что же именно?

- Голос нашего Веньямина, просившийся, чтобы его впустили. Жена, по крайней мере, уверяла, что это его голос.

- И вам тоже показалось, что это его голос, не так ли?

- Я отвечал ей, чтобы она знала себе спала и не принимала каждого пьяного прохожого за нашего Веньямина, которого давно нет в живых.

- Она уверяла, что слышала еще в просонках, как наш Веньямин просился в дом. Но я сказал ей, что это ей только во сне приснилось, и велел перевернуться на другой бок и спать.

- И она послушалась?

Снова длинная пауза, во время которой судья, присяжные и все присутствующие притаили дыхание. Наконец Натан проговорил:

- Нет!

- Тут я увидел, что с ней не сладишь: она с самого начала ждала, что он к нам вернется, как блудный сын в евангелии (здесь голос его оборвался, но он сделал над собою усилие и продолжал более твердым голосом):

Она сказала мне, что встанет сама, если я не встану. Тут я услышал голос... Я еще не совсем оправился от болезни, джентльмены, я долго пролежал в постели, оттого я и дрожу.

- Тать я услышал, как кто-то говорил: "Батюшка, матушка! я иззяб, умираю с голоду; неужели вы меня не впустите?"

был похож на его голос.

- Мне больше ничего и ненужно, любезный друг. Итак, после этой просьбы, выговоренной голосом вашего сына, вы сошли вниз и впустили вот этих двух подсудимых у еще третьяго человека?

Натан утвердительно кивнул головою. У адвоката не достало жестокости потребовать от него словесного подтверждения.

- Позвать Эсфирь Гонтрайд.

В ложу свидетелей вошла старая, слепая женщина, с кротким страдальческим лицом, и почтительно наклонилась к незримым для нея присутствующим.

- Вам показалось, что вы слышите голос вашего сына, просящого, чтобы его впустили в дом?

- Да, наш Веньямин приходил домой, - я это наверно знаю. Не придумаю только, куда он мог деваться...

И она повела кругом головою, как будто прислушиваясь, не раздастся-ли среди притихнувшого собрания голос её сына.

- Так; он приходил домой в эту ночь, - и ваш муж сходил вниз, чтобы отпереть ему дверь?

- И вы между прочими голосами слышали голос вашего сына?

- Не во вред-ли это ему будет, сэр? спросила она, и лица, её приняло более разумное и внимательное выражение.

- Я вовсе не с этою целью допрашиваю вас. По всем вероятиям, он оставил Англию; а потому, что бы вы ни сказали, не может повредить ему. Итак, вы слышали внизу его голос?

- Да, сэр.

- Они спросили, куда Натан прячет чулок с деньгами.

- Что же, вы им указали?

- Нет, сэр, потому что я знала, что это не понравится Натану.

- Что же вы сделали?

- Я громко позвала Бетси - мою племянницу, сэр.

- И вы услышали, что кто-то крикнул снизу?

Она жалобно поглядела на него, но не отвечала.

- Господа присяжные! Прошу вас обратить особенное внимание на этот факт! Она сознается, что слышала чей-то голос, - голос третьяго лица, дававший указания тем двум, которые были наверху. Что он сказал? Это последний вопрос, которым я утруждаю вас. Что сказал этот третий, остававшийся внизу?

- Милорд, судья, начал он: - думается мне так, что и вас тоже родила женщина, и грех вам и срам не пощадить матери. Так, то был наш сын, наше единственное детище: он самый просил нас впустить его в дом, он же крикнул своим товарищам зажать старухе глотку, если она не уймется. Вот вам правда, вся правда, без утайки. Бог вам судья за то, как вы до нея допытались.

К вечеру старуху разбил паралич, и она лежала при последнем издыхании.