Рождественская песнь в прозе.
Строфа II. Первый из трех духов.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Рождественская песнь в прозе. Строфа II. Первый из трех духов. (старая орфография)

Строфа II. Первый из трех духов.

Когда Скрудж проснулся, было еще так темно, что выглянув из своей кровати, он мог с трудом отличить прозрачное окно от темных стен комнаты. Пока он старался пронзить мрак своими острыми как у хорька глазами, на колокольне соседней церкви часы пробили три четверти. Скрудж прислушался, чтобы узнать, которого именно часа пробило три четверти.

К его великому удивлению тяжеловесный колокол прозвонил и шесть, и семь и восемь и так далее до двенадцати и тогда только замолк.

Полночь! Но ведь он лег после двух часов ночи! Или часы его неверны? Должно быть колеса в них обмерзли. Полночь!

Скрудж попробовал нажать машинку боя своего хронометра, чтобы узнать время. И что-же? Маленький быстрый пульс его часов, пробив двенадцать раз, остановился.

- Что же это? Разве возможно, чтобы я проспал целый день и часть следующей ночи? Но, нельзя также допустить, чтобы с солнцем произошло что либо сверхестественное и чтобы вместо полудня была полночь?-- бормотал себе под нос Скрудж.

Однако все эти размышления настолько разстроили его, что он быстро соскочил с кровати и ощупью добрался до окна. Раньше чем он мог что либо разглядеть, ему пришлось рукавом халата обтереть обмерзшия стекла, но и тогда он не много увидал. Он мог лишь заметить, что туман по прежнему окутывает своею пеленою город, что было страшно холодно, и что не было слышно, чтоб люди сновали во все стороны, производя страшный шум, а это несомненно было бы, еслиб ночь действительно прогнала день и завладела миром. Это сознание чрезвычайно утешило Скруджа. Дела идут днем, а не ночью, и что же было бы с векселями Скруджа, еслиб не было дня, а только ночь? Какой смысл имели бы тогда упоительные слова: "Через три дня повинен я уплатить г. Скруджу или кому он прикажет", и т. д.?

Скрудж снова лег на кровать и стал размышлять обо всем происшедшем с ним. Но сколько раз он ни передумывал все, сколько раз ни возвращался все к тому же самому, он ничего не понимал. Чем больше он напрягал свой разум, тем больше мысли его путались. Дух Марли необычайно волновал его. Всякий раз после зрелого обсуждения, он решал, что все происшедшее с ним был сон, но разум его опять и опять, как спущенная пружина, возвращался все к тому же, неразрешимому вопросу, над которым он уже столько и безплодно размышлял.

- Однако же, был это сон или действительность?-- еще и еще спрашивал себя Скрудж.

Он оставался в таком мучительном состоянии, пока его хронометр не прозвонил еще три четверти; тогда он вдруг вспомнил, что дух Марли предупредил его, что в момент когда часы пробьют час ночи, к нему явится призрак. Сообразив, что пока назначенное время не пройдет, ему так же будет невозможно заснуть, как проглотить луну, он решил бодрствовать в ожидании привидения. Нельзя не признать его решение вполне мудрым.

Эта четверть часа показалась ему столь бесконечною, что он несколько раз думал, что задремал и пропустил бой часов. Наконец до его напряженного слуха донесся звон:

- Динь, дон!

- Четверть,-- считал Скрудж.

- Динь, дон!

- Половина!-- сказал Скрудж.

- Динь, дон!

- Три четверти!-- сказал Скрудж.

- Динь, дон!

- Час, час! И никого нет!-- вскричал Скрудж, торжествуя.

один глубокий, зловещий, глухой, скорбный удар, по всей комнате разлился яркий свет и занавески на кровати Скруджа раздвинулись

Занавеси его кровати, я говорю вам, были раздвинуты чьею то невидимою рукою, но не те, которые ниспадали к его ногам и не те, которые находились за его головой, но именно те, к которым было обернуто его лицо. Скрудж быстро привстал и очутился лицом к лицу с сверхъестественным посетителем, находившимся так же близко от него, как я нахожусь близко к вам, а заметьте, что я стою в виде призрака, около вашего локтя.

Явившийся дух был престранного вида. Он был как будто ребенок и в то же время меньше походил на ребенка, чем на старика, видимого сквозь какую-то странную завесу, уменьшавшую его до размеров ребенка. Его развевающиеся и ниспадающие на спину волосы были белы, как волосы старика, а между тем лицо его было без единой морщинки, было свежо и румяно, как лицо юноши. Руки были очень длинны и мускулисты, кисти рук также, казалось, обладали необычайной силой. Ноги и ступни удивительно красивой формы были обнажены, как и верхняя часть туловища. Его одежды сияли снежной белизной, а пояс, обвивавший его стан, сверкал тысячью алмазов. В руках он держал ветку падуба и как поразительный контраст этой эмблеме зимы, его одежды были убраны летними цветами... Но самое необычайное во всей его фигуре был огненный фонтан, струившийся с самой макушки его головы, благодаря которому и было ясно видно все окружающее. В минуты подавленного настроения, он вместо шляпы надевал себе на голову большой гасильник, который теперь он держал под мышкой.

Но в глазах Скруджа, внимательнее приглядевшагося к духу, не гасильник был самым странным из всех его атрибутов. Его поразил пояс духа, сиявший и блестевший, то в одном месте, то в другом. То, что сейчас ослепляло глаза, через мгновение становилось темным пятном и наоборот. Вся фигура привидения также отражали на себе эти световые переливы, вследствие чего и представлялась в самых разнообразных видах. То она казалась с одной ногой, то с одной рукой, то сразу с двадцатью ногами, то с одной головой без туловища. Скрывающияся таким образом части тела не было возможности разглядеть, благодаря мраку, поглощавшему их. Потом каким то невероятным чудом, призрак вновь становился самим собою, ясно очерченным и видимым.

- Ты тот дух, о явлении которого мне было предсказано?-- спросил Скрудж.

- Да,-- отвечал призрак чрезвычайно нежным и приятным голоском и в тоже время столь слабым, что Скруджу показалось, будто это "да" проговорили где то далеко, а не у его кровати.

- Кто же ты такой?-- продолжал допрашивать Скрудж.

- Я дух прошедшого Рождества!

- Давно прошедшого?-- спросил Скрудж, вглядываясь в карликовую фигурку духа.

- Нет, твоего последняго Рождества.

Вероятно Скрудж и сам бы затруднился ответить, почему ему вдруг захотелось, чтобы дух надел шляпу. Но желание это было столь велико, что он не удержался попросить призрака исполнить его.

- Ах!-- воскликнул дух,-- зачем торопишься ты своими смертными руками загасить тот божественный светоч, который я принес тебе? Неужели тебе еще мало, что ты являешься одним из тех людей, из страстей которых сооружен мой колпак, и из за которых и обречен носить его целые века, нахлобученным на моей голове?

Скрудж в очень почтительной форме отрицал какое бы то ни было с своей стороны поползновенье оскорбить духа и уверял, что никогда в жизни сознательно не содействовал его "околпачению". После этого Скрудж осмелился спросить духа, что собственно его привело сюда?

- Желание тебе добра!-- отвечал дух.

Скрудж не преминул высказать ему свою искреннюю благодарность, но в то же время подумал про себя, что спокойный, непрерванный в течение ночи сон, более бы содействовал достижению этой цели.

Очевидно дух "подслушал" его мысли, так как немедленно сказал ему:

- Вернее сказать, забота о твоем исправлении! Берегись!

С этими словами, он вытянул свою мускулистую руку и коснувшись плеча Скруджа, произнес:

- Встань и следуй за мной!

за собою. Прикосновение руки призрака было нежное и слабое, как пожатие дамской ручки, но тем не менее Скрудж не был в силах противиться и встав последовал за ним. Заметив же, что призрак направляется к окну, он схватил его за край одежды, умоляюще крича:

- О, дух, я ведь только простой смертный и легко могу упасть!

- Дай я коснусь моей рукою вот сюда,-- сказал дух, прикладывая руку к сердцу Скруджа,-- и тогда ты выдержишь еще большие испытания.-- Пока дух произносил эти слова, они незаметно проникнув сквозь стену, очутились далеко за городом, на дороге, но обеим сторонам которой разстилалось широкое поле. Город был так далеко от них, что не было видно даже его колоколен. Ночь миновала, загоралась заря и над безпредельной снежной равниной засверкал морозный ясный день....

- Праведное небо!-- воскликнул Скрудж, осмотревшись вокруг и всплеснув руками,-- да, ведь это моя родина! Здесь я играл, здесь провел я мою юность!

Дух взглянул на него с доброю улыбкою. Как ни было мимолетно и легко прикосновение духа, оно пробудило чувства старого Скруджа. Он жадно вдыхал ароматы, разлитые в воздухе и каждое благоухание пробуждало в нем тысячи воспоминании, надежд, радостей и забот, так давно уже позабытых...

- Твои губы дрожат,-- заметил ему призрак.-- А что это у тебя блестит на щеке?

- Ничего,-- прошептал растроганным голосом Скрудж,-- уверяю тебя, что страх тут не причем. Веди меня, пожалуйста, куда хочешь!

- Узнаешь ли ты эту дорогу?-- спросил дух.

- Узнаю-ли?-- с горячностью воскликнул Скрудж.-- Да я бы слепым узнал ее!

- Тем более странно, что ты мог ни разу не вспомнить о ней впродолжении стольких, долгих лет,-- промолвил дух. Идем дальше!

Путники продолжали свое странствование и Скрудж узнавал по дороге каждый холмик, каждый столб, каждое дерево.

Наконец вдали показалось небольшое предместье со своими мостом, церковью и текущей серебряной лентою рекою.

В это время они увидели несколько малорослых, с длинными гривами, деревенских лошаденок, на спинах которых сидели ребятишки, перекликавшиеся с другими детьми, ехавшими в сельских тележках. Все дети, чрезвычайно веселые и оживленные, наполняли воздух тысячью разнообразных звуков. Все окружающее обширное пространство было переполнено этой ликующей музыкой, и, казалось, самый воздух отвечал ей радостным смехом.

- Это все тени былого; оне даже не сознают нашего присутствия,-- сказал дух.

Веселые маленькие путешественники все приближались и по мере их приближения Скрудж узнавал то одного, то другого, называя их по имени. Все это были его сверстники, веселые товарищи юных лет...

Почему его радость видеть их была больше, чем это возможно выразить? Почему взгляд его, обыкновенно безжизненный и тусклый, теперь загорелся? Почему сердце так радостно трепетало в груди? Почему душа его переполнилась счастьем, когда он услыхал, как дети, разъезжаясь по домам, чтобы встретить Рождество, поздравляли один другого?

Что такое в сущности было веселое Рождество для Скруджа? К чорту веселые святки! Что они радостное когда-нибудь принесли ему?

- Школа еще не совсем опустела,-- сказал дух. В ней остался маленький мальчик, позабытый всеми родными и близкими.

Свернув с большой дороги, они пошли по тропинке, хорошо известной Скруджу и вскоре подошли к огромному, темнокрасному кирпичному зданию, над которым возвышался небольшой купол с колоколом. Это когда то роскошное строение своим видом указывало на превратности судьбы! Прилегавшия к нему обширные службы были заброшены; стены дома отсырели и обросли мхом; стекла в окнах были разбиты; двери пришли в полную негодность. Куры и петухи разгуливали по пустым конюшням, полы сараев и амбаров проросли травой. Внутренность дома также ничем не напоминала о своем прошлом величии. Достаточно было войти в мрачную, грязную прихожую и через открытые настежь двери бросить взгляд на целый ряд комнат, чтобы убедиться, как оне одиноки, пусты, холодны! Воздух в них был пропитан чем то затхлым, нежилым. Все здесь дышало холодом, леденящим душу, и заставляло думать, что обитатели этого уголка, часто встают засветло и не очень сытно едят.

Через прихожую дух и Скрудж подошли к двери, находящейся в задней части дома. Она сама распахнулась перед ними и их взорам представилась длинная, мрачная и голая комната, казавшаяся еще более неприглядной от разставленных в ней рядами простых сосновых столов и скамеек. На одной из них сидел одиноко ребенок и при слабом мерцании свечи что-то читал. Узнав в этом забытом, всеми покинутом мальчике самого себя, Скрудж закрыл себе лицо руками и горько заплакал. Самое слабое эхо в доме, малейший шорох мыши, возившейся за большим шкапом, звук падающей капля за каплей воды из водопровода на заднем дворе, слабый шум засохших ветвей печального тополя, ленивое качание двери амбара на полуоборванной петле, еле слышное потрескивание умирающого в камине огня,-- все эти звуки целительным бальзамом ложились на душу Скруджа, заставляя легче и обильнее литься его горячия слезы. Дух, коснувшись его рукою, указал ему на ребенка, на этого второго "я" Скруджа, поглощенного своею книгою. Вдруг, за окном ясно, как я вижу вас, показался во весь рост какой то человек в чрезвычайно странном одеянии, с топором на поясе, который вел осла, навьюченного дровами.

- Ведь это Али-Баба! - воскликнул восхищенный Скрудж.-- Славный, старый Али-Баба! О, я узнаю его! В одно, давно, давно прошедшее Рождество, когда, вон этот ребенок также был здесь один, всеми забытый, всеми покинутый, он пришел к нему в первый раз, совершенно также одетым, как и сейчас. Бедный мальчик! А, вот и Валентин, продолжал Скрудж и его брат, Орсон, оба здесь! А, как звали того спящого и почти что голого, которого положили у ворот города Дамаска? А вот и конюх султана, перевернутый вверх ногами! Да он и теперь еще стоит на голове! Отлично! Поступите же с ним так, как он этого заслуживает. Ах, как я рад всему этому! Кто его просил жениться на принцессе?!

Как велико было бы удивление коллег Скруджа, еслибы они могли слышать с каким воодушевлением, с какою горячностью, то смеясь, то плача, давал он волю всем нахлынувшим на него воспоминаниям и видеть какою радостью и оживлением горели его глаза!

- А вот попугаи,-- продолжал он,-- с зеленым туловищем и желтым хвостом и с хохолком на голове, напоминающим кустик латука.-- Однажды, когда Скрудж возвратился домой после катанья на лодке вокруг острова, он его прозвал бедным Робинзоном Крузе. Вдруг попугай закричал: "Бедный Робинзон Крузэ, где ты был"? Скрудж думал, что он грезит; но нет попугай, желтый попугай, которого вы все знаете, действительно был перед ним. А вот и Пятница, бегством спасающий свою жизнь! Ну, скорее, не теряй бодрости! Так, так!

И переходя от одного к другому, с живостью, совершенно ему не свойственной, Скрудж вдруг опять проникался бесконечной жалостью к этому покинутому, одинокому ребенку, своему второму я, и шепча:-- "бедный, бедный мальчик", опять горько рыдал.

- Мне бы так хотелось,-- тихо проговорил Скрудж, отерев глаза, кладя руки в карманы и оглядываясь,-- мне бы так хотелось... но теперь вероятно слишком поздно...

- Что такое?-- спросил дух.

- Ничего,-- ответил Скрудж,-- ничего. Я просто вспомнил о ребенке, который вчера вечером пел рождественский гимн у порога моей двери. Мне так жаль, что я ничего не дал тогда. Вот и все.

Призрак задумчиво улыбнулся, двинул рукою, и промолвил:

- Взглянем на другое Рождество.

При этих словах Скрудж увидел свое второе я выросшим, а комнату ставшей еще более мрачной и более грязной. В стенах виднелись щели, окна покосились, на полу валялись куски упавшей штукатурки с потолка, на котором обнажилась драница. Но каким образом все эти превращения могли произойти так неожиданно, внезапно? Скрудж также мало мог объяснить себе это, как и вы. Он знал лишь, что все это действительно так было, что это он сам находился там, совершенно одинокий, всеми забытый, в то время, как его товарищи весело проводили рождественские праздники среди своих родных.

Теперь он уже более не читал, а с отчаянием в душе ходил вдоль и поперек комнаты. Скрудж взглянул на духа, покачал головою и с выражением безпокойства и ожидания ежесекундно взглядывал на дверь.

Вдруг она распахнулась и маленькая, крошечка девочка, гораздо моложе, чем мальчик, как стрела влетела в комнату, кинулась к нему, обвила его шею руками и целуя его несколько раз, шептала:

- Милый, милый брат! Я приехала, чтобы увезти тебя домой, милый, милый брат,-- повторяла она, хлопая в ладоши, своими маленькими, худенькими ручками и чуть не падая от охватившого ее безумного, радостного хохота.-- Я сейчас увезу тебя домой, домой, домой!

- Домой, маленькая Фанни?-- повторял за ней мальчик.

- Да, домой!-- сияла она.-- Домой и навсегда! Папа теперь стал такой добрый, хороший, и теперь у нас стало гораздо лучше, теперь настоящий рай! Он раз вечером так ласково говорил со мною, что я даже решилась еще раз спросить его, можно ли тебе вернуться домой? Он мне ответил, что, конечно, можно, и сегодня же послал меня за тобою на почтовых лошадях. Ты скоро сделаешься настоящий мужчина!-- с гордостью прибавила она, широко раскрывая свои огромные глаза.-- И ты больше ни когда, никогда не вернешься сюда. Но самое главное это то, что мы проведем праздники вместе и нам будет ужасно, ужасно весело!

- Ты настоящая женщина, маленькая моя сестренка!-- вскрикнул мальчик. Она радостно забила в ладоши и вновь расхохоталась. Потом попробовала погладить, его волосы, но для этого она была слишком мала. Это ее опять ужасно разсмешило и она встала на ципочки, чтобы поцеловать его. В своем детском увлечении, она стала толкать его к выходу и он радостно следовал за нею, не испытывая ни малейшого сожаления покинуть эту мрачную комнату.

Вдруг снизу, из передней до них донесся ужасный голос:-- "Давайте сюда вещи мистера Скруджа, да поживее!" - И в то же мгновение в дверях классной показался сам господин учитель, взглянувший на мальчика со свирепою снисходительностью и неожиданно протянувший ему в знак прощания руку, что повергло мальчика в невероятное смущение. После этого он провел брата и сестру в низкую, холодную и сырую, как погреб комнату, где развешанные по стенам географическия картины и разставленные по нишам окон земные и небесные глобусы, казались совершенно замерзшими. Он поставил перед ними графин очень легкого вина и несколько ломтей очень тяжелого торта. Угощая собственноручно эту молодую парочку подобными прелестями, он в то же время послал человека, крайне невзрачной наружности предложить "что-нибудь" кучеру, на что тот отвечал, что очень благодарит барина, но что если его хозяин угостит тем самым вином, которым его когда-то тут угощали, то он предпочитает отказаться от него. Тем временем успели привязать чемодан Скруджа на крышку кареты. Молодые люди, очень сердечно простились с учителем и, сев в экипаж, с легким сердцем выехали из аллей парка. Быстро катящияся колеса вздымали снег и иней с придорожных кустов.

- Да!-- вскричал Скрудж.-- Ты прав, и конечно не мне оспаривать это. Сохрани меня Бог!

- Она умерла, будучи замужем и кажется оставила двух сирот?

- Одного,-- ответил Скрудж.

- Правда,-- сказал дух,-- твоего племянника.

Скруджу видимо стало как-то не по себе, и он коротко ответил "да".

Хотя они только что оставили школу, они уже находились в самой многолюдной части Лондона, где сновали взад и вперед безтелесные существа, где двигались тени экипажей и телег, где все было полно гамом и сутолокой городской жизни. По праздничной одежде толпы было очевидно, что здесь было Рождество. Наступил уже вечер и улицы были освещены.

Призрак остановился у дверей одного из магазинов и спросил Скруджа, узнает ли он его.

- Узнаю ли его?-- воскликнул тот.-- Да разве не здесь был я подмастерьем?

Они вошли. При виде старого господина в парике, сидящого за такою высокою конторкою, что будь он на два пальца выше, то ударился бы головою о потолок, Скрудж сильно волнуясь, воскликнул:

- Тьфу ты, пропасть! Да ведь это старый Феззнунг! Он самый и есть, как живой!

В это время старик Феззнунг положил перо, взглянул на стенные часы, показывавшие семь пополудни, потер обе руки, поправил свой обширный жилет, расхохотался во все горло, содрогнувшись от этого смеха от головы до пят, и хлопнув в ладоши, крикнул звонким и веселым голосом:-- Кто там? Эбенезер! Дик!

Другое я Скруджа, теперь уж в виде взрослого молодого человека, быстро вошло в комнату в сопровождении своего товарища, другого подмастерья.

- Это наверное Дик Вилькинс,-- прошептал Скрудж духу.-- Да, да это он! Боже мой! Добрый, милый Дик! Как он любил меня!

- Ну, приятели,-- сказал Феззнунг, на сегодня шабаш! Ведь сегодня рождественский сочельник, Дик! Правда ведь, Эбенезер? Закрывайте-ка магазин в одно мгновение ока!-- весело кричал старик, хлопая в ладоши.

пятая, шестая.... укреплены поперечины и винты; седьмая, восьмая, девятая... И ранее чем вы бы успели сосчитать до двенадцати, они уже вернулись обратно, запыхавшиеся, как скаковые лошади.

- Браво, браво!-- кричал старый хозяин с невероятною живостью слезая со стула.-- Уберем ка теперь комнату и вынесем из нея все лишнее!

Вынести все лишнее! Да разве могло быть что-нибудь, чтобы они не могли или не хотели сделать для старика Феззнунга. В одно мгновение все было кончено. Что только можно было двигать было унесено, как бы навсегда спрятано с глаз людских. Пол был выметен и спрыснут; лампы заправлены, уголь подбавлен в камин; и магазин превратился в такую уютную, теплую, сухую и светлую бальную залу, о какой только можно было мечтать.

Вскоре с нотами под мышками явился скрипач и устроившись около высокой конторки, загудел, как полсотни разстроенных желудков! Затем появилась в зале мистрисс Феззнунг само олицетворение добродушия, за нею три сияющих и очаровательных мисс Феззнунг, в сопровождении шести вздыхателей с разбитыми сердцами. Потом молодые люди, служащие у хозяина, писцы и приказчики; а там пришла и служанка со своим двоюродным братом булочником и кухарка с приятелем своего брата, молочным торговцем, и маленький подмастерье из дома напротив, которого подозревали в том, что хозяин недостаточно кормит его. Он прятался за служанку соседней квартиры, которой его хозяйка, что было доказано, надрала уши. Все они входили один за другим, некоторые робко, иные смело, одни грациозно, другие неуклюже, но в конце концов так или иначе, вошли все, желавшие войти. А ото главное. Пустились танцовать все сразу, пар двадцать, держась за руки и образуя крут. Половина несется вперед, потом возвращается назад; теперь очередь одних балансировать в такт, других увлекать тех вперед; потом опять и опять они все кружатся, то группами, то развиваясь длинною лентою. Старые пары вечно путают, а молодые, очень довольные этим, с удвоенною быстротою несутся с одного конца зала на другой. Наконец все сбились, все перепутались, не знали что и делать. Пользуясь этим блестящим результатом, достигнутым танцующими, старик Феззнунг, чтобы окончательно прервать танцы захлопал в ладоши и закричал веселым голосом: "Отлично", а скрипач погрузил свое разгоряченное лицо в огромную кружку холодного портера, специально для этого приготовленного. Но, когда он вновь показался, презрительно отказываясь отдохнуть, и заиграл еще с большим одушевлением, хотя зала еще была пуста, то казалось, что первого скрипача обезсиленным вынесли на ставне от окна, а это явился новый заменить его, решившийся победить или погибнуть.

Опять пошли танцы, потом игра в фанты, потом опять танцы, потом сладкий пирог, лимонад, огромные блюда холодного ростбифа, или рожки с фаршем и в огромном количестве пиво. Но гвоздем вечера, был тот момент, когда музыкант (ну и тонкая же, я вам скажу бестия; ни вы, ни я не могли бы ему прибавить хитрости) заиграл " {Английский старинный танец.}. При первых же звуках этой музыки мистер Феззнунг поднялся с места и встал вместе со своею супругою впереди всех танцующих.

Вот где пошла работа! Я вам скажу, это не шутка, вести за собою двадцать три или двадцать четыре пары, да еще такой молодежи, которая уж ежели пляшет, так не ходит, а мчится.

Но, еслибы танцующих было и вдвое больше, и втрое, и вчетверо, то и тогда ни мистер Феззнунг, ни его уважаемая половина не ударили бы лицом в грязь. В этом сомненья нет! Одно могу сказать, что его супруга была достойной ему парой, в самом широком смысле этого слова. А если это не есть самая высшая похвала, то подыщите мне более подходящее выражение в я обещаю вам воспользоваться им. Из икр мистера Феззнунга положительно сыпались искры; при каждом его движении оне сияли, как две звезды. Оне то появлялись, то пропадали, то становились еще более яркими и не было никакой возможности отгадать во что оне обратятся в следующее мгновение. И когда мистер и мистрисс Феззнунг исполнили весь танец, проделали все фигуры:-- "вперед, назад, подайте руку вашей даме, балансируйте, кланяйтесь, благодарите",-- то в заключение мистер Феззнунг сделал такой смешной прыжок, что ноги его заболтались в воздухе; по к счастью ему удалось довольно удачно вновь встать на них...

Когда стенные часы пробили одиннадцать, то этой семейной вечеринке настал конец. Мистер и мистрисс Феззнунг встали у дверей залы, дружески пожимая руки, он мужчинам, а она дамам, и по мере того, как они выходили из комнаты, желали счастливого Рождества. Когда в зале никого более не оставалось, кроме двух подмастерьев, то они и с ними простились также радушно; потом веселые, оживленные голоса замолкли, и молодые люди весело пошли спать и еще долго разговаривали в постелях.

И только когда сияющия радостью лица его другого я и Дика скрылись из виду, он вспомнил о духе и заметил, что тот внимательно к нему приглядывается, а свет на макушке его головы разгорается все ярче и ярче.

- Немного надо, чтобы снискать благодарность этих простаков,-- сказал дух.

- Немного...-- повторил Скрудж.

Призрак сделал ему знак прислушиваться к разговору подмастерьев, изливавшихся в самых сердечных похвалах своим хозяевам. Когда Скрудж исполнил его приказание, дух продолжал:

- Что-же, разве я не прав? Хозяин истратил несколько несчастных фунтов стерлингов, быть может три, четыре и неужели стоит его за это так благодарить?

или несчастными; поставить нас в такое положение, чтобы жизнь наша была легка или тяжела, обратить труд наш в радость или в муку. А что власть, которою он может дать нам то или другое, и проявляется в слове, взгляде, в вещах столь незначительных, столь неуловимых, что их невозможно подсчитать и анализировать - так не все ли равно? Разве в этом суть? Счастье, которое оно нам даст, для нас так же дорого, как еслибы оно ему стоило всего его состояния!

Встретив пронизывающий взгляд духа, Скрудж остановился.

- Что с тобою?-- спросил призрак.

- Ничего особенного,-- отвечал Скрудж.

- Нет, с тобою что-то творится,-- настаивал тот.

В то время, как Скрудж произносил эти слова, его второе я загасило лампы и дух со Скруджем снова очутились на улице.

- У меня остается совсем мало времени... Скорее!-- сказал призрак.

Слова эти не были обращены ни к Скруджу, ни к кому-нибудь другому, кого он мог видеть, но оне мгновенно произвели необычайное действие, так как Скрудж вновь увидел самого себя. Но теперь он был старше, в самом цветущем возрасте. Черты его лица еще не приняли выражения сухости и черствости, свойственного Скруджу в зрелом возрасте, но в них уже проглядывала скупость и какая то тревога. В его взгляде было что-то хищническое и алчное, так ясно выражавшее захватившую его всецело страсть - наживу. Не могло уже быть сомнения, в каком направлении раскинется тень пустившого ростки дерева. Скрудж был не один. Рядом с ним стояла красивая молодая девушка в траурном платье, с глазами полными слез, так ярко блестевшими при свете, исходящим из призрака прошлогодних святок.

- Конечно, все равно,-- говорила она тихим голосом,-- по крайней мере для вас. Другое божество заменило меня в вашем сердце. Но если оно вам даст ту радость и то утешение, какие я старалась вам доставить, то быть может я напрасно так убиваюсь.

- Золотой телец!

- Вот она людская несправедливость!-- воскликнул он.-- Ничего не проклинают они с таким озлоблением, как бедность, и в то же время ничего так не осуждают, как погоню за богатством.

- Вы слишком боитесь общественного мнения,-- возразила девушка.-- Вы отдали ему все свое будущее. Я видела, как все ваши благородные стремления гасли одно за другим, пока вами всецело не завладела главная ваша страсть - Нажива. Разве неправда?

- Ну, так что-же?-- вызывающе отвечал он.-- Что из того, что я стал более практичным, более разсудительным? Разве я изменился в отношении вас?

- Изменился?-- повторил он.

- Мы давно дали слово друг другу - сказала она.-- Мы ото сделали тогда, как мы оба были бедны и не жаловались на свою судьбу, ожидая того времени, когда будем в состоянии улучшить наше материальное положение нашим скромным заработком. Когда мы дали друг другу слово, вы были другим человеком.

- Я тогда был ребенком,-- сказал он нетерпеливо.

- Ваша собственная совесть говорит вам, что вы теперь не тот, чем вы были тогда,-- возразила она.-- Что же касается меня, то я все та же. Все то, что нам сулило счастье, пока мы одинаково чувствовали и одинаково думали, теперь является для нас источником страдания и муки. Сколько раз и с какою душевною болью думала я обо всем этом, я не в силах высказать. Достаточно, что я была так думать. И теперь я вам возвращаю ваше слово.

- Разве я когда-нибудь высказывал желание взять его обратно?-- спросил он.

- Словами? Нет. Никогда.

- Чем же тогда?

тогда вы не дали мне слово,-- продолжала молодая девушка, нежно смотря на него, но твердым голосом,-- скажите мне, просили бы вы меня теперь быть вашей женой? О, конечно, нет!

Казалось, что он помимо своей воли готов был согласиться с этим, слишком справедливым предположением. Тем не менее он еще попробовал бороться с собою.

- Как бы я была счастлива думать иначе, еслибы я только могла, одному Богу известно!-- отвечала она,-- Ведь лишь непреоборимая сила могла привести меня к подобному заключению. Но, еслибы вы были сейчас свободны, могла бы я разве верить, что вы избрали бы себе в жены бедную девушку,-- вы, который даже в минуты самого сильного увлечения, не перестаете взвешивать все на весах наживы и смотреть на все с этой точки зрения? Еслибы даже вы на мгновение забыли те единственные начала, которые руководят вашею жнзнью, и остановились бы на этом выборе, то разве для меня может быть сомнение, что вы очень скоро пожалели бы и раскаялись в сделанном вами шаге? Поэтому я и возвращаю вам ваше слово. Делаю я это от чистого сердца, во имя любви, которую я питала к вам, когда вы были столь не похожи на того, кем вы стали теперь.

Он хотел прервать ее, по она продолжала, отвернувшись от него.

- Быть может,-- и я даже в этом уверена,-- память прошлого заставит вас страдать от этого решения. Но это будет недолго, о, очень недолго! Вы сумеете прогнать всякое воспоминание о нашей любви, с радостью, с какою возвращаются к действительности после тяжелого сна. Будьте счастливы, если можете, в избранной вами самим жизни.

Она оставила его, и так они разстались.

- Еще одна тень!-- воскликнул призрак.

- Нет, больше ни одной, ни одной больше! Я не могу! Довольно мучить меня!-- кричал Скрудж.

Но неумолимый дух охватил его обеими руками и заставил смотреть на то, что произошло дальние.

Они перенеслись в другую обстановку и иные картины развернулись перед их глазами. Это была ни большая, ни роскошно обстановленная, но очень уютная и удобная комната. Около весело и ярко пылавшого камина сидела молодая девушка, так напоминавшая ту, которую он только что видел, что Скрудж принял ее за ту, пока не заметил, что она теперь обратилась в серьезную мать семейства, сидящею напротив своей дочери.

держали себя так, как будто вместо их сорока был один, каждый, из находившихся здесь, орал и шумел за сорок. Неизбежным последствием подобного положения вещей был гвалт, о котором невозможно себе составить точного представления, но никого из окружающих он не безпокоил. Даже, напротив, мать и дочь смеялись от всего сердца и видимо были очень довольны. Сестра было попробовала даже принять участие в их возне, но подверглась самому безжалостному нападению этих маленьких разбойников, по своему расправлявшихся с нею. Что бы я дал, чтобы быть одним из них! Хотя, конечно, я бы не поступил с нею столь жестоко, о, нет! За все золото в мире, я бы так грубо не растрепал ее красиво причесанные волосы! А что касается очаровательной, миниатюрной туфельки, то даже ради спасения своей жизни, я бы силою не снял ее, сохрани меня Боже! Обнять ее за талию, как это сделали во время игры без всякого стеснения маленькие храбрецы, я бы, конечно, также никогда не решился. Я бы боялся, что в наказание за подобное святотатство, моя рука навсегда останется согнутой, никогда уже не имея возможности выпрямиться. А между тем как бы я хотел коснуться её губ своими губами; как бы хотел задать ей вопрос, чтобы отвечая мне, она вынуждена была раскрыть свои губки; хотел бы остановить свой взор на её опущенных глазах и чтобы она не покраснела от этого; хотел бы распустить её благоухающие волосы, каждый локон которых был бы для меня целым откровением. Одним словом, я бы хотел, сознаюсь в этом, чтобы мне было разрешено воспользоваться вблизи нея всеми преимуществами ребенка, и в то же время остаться взрослым, чтобы оценить всю их прелесть.

Но тем временем, послышался стук в дверь и вслед за ним невероятный шум и крики - и вся веселая ватага детей, не давая опомниться сестре, быстро схватила ее за руки и с радостными, торжествующими криками, побежала к двери, на встречу отцу, входившему в сопровождении человека, навьюченного рождественскими игрушками и подарками. Представьте себе крики, драки, наскоки и натиски на безпомощного посыльного! Кто взбирался на него по устроенной из стульев лестнице, кто вырывал из его рук различные пакеты, завернутые в желтой бумаге, кто хватал за концы его шарфа, кто виснул на его шее, кто в припадке нежности дубасил его в спину. А при каких радостных, восторженных восклицаниях открывался каждый сверток! Какое отчаяние вызвало предположение, что один из малюток положил в рот жестяную кастрюлечку из кукольной кухни и проглотил сахарного индюка, приклеенного к деревянному блюду! Какой вздох облегчения вырвался у всех, когда узнали, что это была ложная тревога! Их радость, их благодарность, их восторг не поддаются описанию. Наконец настало время ложиться спать и мало-по-малу, все дети, один за другим, вышли из гостиной и поднялись наверх, где находились их комнаты. Скоро они улеглись, и в доме воцарилась тишина.

После ухода детворы, хозяин дома, на плечо которого нежно опиралась старшая дочь, сел между нею и женою возле ярко пылавшого камина. Скрудж с напряженным вниманием следил за ними. При мысли, что другое существо, такое же милое и грациозное, как эта девушка, могла называть его отцом, могла заменить ему грустную, мрачную зиму его жизни, светлым, радостным летом, глаза его наполнились слезами.

- Бэла,-- сказал муж, обернувшись к жене, с нежной улыбкой,-- я видел сегодня одного из твоих старых друзей.

- Кого?

- Как могу я отгадать? Ах, я знаю,-- прибавила она, улыбаясь, как и её муж.-- Вероятно Скруджа?

- Именно. Я проходил мимо его конторы и так как ставни не были закрыты и в комнате было светло, то я невольно увидел его. Говорят, что его компаньон при смерти, и он теперь там совсем одинок. Я думаю, что он одинок во всем мире.

- Дух,-- сказал, прерывающимся голосом Скрудж - уведи меня отсюда.

- Я ведь предупреждал тебя,-- отвечал ему призрак,-- что покажу тебе тени твоей прошлой жизни. Вини же себя, что оне таковы, как эти, а не иные.

Обернувшись к духу, он заметил, что тот смотрит на него лицом, на котором, по какой-то непонятной случайности, отпечатлелись черты всех лиц, которые призрак ему показывал. В изступлении Скрудж бросился на него.

- Оставь меня!-- кричал он.-- Уведи меня домой, перестань мучить меня!

Во время борьбы с призраком, если только это можно было назвать борьбой, так как дух без всякого видимого усилия отразил все нападения Скруджа, он заметил, что свет на голове призрака разгорался все сильнее и ярче. Объяснив этим обстоятельством непобедимость духа, Скрудж схватил гасильник и изо всей силы нахлобучил его на голову призрака. Дух так съежился под тяжестью этого фантастического головного убора, что его совсем не стало видно. Но как Скрудж ни напирал на него всем своим телом, он никак не мог добиться, чтобы гасильник скрыл собою свет; напротив, он вырывался из под гасильника с какою то особенною яркостью, озаряя все вокруг себя.

Скрудж вдруг почувствовал себя до нельзя утомленным и одержимым непреодолимою потребностью сна. Вскоре он очутился у себя в спальне и в то время, когда он сделал последнее усилие, чтобы еще больше надвинуть гасильник, рука его вытянулась и он только успел упасть на постель, чтобы заснуть крепким сном.