Рождественская песнь в прозе.
Строфа IV. Последний призрак.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Рождественская песнь в прозе. Строфа IV. Последний призрак. (старая орфография)

Строфа IV. Последний призрак.

Величественно, безмолвно и медленно приближался призрак. Когда он подошел к Скруджу, тот преклонил перед ним колени, потому что этот Дух, казалось, разливал в окружавшем его воздухе мрачный и таинственный трепет.

Длинная черная одежда, как саван, облекала его всего, закрывая голову, лицо, и все туловище, оставляя открытою лишь одну вытянутую руку. Не будь этого было бы трудно выделить его фигуру из мрака ночи и разглядеть в окружающей ее тьме.

Очутившись рядом с призраком, Скрудж заметил его высокий рост и почувствовал охвативший его священный страх, от близости загадочного явления. Он ничего не знал о нем итого, так как дух не произнес ни одного слова, не сделал ни одного движения.

- Я вижу перед собою Духа будущих святок? - спросил Скрудж.

Дух продолжал держать руку вытянутою и не отвечал ни слова.

- Ты покажешь мне тени того, чего еще не было и что случиться в будущем? - продолжал Скрудж. - Не так ли, Дух?

Верхняя часть савана, как бы сморщилась, точно Дух склонил голову. Другого ответа на вопрос Скруджа не было.

Хотя Скрудж уже несколько и привык иметь общение с духами, но в присутствии этого безмолвного призрака он испытывал такой страх, что ноги отказывались ему служить и он не знал, как ему следовать за ним. Дух, как бы заметив его состояние, на мгновение приостановился, чтобы дать ему возможность оправиться.

Но Скруджа это внимание только более смутило. Каждый раз, как он чувствовал, что глаза призрака внимательно смотрят на него из за черного савана и что при всем своем старании, он не может ничего видеть, кроме руки призрака и его безформенной, сливающейся с тьмой ночи, черной массы, его охватывал непреодолимый страх и он начинал дрожать всем телом.

- Дух будущого, - вскричал он, - ты внушаешь мне бесконечный ужас, больше, чем те духи, которых я видел до тебя! Но так как я верю, что ты хочешь мне добра и потому, что я так стремлюсь стать иным, чем я был до сих пор, я благодарю тебя от всего сердца и готов следовать за тобою. Отчего не хочешь ты говорить со мною?

Никакого ответа. Рука все время оставалась вытянутою вперед.

- Веди меня, - сказал Скрудж, - веди! Ночь быстро наступает, а ночное время так дорого для меня! Веди же меня, Дух!

Призрак медленно двинулся и Скрудж следовал за ним в тени его одежды, и ему казалось, что эта тень и поднимает и поддерживает.

Нельзя сказать, чтоб они, именно, вошли в город; казалось, что город обступил их, окружил своей сутолкою и шумом.

Как бы там, впрочем, ни было, но они очутились в самом его сердце, на бирже, среди негоциантов, спешно снующих взад и вперед, звенящих набитым в карманах золотом и серебром, собирающихся в небольшие кучки для деловых разговоров. Они смотрели на часы, вертели с задумчивым видом огромные дорогие брелоки, и т. д. - одним словом происходило все то, что Скрудж так часто видел.

Дух остановился у небольшой группы крупных капиталистов, и Скрудж, заметив, что его рука вытянута в их сторону, подошел прислушаться к разговору.

- Нет, - говорил высокого роста, чрезвычайно толстый господин с чудовищным подбородком, - я больше ничего не знаю, кроме того, что он умер.

- А когда именно? - спросил другой.

- Кажется прошлою ночью.

- Ну, это мог знать один Бог, - зевая, сказал первый.

- А что он сделал с деньгами? - спросил господин с багрово-красным лицом и жировым наростом на кончике носа, на подобие нароста индюка.

- А я, право, хорошенько не знаю, - отвечал господин с двойным подбородком. - Быть может, он завещал их своему товариществу. Во всяком случае, не я их унаследовал - это я хорошо знаю! - Эта шутка вызвала общий смех.

- Вероятно, - продолжал тот же, - что ни стулья в церкви, ни экипажи не обойдутся ему дорого, так как, клянусь жизнью, я никого не знаю, кто бы пошел на его похороны. А, что еслибы мы, без всякого приглашения, собрались проводить его?

- Если там будет хороший завтрак, то я ничего не имею против, - заметил господин в очках. - Я охотно поел бы, если только там меня накормят. - Новый взрыв хохота.

- Ну, в конце концов, мне кажется, что я всех безкорыстнее, - сказал первый. - Я никогда не хожу на кладбище и никогда не завтракаю; но, если кто нибудь из вас соберется на похороны, то я присоединяюсь. Припоминая нашу с ним привычку при встрече всегда останавливаться и перекидываться двумя, тремя словами, я начинаю думать, не был ли я его самым близким другом. Прощайте господа, до свиданья!

Кучка разсеялась, смешавшись с другими. Скрудж, узнавший решительно всех этих дельцов, обернулся к Духу, как бы ища объяснения всему слышанному. В ответ на это призрак проскользнул на улицу, указывая пальцем на двух беседующих господ. Скрудж прислушался, надеясь найти объяснение загадке. Этих двух лиц, указанных духом, он также хорошо знал: это были два очень богатых и влиятельных биржевика, и Скрудж всегда очень добивался их уважения к себе, конечно, как к деловому человеку, только и единственно с точки зрения делового человека.

- Как поживаете? - спросил один.

- А вы? - отвечал другой.

- Отлично! А старый то хрыч, получит наконец, разсчет, а?

- Да, я слышал об этом.... А, правда холодно?

- Самая обыкновенная погода для этого времени года! Ведь Рождество! Вы не катаетесь на коньках, надеюсь?

- Конечно, нет! У меня есть другия дела. Добрый день!

И ни слова больше. Такова была их встреча, такова беседа, таково прощанье.

Сначала Скруджа поражало, что Дух придавал такое значение, в сущности, совершенно безсодержательным, разговорам; но в тоже время, внутренно убежденный, что они заключают в себе скрытый смысл, он принялся размышлять, в чем именно он мог заключаться? Трудно было допустить, чтобы слышанное им относилось к смерти Джэкоба Марли, его старого компаньона; уже по одному тому такое предположение представлялось мало вероятным, что смерть его произошла сравнительно давно, так сказать, принадлежала прошлому, а дух имел отношение лишь к будущему. В то же время Скрудж не мог вспомнить никого из своих знакомых к кому бы относились эти разговоры. Ни мало не сомневаясь, что кто бы ни была личность, которой они касались, они во всяком случае, заключают в себе тайный урок, именно ему, направленный для его же добра, на котором он должен сосредоточить свое внимание, он решил с благоговением прислушиваться к каждому слову, и в особенности самым внимательным образом наблюдать за своею собственною тенью, если она появится, убежденный, что образ действий его будущого "я" даст ему тот ключ, который откроет ему доступ к мучащей его, пока неразрешенной, загадке. И так он стал искать здесь самого себя. Но кто же это, занявший его обычное место, в особенно любимом им уголке? Не смотря на то, что биржевые часы показывали именно то время, когда Скрудж обыкновенно являлся сюда, он не мог найти себя в толпе, шумно входившей в ворота биржи. Впрочем, это обстоятельство мало его смутило, так как после явления ему первого же призрака, он решил в глубине души изменить свой образ жизни и теперь он предполагал, что отсутствие его на бирже является доказательством, что он уже на деле начал применять свои мечты.

Призрак, попрежнему мрачный и неподвижный, продолжал стоять возле него. Очнувшись от своих мыслей, Скрудж заметил, что глаза духа не отрываясь смотрят на него. Это ощущение вновь заставило его задрожать с ног до головы.

Оставив эту шумную часть города, они отправились в один из его бедных и отдаленных кварталов, куда Скруджу никогда ранее не приходилось проникать, хотя ему и были хорошо известны населявшие его люди и дурная слава их. Улицы там были темные и грязные; дома и лавки нищенские, люди полуголые, босые, пьяные, внушающие отвращение. Проулки и проходы невероятно узкие, как клоаки, извергавшие зловоние, нечистоты и скотоподобных людей, ютящихся в этих лабиринтах-улицах. Весь квартал дышал преступлением, грязью, нищетою. В глубине этого гнусного притона, под навесом соседней кровли, виднелась низенькая, маленькая лавченка, в которой торговали железом, тряпьем, старыми бутылками, костями, остатками вчерашняго обеда, собранными с грязных тарелок. На полу, внутри лавки, были нагромождены ржавые ключи, гвозди, цепи, петли, лезвия, чашки от весов, гири и всевозможного вида и формы железо. Тайны, раскрыть которые, вряд ли нашлось бы много охотников, были погребены под грудами невообразимых лохмотьев, массою прогорклого сала и горами костей. Возле небольшой печки для древесного угля, сложеной из старого обломанного кирпича, среди своего товара, расположился седой старый негодяй, лет семидесяти. От холодного воздуха улицы он защитил себя занавеской из выпачканых жиром разнородных тряпок, висевших на веревке, и наслаждаясь своим одиночеством, курил трубку. Скрудж и Дух очутились возле него в тот момент, как какая то женщина с тяжелым узлом в руках, проскользнула в лавку. Следом за нею, и также со свертком, вошла другая, и сейчас же после нея какой то мужчина, в черном, поношенном платье. Очевидно, все трое были крайне удивлены, увидев здесь друг друга. После нескольких мгновений общого молчания, все трое разразились хохотом.

- Пусть начинает поденщица! - вскричала ранее пришедшая. - За нею прачка, а последним будет хозяин бюро похоронных процессий! А что вы скажете, старый Джоэ, на то, что мы все собрались сразу? Можно подумать, что мы сговорились встретиться здесь.

- Во всяком случае, вы не могли выбрать лучшого места, - сказал старый Джоэ, вынимая изо рта трубку. - Пройдите в комнату! Уже давненько вы пользуетесь свободным входом туда, да и двое остальных не чужие для меня люди. Подождите, я запру дверь! О, о, как она скрипит! Не думаю я, чтобы во всем моем товаре нашлись петли более заржавленные, чем эти, и кости более старые, чем мои. Да, да, мы гармонируем с нашим положением, вполне соответствуем ему! Проходите же в мою гостиную, проходите! - Гостиная, отделялась от лавки каким то драным, засаленным куском материи. Старый торговец помешал уголь обломком железа, когда то составлявшим часть перил лестницы и оживил пламя лампы (была ночь) своею трубкою, после чего вновь сунул ее в рот. Пока старик таким образом проявлял свое гостеприимство, женщина, пришедшая первой, бросила на пол свой узел и села в самой безцеремонной позе на табурет, сложив руки на коленях, как бы вызывая на тоже самое и остальных двух.

он занимался чем либо иным в течение всей своей жизни?

- Сущая правда! - сказала прачка. Никто в мире столько не заботился о себе, как он.

- Так чего же вы сидите и таращите глаза, как будто вы боитесь! Я думаю, что волки не грызутся между собою.

- Конечно! - в одно время сказали и м-с Дильбер и хозяин бюро похоронных процессий.

- В таком случае, - продолжала женщина, - все обстоит благополучно и не к чему искать вчерашняго дня. Да и о чем безпокоиться? Кому подобные пустяки могут повредить? Не покойнику же, я думаю?

- Конечно, нет! - разсмеялась м-с Дильбер.

- А, если он хотел сохранить их и после своей смерти, старый скряга, то почему же он не поступил, как все добрые люди? - продолжала женщина. - Почему же он не позаботился, чтоб в ту минуту, когда смерть пришла за ним, возле него сидела сиделка, вместо того, чтобы, как собака, забраться в угол и околеть там!

- Да, уж, что и говорить, - сказала м-с Дильбер. - Он пожал то, что посеял! Ваша правда!

- Я бы еще и не то сказала, поверьте, - продолжала женщина, - еслибы у меня было время думать о чем нибудь, кроме того, за чем я пришла сюда. Раскрывайте узел, Джо, и посмотрите чего он стоит. И пожалуйста будьте откровенны. Я не боюсь начать первой, и чтоб остальные видели все, что здесь есть. Вероятно, мы все хорошо знали для чего шли сюда. Греха в этом нет. Открывайте же, Джо.

Но тут произошли китайския церемонии, так как благовоспитанность её товарищей не могла допустить этого, и хозяин бюро похоронных процессий первым выставил свою добычу. Она не была значительна: одна, две печати, карандаш в футляре, пара запонок и малоценная булавка - вот и все. Каждая вещь была отдельно и тщательно изследована и даже обнюхана старым Джо, отмечавшим в то же время мелом на стене назначаемую за них цену. Видя, что других вещей нет, он подвел итог.

- Вот оценка вашего добра, и хотя бы меня жарили на медленном огне, я не прибавлю и шести пенсов. Ну, что там еще! - крикнул старый Джо.

Теперь пришла очередь м-с Дильбер. Она развернула простыни, салфетки, платье; вынула чайные серебряные ложки, какую то античную фигуру, щипцы для сахара и несколько сапог. Её счет также был записан на стене.

- Я всегда слишком много выдаю дамам, это одна из моих слабостей, которая разоряет меня, - сказал старый Джо. - Вот ваш разсчет. Если вы попросите меня прибавить, хоть один лишний пенни и будете торговаться, то я могу пожалеть о своей щедрости и сбавить пол кроны!

- А теперь Джо, развязывайте мое, - сказала первая женщина.

Для большого удобства, Джо встал на колени и, развязав бесконечное количество затянутых узлов, вытащил оттуда огромный,

- Что это такое? - спросил он, - занавески от кровати?

- Да, - засмеявшись отвечала женщина, - кроватные занавески.

- Неужели же вы стащили все это, и занавеси и кольца и все принадлежности, пока он еще лежал на кровати? - спросил Джо.

- Именно, что да, - отвечала женщина. - Да и почему же мне было не сделать этого?

- Ну в таком случае вы родились на свет, чтоб составить себе состояние, и вы достигнете этого.

- Уж конечно, я не отдерну руку при возможности цапнуть что нибудь, лишь из за уважения к этому человеку В этом вы можете быть уверены, Джо! - хладнокровно проговорила женщина. Осторожнее, не капните салом на одеяло.

- Его одеяло? - спросил Джо.

- А чье же еще? - отвечала женщина. - Не боитесь ли вы, что он оставшись без одеяла схватит насморк?

- Не в том дело! Я лишь боюсь, не умер ли он от какой нибудь заразной болезни, а? - сказал Джо.

- Будьте спокойны, я уж не так падка до его общества, чтобы из за подобной дряни осталась при нем, еслибы рисковала заболеть. О, вы можете разглядывать эту рубашку, пока глаза ваши не лопнут: в ней нет ни единой дырочки. Это лучшая его рубашка и надо отдать ей справедливость, что она не дурна. Это вышло очень счастливо, что я была там, иначе она бы пропала....

- Отчего пропала? - поинтересовался Джо.

- Да оттого, что его бы наверное похоронили в ней. Поверите-ли, что нашелся какой то дурак, успевший уже натянуть ее на него, но я догадалась во время снять ее. Если коленкор недостаточно хорош для этой цели, то я и не знаю, на что он пригоден. А мне так кажется, что он даже очень подходит к покойнику, и старичек не будет уродливее в коленкоровой рубашке, чем был бы в полотняной; это прямо таки невозможно!

Скрудж с ужасом прислушивался к этим разговорам. Все эти люди, сидящие, подобно зверям, вокруг своей добычи, притиснувши один к другому, вызывали в нем чувство такого отвращения и ненависти, как будто он видел перед собою безстыдных демонов, занятых куплею-продажею свежого трупа.

- Ха, ха! - продолжала со смехом женщина, когда старый Джо, вытащив фланелевый мешок, набитый деньгами, отсчитал каждому причитающуюся ему сумму. - Ведь это лучшее, что он сделал в жизни! Пока был жив, он всех отгонял от себя, чтобы дать нам поживиться, когда умрет! Ха! ха! ха!

- Дух, - сказал, вздрагивая Скрудж. - Я понял, я все понял. Судьба этого несчастного, может быть моею судьбою! К такому именно концу и должна приводить жизнь, подобная моей... Милосердный Боже! Что я вижу?

Он в ужасе отшатнулся. Картина внезапно изменилась, и он почти касался голой, без занавесей кровати, на которой, под рваной простыней что-то лежало, хотя и безмолвное, но так страшно поясняющее все, что он только что видел и слышал.

Комната была темная, слишком темная, чтобы можно было подробно разглядеть, что в ней находится, хотя Скрудж, подчиняясь какому то внутреннему побуждению с безпокойством окидывал ее любопытными взорами. Слабый свет, проникавший снаружи, падал прямо на кровать, где лежал труп этого обобранного, невидимого, покинутого всем миром человека!

Скрудж оглянулся на духа; роковая рука указывала на голову мертвеца. Саван так небрежно был накинут на него, что достаточно было самого слабого прикосновения к нему руки Скруджа, чтобы раскрыть покойника. Скруджа стала преследовать эта мысль. Он понимал, как легко это было сделать, и желание исполнить это все сильнее охватывало его. Но у него одинаково не хватило сил отдернуть саван, как и отогнать стоявшого рядом с ним духа.

ни одним волосом на голове любимого, уважаемого и почитаемого существа! Ты безсильна исказить хотя бы одну черту его лица. Это не значит, что рука его не тяжела, что она не упадет, если я опущу ее; не значит, что пульс и сердце небезмолвны. Но это значит, что когда то рука эта была открыта, щедра, благородна; что сердце это было горячо, нежно, честно, что это было настоящее сердце настоящого человека! Рази, неумолимая смерть, рази! Твои удары безсильны! Ты лишь увидишь, как из нанесенной тобой раны ключом брызнут благия дела, эти семена жизни вечной!

Ничей голос не произнес этих слов, а между тем, Скрудж так ясно слышал их, когда смотрел на лежавшого на кровати покойника... Еслибы этот человек мог начать новую жизнь, думал он, то что бы он сказал о своих прежних взглядах? Скупость, безсердечие, страсть к наживе - все это привело его к хорошему концу - нечего сказать!

Он валяется под рваной простыней, брошенный в этом пустом, мрачном доме и на всем свете нет человека, который мог бы сказать: "он был добр ко мне в такую то минуту моей жизни и я в память за его доброе слово, отвечу ему тем же".

Лишь кошка царапала дверь, и где то внизу под камином возились мыши. Чего искали оне в комнате мертвеца? Почему были оне так безпокойны и шумливы? Скруджу было страшно остановиться на этих вопросах.

- Дух, - промолвил он, - место, где мы находимся, ужасно. Покинув его, я никогда не забуду полученного мною урока, уверяю тебя. Но уйдем скорее!

Призрак попрежнему неподвижною рукою указывал на голову покойника.

- Я понимаю, что ты требуешь от меня, - сказал Скрудж, - и я бы исполнил это, еслибы мог. Но у меня сил не хватает, Дух, сил у меня нет на это!

Казалось, призрак еще более внимательно взглянул на него.

- Если для кого нибудь смерть эта является скорбью, - прошептал в тоске Скрудж, - то покажи мне этого человека, дух, молю тебя!

Призрак на мгновение распростер над собою в виде крыла свой саван, потом вновь опустила его - и взорам Скруджа представилась, освещенная солнцем комната, в которой находилась мать с детьми.

Она ждала кого то с мучительным безпокойством; ходила из угла в угол, вздрагивала, - при малейшем шуме выглядывала в окно, смотрела на стенные часы, пробовала, но тщетно, приняться за работу и видимо с трудом переносила крики играющих детей. Наконец, раздался так давно ожидаемый удар в дверь. Она бегом бросилась в переднюю: это был её муж, еще совсем молодой человек, но уже с утомленным, омраченным заботами лицом. Теперь же оно выражало нечто странное; нечто в роде скорбной радости, которой он, очевидно стыдился и старался скрыть. Он сел за обед, который жена все время грела возле камина, и когда она спросила его слабым голосом, после долгого молчания:

- Какие новости? - он казался смущенным и как бы но решался ответить.

- Хорошия или дурные? - сказала она, помогая ему.

- Дурные, - ответил он.

- Мы окончательно разорены?

- Нет, Каролина, еще есть надежда.

- В том случае, если он сжалится? - сказала она пораженная. - Ну, после подобного чуда, конечно, можно бы было на все надеяться.

- Он не может сжалиться,--сказал муж. - Он умер.

Женщина фта была терпеливым и любящим существом.

Достаточно было взглянуть на нее, чтобы в этом не сомневаться и, тем не менее, она не могла в глубине души не поблагодарить Бога за это неожиданное известие. Хотя, через секунду, она и просила прощения у неба, во всяком случае первое её чувство была радость.

он не только был болен, но он умер. А мне, казалось, что её слова были лишь предлогом, чтобы не впустить меня.

- К кому ты думаешь, перейдет наш дом? - спросил муж.

- Не знаю. Но во всяком случае к тому времени у нас будут необходимые деньги. А, еслибы даже и нет, то надо быть слишком большими неудачниками, чтобы его преемник оказался таким же неумолимым, как он. Мы можем спокойно спать эту ночь!

Да, независимо от их воли, им дышалось легче и у них с души спало тяжелое бремя. Личики, окружавших их детей, прислушивавшихся к разговору, в котором они так мало понимали, стали веселее и беззаботнее. Смерть этого человека внесла немного счастья в эту семью! Единственное ощущение, вызванное этою смертью, свидетелем чего Дух сделал Скруджа, было ощущение радости!

- Дух, - сказал Скрудж, - покажи мне смерть, тесно связанную с любовью; иначе та мрачная, только что покинутая нами комната, навсегда останется гнетом на моей памяти!

Призрак провел его по нескольким, уже знакомым ему улицам. Все время, пока они шли, Скрудж внимательно всматривался то в одну, то в другую сторону, ища свою тень, но нигде не находил ее. Они взошли в дом бедного Боба Кречит, в тот самый дом, где он был еще так недавно. Они увидели мать с детьми.

Тихо, совсем тихо было там. Обыкновенно такие шумливые маленькие брат и сестра, сидели неподвижно в углу комнаты, как статуи, не спуская глаз с Петера, державшого в руках раскрытую книгу. Мать с дочерью работали. Но как необычно тихо было здесь. "И Он взял ребенка и поставил его среди них". Где слышал Скрудж эти слова? Ведь не во сне же? Очевидно мальчик громко произнес их, когда он с Духом переступил порог комнаты. Почему же прервал он вдруг свое чтение?

Мать положила работу на стол и закрыла лицо руками.

- Мне больно глазам от цвета этой материи, - сказала она.

От её цвета? О бедный Крошка Тим!

- Теперь мне лучше, - сказала жена Кречита. - Вероятно, работа при свете утомляет мои глаза, а я ни за что не хочу чтобы ваш отец заметил это. Он верно сейчас придет, уж пора бы ему быть дома.

- Давно пора, - ответил Петер, закрывая книгу. - Но знаешь, мама, мне кажется, что с некоторых пор, он стал ужасно медленно ходить.

Все замолкли и как бы замерли. Наконец, мать вновь заговорила спокойным веселым голосом, который только раз дрогнул.

- А я помню время, когда он ходил быстро, даже очень быстро с Крошкой Тимом на плече.

- И я тоже, - сказал Петер, - и даже часто...

- И я тоже, произнес кто то еще.

Все поочереди произнесли: - "и я тоже".

- Но ведь Крошку Тима было легко нести, - произнесла мать, склоняясь над работой. Кроме того отец его так любил, что для него но могло быть трудно носить его.... о, нет! Мне кажется, что отец подошел к двери. - Оиа побежала ему навстречу. Маленький Боб вошел в комнату с шарфом на шее, который был так нужен бедному отцу. Чай для него стоял на огне и все наперерыв старались услужить ему. Два меньших Кречита взобрались к нему на колени и прижались своими маленькими щечками к его щекам, как будто желая сказать: - "Не думай больше об этом, папа, не огорчайся!" -

Боб очень быль весел с ними, для каждого имел ласковое слово. Увидев, разложенную на столе работу, он стал хвалить искусство жены и дочерей. - "О, это будет окончено гораздо раньше воскресенья" - сказал он.

- Воскресенья? - спросила жена.--Ты значит был там?

- Да, дорогая моя, - ответил Боб. - И я очень жалел, что тебя не было со мною; тебе доставило бы удовольствие видеть, как там все зелено. Ну, да ты и так будешь там часто бывать. А я ведь обещал ему приходить туда гулять по воскресеньям... Крошка моя, мальчик мой! - воскликнул Боб.

Он вышел из гостиной и поднялся в верхний этаж, в комнатку, весело освещенную и украшенную, как на Рождестве зеленью. У самой кроватки ребенка стоял стул и видно было, что еще недавно кто-то был здесь... Бедный Боб сел на этот стул и когда немного успокоился и собрался с мыслями, он поцеловал это дорогое маленькое личико. После этого, как будто примиренный с этим жестоким горем, он спустился вниз, почти счастливым.

Вся семья разговаривала возле камина; мать с дочерьми продолжали работать. Боб сталь им рассказывать о том необычайном внимании, которое выказал ему племянник Скруджа, встретивший его сегодня на улице. Они виделись всего один раз и только мельком, и вдруг теперь, заметив его несколько.... несколько угнетенное настроение, он так участливо спросил его, не случилось ли с ним что-нибудь неприятное.

- В ответ на это, - продолжал Боб, - я не мог не рассказать ему все - ведь более приветливого человека нельзя встретить. - "Я истинно скорблю о том, что вы рассказали мне, г. Кречит,--сказаль он, - за вас и за вашу добрую жену". - Кстати, я не понимаю, как ему это может быть известно?

- Что известно, мой друг?

- Что ты добрая женщина?

- Да разве это не известно всем! - сказал Петер.

- Хорошо сказано, сынок! - воскликнул Боб. - Я надеюсь, что все это знают. - "Искренно опечален из за вашей достойной жены, - повторил он мне, а затем прибавил, передавая мне карточку: - "Вот мой адрес. Если я могу вам быть полезным, прошу вас зайти ко мне"... - Я был прямо очарован, не столько мыслью, что он может для нас что нибудь устроить, сколько его сердечною добротою. Можно было подумать, что он знал нашего Крошку Тима и действительно скорбит о нем, как мы.

- Я уверена, что у него доброе сердце, - сказала м-с Кречит.

- Ты бы еще более в этом убедилась, еслибы видела его и говорила с ним, как я. Меня вовсе не удивит, заметьте это, если он доставит Петеру лучшее место.

- Слышишь, Петер? - сказала м-сс Кречит.

- И тогда - воскликнула одна из девушек - Петер женится и заживет своим домом!

- Ну, что вы выдумываете, - ответил он с ужимкою.

- Господи! - сказал Боб, - конечно, никто не может ручаться ни за то, ни за другое. Это такое дело, которое может случиться и на днях, хотя, дитя мое, времени у нас впереди еще и много. Но как и когда бы мы ни разстались друг с другом, я убежден, что никто из нас не забудет бедного Крошку Тима. Неправда ли, мы всегда будем помнить эту первую разлуку?

- Всегда, отец! - ответили все.

- И я знаю, - продолжал Боб, - знаю, друзья мои, что вспоминая его любовь и терпенье, хотя он был совсем маленьким, маленьким ребенком, никакая ссора не будет возможна между нами, потому что иначе пришлось бы забыть бедного Крошку Тима.

- Нет, никогда, отец! - опять повторили все.

- Вы меня делаете очень счастливым, - сказал маленький Боб, - да, очень счастливым!

М-сс Кречит поцеловала его; поцеловали его и две дочери и двое меньших детей, а Петер пожал ему крепко руку.

Одухотворенный детский образ Крошки Тима, как дух Божий витал над ними!

- Призрак, - сказал Скрудж - что то мне говорит, что час нашей разлуки приближается. Я предчувствую ее, хотя и не знаю как она произойдет. Скажи мне, кто был тот человек, которого мы видели лежащим на своем смертном одре?

цели своего путешествия, так что, наконец, Скрудж стал молить его остановиться, хоть на минуту.

- В этом дворе, через который мы так быстро несемся, - сказал Скрудж - находится моя контора, и здесь сосредоточены все мои занятия. А вот я вижу и самый дом. Дух, покажи мне мое будущее!

Призрак остановился, указывая рукою в другую сторону.

- Ведь мой дом там! - вскричал Скрудж. - Зачем же ты указываешь мне другое место и заставляешь идти дальше?

Но неумолимый Дух не менял направление руки.

Скрудж бросился к своей конторе и через окно стал жадно всматриваться во внутрь её. Комната по прежнему оставалась конторою, но уже не его. Мебель была чья то чужая, в кресле сидел не он. Призрак продолжал указывать ему все тоже. Скрудж вновь вернулся к нему и не переставая размышлять, почему он не видел себя в конторе и что могло с ним случиться, последовал за Духом. Вдруг они остановились перед какой то железной оградой. Прежде чем войти в нее, Скрудж внимательно оглянулся вокруг.

Кладбище! Вот здесь, под землей, на глубине нескольких футов, очевидно, лежит тот несчастный, имя которого он сейчас узнает. Это было место, окруженное бесконечными каменными стенами соседних домов, заросшее травами и бурьяном, растениями смерти, а не жизни, которые гнили от черезчур обильного удобрения.

Дух, стоя среди могил, указывал на одну из них. Скрудж дрожа приблизился к ней. Призрак продолжал быть тем же, чем он был и раньше, но Скруджу казалось, что в его торжественном облике есть что-то новое, что трогало его.

- Прежде, чем я сделаю шаг к этому надгробному камню, который ты мне указываешь, - сказал Скрудж, - ответь мне на единственный вопрос, который я тебе сделаю: - Все, что я вижу, есть ли картина того, что должно свершиться, или же только того, что может быть?

Вместо всякого ответа, Дух опустил руку к могиле, возле которой он стоял.

будет иной? Это ли хотел ты доказать мне своими картинами?

Дух попрежнему оставался неподвижным. Скрудж дрожа от страха, почти ползком приблизился к могиле и, следуя указанию руки Духа, прочел на её камне свое собственное имя: 

ЭБЕНЕЗЕР СКРУДЖ.

- Так это значит я себя видел лежащим на смертном одре? - воскликнул он, опускаясь на колени. Палец Духа указывал то на него, то на могилу.

- Нет, призрак, нет, нет!

- Дух! - закричал Скрудж, цепляясь за его одежды. - Выслушай меня! Я более не тот человек, каким был до встречи с тобою. Зачем показываешь ты мне все это, если для меня уж нет никакой надежды на спасение?

Впервые рука Духа, как будто дрогнула.

если я изменю свою жизнь!

Рука одобрительно зашевелилась.

забуду полученных от них уроков. О, Дух, скажи, мне, что я могу стереть надпись с этого камня!

В тоске схватил он руку призрака. Рука как бы сделала попытку освободиться, но Скрудж крепко держал ее. Однако Дух, будучи сильнее его, освободил ее. Простирая руки, в последней мольбе об изменении своей судьбы, Скрудж вдруг заметил, что мантия и капюшон призрака стали уменьшаться, съеживаться и наконец обратились в столбик кровати.