Предписания доктора Мэригольда.
II. Не принимать на ночь.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Предписания доктора Мэригольда. II. Не принимать на ночь. (старая орфография)

II. Не принимать на ночь.

Это легенда о доме, называемом "харчевней дьявола"; он стоит на Каннеморской возвышенности, среди вереска, в неглубокой равнине. Кругом него поднимается пять вершин. Иногда в сентябрьские вечера туристы видят это дряхлое почерневшее от непогоды строение; солнце зловещим образом горит на его запятнанных ставнях. Проводники не заходят в него.

Здание это построил иностранец, пришедший неизвестно откуда. Народ прозвал незнакомца Коль-Дью (Черный Коль) из-за его унылого вида и страсти к одиночеству, а его дом - "харчевней дьявола" так как никогда ни один усталый путник, как известно, не находил в нем приюта, ни один друг хозяина не переступал его порога. С Коль-Дью жил только сморщенный темнолицый старик; когда он ходил в соседнюю деревню за провизией, он сторонился от встречных крестьян и молчал, как камень, не говоря ни слова о том, что касалось его прошлого или прошлого его господина. Первый год их пребывания в стране ходило много предположений о том, кто они и что они делают там, вверху, среди облаков и орлов. Некоторые говорили, что Коль-Дью потомок знатного рода, владевшого некогда всеми окрестными землями, что бедность и гордость озлобили его и он похоронил себя в уединении, предаваясь мыслям о своем несчастии. Другие толковали о преступлении, о бегстве; третьи шептали о людях, проклятых при рождении, которые не могут ни улыбаться, ни дружиться с подобными им до самой смерти.

Прошло два года; к пришельцам несколько привыкли; о Коль-Дью перестали думать, только пастухи вспоминали о нем, когда вдруг сталкивались с высоким темным человеком, не смея ему сказать: "Храни вас Боже", или женщины, качая колыбель в зимнюю ночь, крестились, слушая, как буря проносилась над крышей и вскрикивая: "Ну, этому Коль-Дью сегодня довольно свежого воздуха над его головой".

Так Коль-Дью прожил несколько лет в своем уединении. Вдруг прошел слух, что в дом под горой приезжает полковник Блэк. С одной из вершин, окружавших гнездо Коль-Дью, суровый человек мог видеть прямо под горой, в миниатюре, серый старый дом с поросшими плющем трубами и потемневшими стенами; здание это стояло среди редких деревьев и суровых воинственных утесов, придававших ему вид крепости; старый дом смотрел на Атлантику всеми своими окнами, точно спрашивая, какие известия из Нового Света?

Коль-Дью видел, как внизу толпились каменщики и плотники, точно муравьи на солнце; они ползали по старому дому с фундамента до труб; тут стучали, там спиливали стены, падавшия в облаках пыли и казавшияся с высоты пригоршней кирпичиков; выводили другия, которые взгляду Коль-Дью представлялись игрушечными загородочками в детской ферме. Несколько месяцев Коль-Дью смотрел, как работают хлопотливые муравьи, разрушают старое, воздвигают новое, уродуют и украшают дома. Но, когда все было готово, ему не пришло в голову, хотя бы из любопытства, сойти вниз и посмотреть на прекрасное убранство новой биллиардной комнаты или полюбоваться красивым видом из окна гостиной, выходившей на большую водную дорогу к Ньюфаундленду.

Лето превратилось в осень; желтые полосы поползли и потянулись по спелому пурпуру равнин и гор.

Полковник Блэк, его единственная дочь и несколько их общих друзей приехали в старый дом под горой. Он оживился. Коль-Дью перестал наблюдать за ним из своего гнезда. Чтобы смотреть на закат или восход солнца, Коль взбирался теперь на утес, с которого не открывалось вида на человеческое жилье; когда он уходил из дому с ружьем в руке, он направлялся в самые пустынные места, спускался в самые уединенные долины, поднимался на самые обнаженные вершины. Если он слышал, что идет кто-либо, он прятался в расщелины и избегал встречи. Несмотря на все это, судьба решила, чтобы он и полковник Блэк встретились.

Светлый сентябрьский день клонился к вечеру; ветер переменился, и через полчаса горы окутались густой, непроницаемой мглой. Коль-Дью был далеко от своей берлоги, но он так хорошо знал горы, так привык к их климату, что ни буря, ни дождь, ни туман не могли испугать его.

Коль-Дью спокойно шел своей дорогой; вдруг сквозь туман до него донесся слабый крик ужаса. Он быстро пошел по направленно голоса и скоро очутился подле человека, с опасностью жизни пробиравшагося по крутой и узкой тропинке.

- Идите за мною, - сказал Коль-Дью.

Через час он благополучно довел путника до равнины к дому, смотревшему такими внимательными глазами на Атлантический океан.

- Я, полковник Блэк, - сказал откровенный солдат, когда они вышли из тумана и остановились в свете, падавшем из окон. - Прошу вас, скажите мне скорее, кому я обязан жизнью?

Он говорил и смотрел на своего спасителя, высокого человека с загорелым темным лицом.

- Полковник Блэк, - повторил Коль-Дью после странной паузы, - ваш отец уговорил моего отца поставить на карту все, что он имел. Искуситель выиграл. Оба умерли, но вы и я живы, и я поклялся отмстить вам.

Полковник добродушно засмеялся, глядя на неспокойное лицо, смотревшее на него.

- И вы начали приводить свою клятву в исполнение с того, что спасли мне жизнь? - сказал он. - Я солдат и знаю, как встречать врага, но мне больше хочется приобрести нового друга. Я не успокоюсь, пока вы не откушаете у меня хлеба и соли. У нас сегодня праздник в честь рождения моей дочери. Войдемте, присоединимся к обществу.

Коль-Дью неприветливо смотрел в землю.

- Я уже сказал вам, - заметил он, - кто я. Я не хочу переступать вашего порога.

Но в эту минуту (так говорится в моей истории) отворилось французское окно среди цветов, и в нем явилось такое видение, от которого слова замерли на устах Коль-Дью. В заросшей плющем двери стояла красивая девушка, одетая в белое атласное платье. Теплый свет обливал её прекрасно очерченную фигуру, выделявшуюся на темном фоне ночи. Её лицо было бледно, слезы наполняли глаза; однако, улыбка явилась на её губах, когда она протянула к отцу свои руки. Свет, горевший сзади нея, упал на блестящия складки её платья, на блестящее жемчужное ожерелье, на её щечки, на венок яркокрасных роз, окружавших её косы, сложенные узлом на затылке. Разве Коль-Дью из "харчевни дьявола" никогда не видал до сих пор атласа, жемчуга и роз?

"Слава Богу, вы живы, остальные с час уже дома", потом она сжала своими, украшенными кольцами, пальцами руки отца. Больше ничем она не выразила того безпокойства, которое мучило ее.

- Моя милая, я обязан жизнью вот этому джентльмену, - сказал полковник. - Заставь его войти в наш дом и быть нашим гостем. Эвелина, он желает уйти опять в свои горы, исчезнуть в тумане, в котором я нашел его или, вернее, он нашел меня. Пойдемте, сэр (сказал он Коль-Дью). Вы должны сдаться этому красивому победителю.

Последовало представление.

- Коль-Дью, - прошептала Эвелина.

Она слышала уже толки о нем. Тем не менее молодая девушка радушно позвала спасителя своего отца.

- Прошу вас, войдите, - сказала она. - Без вас наша радость прекратилась бы. На нас падет тень грусти, если наш благодетель с презрением откажется от нашего общества.

Грациозно, нежно, но с оттенком некоторой гордости, которая никогда не покидала ее, Эвелина протянула белую ручку высокому, мрачному призраку, стоявшему подле окна; Коль-Дью схватил и сжал эту ручку так, что глаза гордой девушки вспыхнули от негодования, и её маленькая ручка сжалась с неудовольствием, спрятавшись, как оскорбленная, в блестящия складки её платья. Что этот Коль-Дью сумасшедший или просто он неотесанный человек?

Гость перестал отказываться войти в дом Блэка. За белой фигурой он прошел через маленькую студию, освещенную лампой; тут мрачный чужестранец, полковник и молоденькая хозяйка могли вполне осмотреть друг друга. Эвелина взглянула на лицо нового гостя и вздрогнула от страха и отвращения, потом обратилась к отцу, объясняя свою дрожь народной поговоркой: "Кто-то прошел над моей могилой". Коль-Дью принял участие в празднике, данном в честь рождения Эвелины Блэк. Под крышу, которая могла принадлежать ему, он вошел человеком посторонним, всем чужим, известным только по своему прозвищу, человеком одиноким, обходимым всеми, жившим среди орлов и лисиц. Коль-Дью, питавший лютое намерение отмстить сыну врага своего отца за бедность и унижение, за то, что сердце его матери разбилось, за самоубийство отца, за печальное скитание по белу свету своих братьев и сестер, стоял среди комнаты, как Самсон, потерявший силу, и все это только потому, что у надменной девушки были смягчающие сердце глаза, покоряющия уста, только потому, что она казалась сияющим видением, одетым в атлас и розы.

С Эвелиной не могла сравняться ни одна из её подруг, хотя многия из них были очень хороши собой. Она ходила среди своих гостей, силясь не замечать мрачного взгляда странных глаз, которые ежеминутно следили за нею повсюду. Когда отец попросил ее быть приветливой с нелюдимым гостем, которого он хотел примирить с жизнью, она вежливо повела Коль-Дью в новую картинную галлерсю, прилегавшую к гостиным. Она объясняла, при каких странных обстоятельствах полковнику досталась та или другая картина, и употребляла все свое тонкое искусство, чтобы докончить дело отца, однако, не выходя из пределов своей всегдашней сдержанности.

Молодая девушка старалась отвлечь внимание гостя от себя и обратить его на те предметы, которые она ему показывала. Коль-Дью ходил за своею путсводительницсй и слушал её голос; но смысл её слов не занимал его; тоже не могла она заставить его много говорить в ответ; наконец, они остановились в отдаленном углу, в полумраке, подле окна с откинутой занавеской. Окно было открыто и из окна виднелась только вода.

Над Атлантикой высоко стоял полный месяц, под ним тянулась гряда облаков, словно серебряная полоса, разделявшая два мира. Говорят, на этом месте произошла следующая сцена.

- Мой отец сам задумал сделать здесь окно. Не правда ли, это говорит, что у него есть вкус? - сказала молодая хозяйка, глядя на луну. В эту минуту Эвелина казалась прелестным видением воплощенной красоты.

Коль-Дью ничего не ответил, но вдруг (как говорят) попросил у нея розу из того букета, который был приколот к кружевам на её груди. Вторично в этот вечер глаза Эветины Блэк блеснули недобрым огнем, но этот человек спас её отца. Она сломала один цветок и с самым любезным и вместе с тем величественным видом подала его Коль-Дью. Он схватил не только розу, но и руку, протянутую к нему, и покрыл ее поцелуями. Гнев молодой девушки вырвался наружу.

- Сэр, - вскрикнула она, - если вы джентльмен, вы, должно быть, сошли с ума. Если вы не безумны, вы не джентльмен.

- Смилуйтесь, - сказал Коль-Дью. - Я люблю вас! Боже мой, до сих пор я еще не любил ни одной женщины. Ах, - прибавил он, увидя отвращение на её лице, - вы меня ненавидите. Вы вздрогнули, увидав меня впервые. Я люблю вас, а вы ненавидите меня.

- Да, ненавижу, - резко вскрикнула Эвелина, забывая все, кроме своего негодования. - Ваше присутствие мне кажется чем-то зловещим для меня. Ваши взгляды отравляют меня. Прошу вас, сэр, не говорите больше со мной таким образом.

- Я больше не буду безпокоить вас, - сказал Коль-Дью и, подойдя к окну, положил одну из своих могучих рук на подоконник и выпрыгнул прочь.,

С непокрытой головой Коль-Дью ушел, но не домой. Всю темную ночь, как полагают, бродил он по горам. На заре поднялся сильный ветер, гнавший облака. Коль-Дью ничего не ел целые сутки и все время пробыл на ногах, а потому он с удовольствием увидал чью-то бедную хижину и вошел в нее. Коль-Дью попросил дать ему воды и указать угол, где бы он мог отдохнуть. В домике не спали; в кухне толпился народ; все, казалось, были утомлены от безсонной ночи. Старики дремали, сидя с трубкой подле очага; несколько женщин в полусне склонялись на колени друг к другу. Не спавшие перекрестились, когда фигура Коль-Дью заслонила дверь, они знали его недобрую славу. Но старик, хозяин дома, пригласил его войти в комнату и предложил ему молока, обещая вскоре дать ему печеного картофеля. Старик провел Коль-Дью в маленькую комнату за кухней, один конец которой был завален вереском. Тут сидели две женщины и болтали при огне.

- Вот путник, - сказал старик и кивнул головой им. Женщины отвечали тоже наклонением головы, точно желая сказать: он имеет все права странника. Коль-Дью бросился на вереск в самый дальний угол маленькой комнатки. Женщины замолчали на несколько времени, потом, когда им показалось, что новопришедший заснул, оне снова заговорили шопотом. В комнату через крошечное окошечко слабо светил старый разсвет, но женщины наклонялись над очагом, и при блеске пламени Коль-Дью мог разсмотреть их. Старуха сидела впереди, грея над золой свои увядшия руки; девушка прислонилась к стене. Её лицо сияло здоровьем, глаза блестели, красная одежда по временам как бы вспыхивала от света колеблющагося пламени.

- Это была самая странная свадьба! - говорила девушка. - Три недели до нея он всем и каждому говорил, что ненавидит ее, как яд.

- Конечно, - сказала старуха, таинственно нагибаясь. - Это мы все знали, только, что же он мог сделать, когда она повесила на него приворотный ремень?

- Приворотный ремень! Этим она приворожила его к себе. Проклятая! - Старуха закачалась и постаралась заглушить ирландское восклицание, готовое вырваться из её сморщенных губ, тем, что прижала к своему лицу платье.

- Но что это, - спросила девушка, - что это за приворот и откуда она его достала?

- Ах, ах! Не молодым бы ушам слышать! Ну, да уж так и быть. Приворотный ремень - это полоса кожи; ее нужно срезать с тела мертвого человека от макушки до пятки так, чтобы кожа не разорвалась или не лопнула, а потом повесить на шею того, кого хочешь заставить полюбить себя. Действительно, от ремня загорается в сердце любовь горячая и сильная, раньше чем пройдут сутки.

Девушка выпрямилась и смотрела на старуха глазами, расширившимися от ужаса.

- Милосердый Боже, - вскрикнула она, - неужели есть человек на земле, который согласится сделать такое черное дело, не боясь проклятия неба!

- Да, есть такие люди, а не дьяволы! Не слыхала ты о Пекси, которая живет между двумя холмами Мам Терк?

- Слыхала, - беззвучно ответила девушка.

- Хорошо, вот она-то и достает ремни за деньги. Правда, люди прогнали ее с сальрукского кладбища, где она выкопала мертвеца, и они бы убили ее, но потеряли её след и упустили ее.

- О, мама! - сказала девушка. - Путсшественник-то собирается в дорогу. Недолго отдыхала эта бедная душа.

Коль-Дью слышал достаточно. Он встал и прошел в кухню; старик уже приготовил картофель и упросил гостя поесть. Коль-Дью охотно согласился. Подкрепив свои силы, он опять пошел в горы. Солнце вставало, блистая среди водопада. Его лучи прогоняли ночную мглу. Вечером того же дня на закате Коль-Дью пробирался по холмам Мам Терк, спрашивая пастухов, как пройти в хижину женщины по имени Пекси.

На унылой пожелтелой поляне стояла хижина Пекси; кругом нея со всех сторон поднимались горы. Пекси была дома. Коль-Дью увидел желтолицую старуху, одетую в темнокрасное сукно; с её головы свешивались пряди грубых заплетеных черных волос, выбивавшихся из-под оранжевой повязки, которая окружала её сморщенные щеки. Она сидела, наклонившись над огнем. В котле варились травы; Пекси посмотрела на Коль-Дью недобрым взглядом, когда он остановился в дверях.

- Вашей милости нужен ремень? - спросила она, когда он объяснил ей, зачем пришел. - Ай-ай, дайте денег Пекси. Ремень трудно достать.

- Я заплачу, - сказал Коль-Дью и положил перед нею на скамейку соверен. Колдунья схватила монету, захохотала и взглянула на своего гостя взглядом, от которого вздрогнул даже Коль-Дью.

- Ваша милость платит, как король, - сказала старуха. - Я достану ремень. Ха-ха, вы получите ремень от Пекси, но денег мало. Дайте еще, еще!

Она протянула к нему свою руку, похожую на лапу хищной птицы. Коль-Дью бросил ей второй соверен. С колдуньей сделались еще более ужасные судороги от восторга.

- Ну, довольно, - крикнул Коль-Дью. - Я довольно заплатил тебе, но если твой адский приворот не подействует, я буду преследовать тебя за колдовство.

- Не подействует? - вскрикнула Пекси и вытаращила глаза. - Если приворот Пекси не подействует, пусть ваша милость придет и побьет ее камнями. Э, он подействует. Если даже девушка ненавидит вашу милость, как самого дьявола, она полюбит вашу милость, как свою душу, раньше чем зайдет или взойдет солнце. Она или полюбит вас, или... (тут Пекси покосилась на Коль-Дью) сойдет с ума через час.

Колдунья посмотрела на него своими лукавыми глазами и увидала, какая страсть бушует в нем.

- Ваша милость верно угадали, - сказала она, - бедной Пенси нужно еще немного денег. Опять протянулась костлявая рука. Коль-Дью отшатнулся и бросил золото на стол.

придти через двенадцать дней: ремень трудно достать. Уединенное кладбище очень далеко и нелегко выкапывать покойников.

- Довольно, - крикнул Коль-Дью, - ни слова больше! Мне нужен твой ужасный приворот, но я не хочу знать, в чем он состоит и откуда ты его возьмешь.

- фурия, за спиной которой пылает целый ад.

В назначенное время Коль-Дью получил приворот, он вместе с благовониями заключил его в золото и привесил к прекрасной цепи. Коль-Дью положил ужасное ожерелье в ту шкатулку, в которой прежде хранились золотые вещи его несчастной матери; в футляре цепь казалась довольно красивой дорогой безделушкой.

Между тем жители гор, сидя вечером у очагов, сыпали проклятия: прошел снова слух о нечистом деянии на их кладбище. Они решили выследить и схватить преступника.

Прошло две недели, а Коль-Дью все еще не мог найти возможности надеть приворот на шейку гордой дочери полковника. Он всыпал еще золота в жадные когти Пекси, и колдунья обещала помочь ему. Колдунья оделась скромно и прилично; зачесала свои космы под белоснежный чепец, согнала со своего лица недобрые морщины, взяла в руку корзину, заперла дверь своей хижины и пошла к подножию гор. На вид Пекси превратилась в простую продавщицу грибов. Домоправительница серого замка купила грибы у бедной женщины и сказала, чтобы та приносила их каждое утро. Пекси исполнила приказание, ежедневно являлась она к дому полковника и каждый раз, кроме грибов, приносила букетик диких цветов, прося передавать подарок мисс Эвелине. Боже, благослови ее! Бедная Мурида никогда не видала мисс Блэк, но она слышала рассказы о её нежном, чистом лице. Наконец, однажды старуха встретила Эвелину, возвращавшуюся с прогулки, и решилась лично поднести девушке букет.

- Ах, - сказала Эвелина, - это вы каждый день приносите мне цветы? Они очень хороши.

- Неужели молодая леди никогда не поднималась на большие горы? - спросила Пекси.

- Нет, - смеясь, ответила Эвелина. И она прибавила, что боится, что ей будет трудно взбираться пешком.

- Конечно! Леди должна поехать с другими леди и джентльменами на хорошеньких маленьких осликах на вершину большой горы. Дивные вещи увидит леди на высоте!

И Пекси принялась за дело. Целый час молодая девушка слушала чудные истории о горах. Когда Эвелина посмотрела на могучия вершины, она подумала о том, что странная старушка, вероятно, права. Конечно, там на высоте дивный, странный мир!

для приема и угощения усталых путников. Они, истомившись и проголодавшись, придет вечером к двери его дома, их приведет к нему старуха, которая встретится им, вызовется быть их проводницей, собьется с дороги, заставит взбираться на крутизны, спускаться вииз, поведет по самым опасным местам и посоветует слугам побросать корзины с провизией, чтобы ноша не мешала им идти по крутизнам. Коль-Дью не ленился. Он приготовил такой пир, какого еще никогда не бывало среди облаков. Нам рассказывали, что нечистые руки доставили ему чудесные кушанья из того места, в котором гораздо жарче, нежели нужно для приготовления яств. Нам также говорили, что обнаженные комнаты дома Коль-Дью внезапно украсились бархатными занавесями с золотой бахромой, что простые белые стены вдруг покрылись красивыми красками и позолотой, что драгоценные картины вдруг явились в простенках, что на столах появились чудные блюда и золотые приборы, заблестел драгоценный хрусталь, полилось такое вино, какого еще никто никогда не пивал, что в доме стали толпиться слуги в богатых ливреях, среди которых фигура самого хозяина казалась какою то убогою. Слуги стояли, готовясь разносить удивительные блюда, необыкновенный аромат которых привлекал орлов, бившихся в стекла, и лисиц, подбегавших к стенам "харчевни дьявола". Конечно, утомленное общество в назначенное время пришло к дому Коль-Дью и хозяин вышел навстречу путникам и пригласил их переступить через его одинокий порог. Полковник Блэк (Эвелина по своей деликатности не рассказала ему о странном поведении Коль-Дью) был очень доволен; общество с радостью село за столь Коль-Дью, хотя все, как говорят, очень удивлялись великолепию уединенного горного жилища. Гости пошли пировать, только одна Эвелина остановилась у порога наружной двери; она устала, но не согласилась войти отдохнуть в дом Коль-Дью. Она проголодалась, но ей не хотелось сесть за стол Коль-Дью. Она стояла, подобрав кембриковое платье, измятое от трудного пути; щеки молодой девушки немного загорели, маленькая темная головка, украшенная косами, откинулась назад. Эвелина стояла без шляпы, ветер обвевал её головку; лучи заходящого солнца падали на нее. Эвелина держала шляпу за завязки. Её нога время от времени ударяла о камень порога. Такою все видели ее. Крестьяне говорят, что полковник и Кол-Дью просили ее войти в дом, что нарядные слуги приносили к порогу кушанья, но она не сделала ны шагу вперед и не отведала ни куска.

- Яд, яд, - шептала она и бросала кушанья лисицам, которые бегали в вереске.

Наконец, к голодной девушке подошла добрая старая проводница; смягчив на лице все злобные морщины, колдунья стала вкрадчиво просить Эвелину скушать грибов, приготовленных ею и лежавших на простой полинялой тарелке.

- Дорогая моя лэди, бедная Мурида сама приготовила грибы; никто из этого дома не дотронулся до них, никто даже не видал грибов бедной Муриды.

Эвелина взяла тарелку. Едва девушка окончила вкусное блюдо, как тяжелая дремота охватила ее. Эвелина не могла больше держаться на ногах и села на порог, прислонившись к косяку дверей; она скоро впала в глубокий сон; так ее нашли.

Он поднял дочь и отнес ее в комнату (которая, как говорят, еще утром была печальным и пустым чуланом, а теперь блистала восточным великолепием). Эвелину положили на роскошное ложе; ножки девушки покрыли пурпуровым одеялом. Тут при мягком свете, лившемся из окна, украшенного драгоценными каменьями (в котором вчера было простое, грубое подъемное стекло), отец в последний раз полюбовался её прелестным личиком.

Полковник вернулся к хозяину дома и к своим друзьям; вскоре все общество пошло смотреть на отсвет яркого заката, который обливал пламенем холмы. Когда все порядочно отошли от дому, Коль-Дью вспомнил, что ему нужно сходить назад за телескопом. Он не надолго уходил от своих гостей, но все же у него хватило времени на то, чтобы крадущимися шагами войти в теплую восточную комнату, накинуть легкую цепь на шею спящей девушки и спрятать в складки её платья отвратительной блистающий талисман.

Он ушел, а Пекси подкралась к двери, приоткрыла ее и села на циновку подле порога снаружи. Прошел час. Эвелина Блэк все еще спала, от дыхания девушки тихо шевелилось убийственное украшение на её груди; потом она начала стонать и что-то шептать. Пекси прислушалась. Жертва проснулась и встала. Пекси просунула лицо в скважину двери, с ужасом завыла и убежала из дому. Никто больше не видал её в тех местах.

"харчевне дьявола"; несколько дам, опередивших остальных, встретили Эвелину Блэк. Молодая девушка шла им навстречу по вереску. Её волосы растрепались, на голове её не было шляпы. Дамы заметили, что на её шее висело что-то, при каждом её движении блестевшее, как золото. Оне стали смеяться над тем, что Эвелина заснула у порога, вместо того, чтобы пойти обедать, и со смехом подошли к подруге, чтобы поговорить с нею. Но Эвелина странно вздрогнула, завидя их, и прошла мимо, точно мимо незнакомых. Подруги обиделись и стали говорить о её причудах, только одна из них посмотрела ей вслед; остальные стали смеяться, когда та выразила безпокойство по поводу странного поведения Эвелины. Дамы направились к дому Коль-Дью, а одинокая фигура пошла дальше, её платье казалось красным от заката, а роковой подарок сиял при отблесках зари. Эвелине встретился заяц; она громко захохотала и, захлопав в ладоши, бросилась за ним; потом остановилась, стала говорить с камнями и била их ладонью, не получая ответа. За скалой сидел маленький пастух, он-то и видел все её странные действия. Вскоре она начала звать птиц диким пронзительным голосом, пугая это гор. Часть общества возвращалась домой по опасной тропинке, они прислушались.

- Молодой орел,--ответил Коль-Дью, бледнея. - Они часто кричат таким образом.

- Крик страшно походит на женский голос, - был ответ.

Снова раздался дикий возглас со скалы, с обнаженного и похожого на пилу утеса, который поднимался в некотором отдалении от них. Один его зубец висел над бездной, точно огромный жадный зуб. Через мгновение все заметили, что легкая фигура Эвелины Блэк безразсудно подвигается к этому острию.

- Эвелина!--крикнул полковник. - Она безумна, если решается идти туда!

ней, желая схватить ее своими сильными руками, прежде чем она заметит его, и унести ее подальше от опасного места, но в роковую минуту Эвелина повернула голову и увидала его. Из её губ вырвался громкий крик ненависти и ужаса; вопль её испугал орлов и разогнал стаю караваек, летавших над её головой. Она отступала, она была на краю могилы. Коль-Дью сделал огромный отчаянный прыжок и схватил Эвелину в свои объятия. Взглянув ей в глаза, он увидел, что борется с сумасшедшей. Она тянула его назад и ему не за что было ухватиться. Скользкая скала не представляла упора для его ног. Дальше, дальше! Жестокое замирание сердца... ужасная борьба! На скале не осталось ни души - Коль-Дью и Эвелина лежали далеко, во мраке бездны.