Предписания доктора Мэригольда.
III. Принимать за обедом.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Предписания доктора Мэригольда. III. Принимать за обедом. (старая орфография)

III. Принимать за обедом.

Знает ли хоть один человек, кто дает названия улицам, кто придумывает изречения для бумажных хлопушек? Во всяком случае я не завидую умственным способностям этих изобретателей и полагаю, что они занимаются переводами произведений иностранных авторов. Знает ли кто-нибудь, кто вводит новые блюда, на кого должна пасть ответственность за появление. различных новых слов? Знает ли кто-нибудь, чья сила заставляет нас вечно говорить о братстве и движении вперед?.. Знает ли кто-нибудь мудреца, к которому обращаются парфюмеры, прося придумать название особенного бритвенного мыла или эликсира для волос? Известно ли хоть одному непосвященному, откуда в промышленности являются название вроде: Rypopliagon, Euxcsis, Depilatory, Bastakeïson. Знает ли хоть одна человеческая душа, кто придумывает загадки? На последний вопрос, только на последний, я отвечаю: - я знаю.

Довольно давно (я не считаю нужным говорить, что это было в нашем столетии) я быль маленьким мальчиком, остроумным маленьким мальчиком, хотя и очень худым. Впрочем, эти два качества часто идут рука об руку. Я умолчу о том, сколько мне было лет, заметив только, что я посещал тогда школу недалеко от Лондона и находился в том возрасте, когда мальчики обыкновенно носят (вернее носили) жакетки и брыжжи. Я глубоко и всей душой любил загадки. Я предавался сверх меры изучению этих проблем и до крайности прилежно собирал их. В то время многия периодическия издания задавали загадку в одном номере, а ответ на нее печатали в следующем. Промежуток в семь дней и семь ночей лежал между появлением вопроса и ответом. Какие семь дней переживал я бывало! Я искал решения загадки в свободные часы (немудрено, что я был худ) и иногда (с гордостью вспоминаю об этом) разгадывал загадку раньше появления оффициального ответа.

Когда мое детство вступило в период самой большей худобы тела и остроумия ума, появился новый род головоломных задач; оне смущали меня более, нежели шарады или загадки, состоявшия из слов. Я говорю о загадках, которые можно было бы назвать символическими загадками, кажется, оне называются ребусами. Это маленькия неопрятные картинки, изображающия всевозможные предметы, перемешанные в страшном безпорядке. Иногда в них попадаются буквы азбуки и даже обрывки слов, что только усиливает впечатление хаоса. Например, в субботу появляется: купидон, пускающий из лука перо; рашпер, буква "х", музыкальный такт, "р" и "g" и будка; за картинкой следует объявление, в котором говорится, что через неделю в субботу будет напечатано объяснение таинственного и ужасного хаоса образов. Объяснение является; но рядом с ним и новая загадка, еще труднее предыдущей; на картинке изображена клетка, заходящее солнце, слово "резать", колыбель и животное, название которого затруднился бы определить сам Бюффон.

Мне не везло относительно этих задач, я решил в жизни только одну из них. Плохо угадывал я и поэтическия шарады, часто несколько натянутые, как, например:

Такия трудности бывали не по моим умственным силам.

Раз в одном журнале я увидал ребус, исполненный лучше, нежели все те, которые я видал раньше. Он страшно заинтересовал меня.

Загадочная картинка состояла из буквы "А", фигуры, очевидно, очень добродетельного человека в длинном одеянии, с сумой, посохом и раковинами на шляпе; дряхлого старика с развевающимися седыми волосами и бородой; цифры "2" и человека на костылях, смотревшого на калитку из пяти брусков. О, этот ребус не выходил у меня из головы. Я увидал его в приморской библиотеке во время праздников; до появления следующого номера я уже возвратился в школу. Издание, в котором появилась эта замечательная картинка, принадлежало к числу дорогих, купить номер у меня не хватало средств; так что никаким образом я не мог добыть объяснения ребуса. Я решился победить трусость и, боясь забыть один из символов, записал их все по порядку. Когда я писал, мне в голову пришло одно толкование загадки: - старость пилигрима - убожество. Так ли я решил ее? Восторжествовал ли я или потерпел поражение? Наконец, тревога так овладела мною, что я решил написать издателю журнала, в котором был помещен ребус, умоляя его сжалиться надо мной и успокоить мой ум. Я не получил ответа. Может быть, редактор поместил ответ в "почтовом ящике" журнала, но, чтобы прочитать его, мне нужно было бы купить номер. Я останавливаюсь на подробностях, потому что этот маленький случай имел влияние (и немалое) на мою дальнейшую жизнь. Происшествие, о котором идет речь, заставило меня сочинить загадку. Я много раз стирал ее и снова писал на грифельной доске. Много волнений пережил я, придумывая, как бы лучше выразить ее словами. В окончательной и исправленной форме загадка гласила: "Почему молодой человек, кушающий пуддинг, который в его учебном заведении подают раньше мяса, походит на метеор?" "Потому что он лучезарен" (effulgent) {Игра слов: "effulgent" лучезарен - звучит, как "а full gent" полный молодой человек.}.

Конечно, этим выражалась только надежда! В сочинении не было ничего неестественного, преждевременного. Написана была загадка под влиянием чисто детского огорчения; для меня представляло известный интерес сделать намек на обветшалое обыкновение подавать пуддинг перед мясом в учебных заведениях с целью приостановить аппетиты воспитанников и физическое развитие этих молодых людей.

Хотя я написал мою загадку на недолговечной грязной доске непрочным грифелем, она не исчезла безследно. Ее повторяли; она стала популярной и ходила по всей школе, наконец, о ней узнал учитель. Этот, лишенный фантазии, человек не любил искусств. За мной послали. Учитель спросил меня - было ли это произведение плодом моего ума? Я ответил утвердительно и получил очень ощутительный и даже болезненный удар кулаком по голове и вдобавок приказание, хорошенько написать двести раз подряд слово: "Опасные насмешки", на той же самой доске, на которой впервые появилась моя загадка.

Несмотря на деспотизм этого ничего непонимавшого чудовища, всегда обращавшагося со мною, как с существом безполезным (хотя я отлично знал противное), я продолжал уважать гениев, блиставших на вышеупомянутом поприще, и уважение это росло вместе со мною.

Подумайте только об удовольствии, о восхищении, которое доставляют загадки людям со здоровым умом! Только подумайте о невинном чувстве торжества, которое испытывает человек, говоря целому обществу совершенно новую загадку! Один он знает ответ. Он в блестящем положении. Он всех заставляет ждать, улыбаясь спокойной, тихой улыбкой. Все остальные в его власти. Он счастлив - невинно счастлив.

Но кто составляет загадки?

Открою ли я великую тайну? Просвещу ли я непосвященных? Поведаю ли миру, как это делается? Да, поведаю.

По большей части загадки пишутся при помощи лексикона; однако, составление загадки до того утомляет автора, что без привычки невозможно заниматься этим делом долее четверти часа, не отдыхая.

Самый процесс ужасен. Прежде всего вам нужно чувствовать себя бодрым и живым; хорошо при кризисе запускать пальцы в волосы. Вы берете лексикон и, выбрав, одну какую-нибудь букву, просматриваете весь столбец, останавливаясь на каждом слове, которое кажется вам хоть сколько-нибудь подходящим; вы созерцаете такое слово со стороны, как художник, который отходит от своей картины, чтобы лучше разсмотреть ее. Вы крутите и перевертываете слово на все лады. Если ничего не получается из него, вы переходите к следующему. Особенно усердно займитесь существительными, так как из них можно больше извлечь пользы, нежели из других частей речи. Что же касается омонимов - плохи вы или уж очень несчастливы, если вам не удастся сделать из них чего-либо. Предположим, что вы обязаны составлять загадки каждый день, так как ваш обед зависит от успеха ваших стараний. Я беру ваш лексикон и наудачу развертываю. Предположим, что он открылся на букве "F", и что вы остановились на слове felt. Это прошедшее причастие глагола (to feel) чувствовать; вместе с тем слово felt значит войлок, то есть, обозначает название материала, из которого делаются шляпы. Вы разсматриваете слово. Нельзя ли будет задать вопрос так: "Почему шляпочник..." нет, "Почему на шляпочника всегда можно смотреть, как на разсудительного человека?" Потому что у него всегда есть (felt) войлок для его дела или потому, что он всегда все предусматривает {Не has always felt for.}.

Нет, не годится. Вы продолжаете: fen - болото. В болоте грязь. "Почему можно ожидать, что ирландские повстанцы непременно попадут в грязь?" - "Потому что их возмущение фенианское (fenian). Нехорошо. Но вам не хочется бросить это слово. Fen - болото и morass - тоже болото. Слово можно разделить так: More-ass, "more" - больше, "ass" - осел. Почему ирландский повстанец более осел, нежели плут? Нет, опять не то.

"Почему шляпа, сделанная из бобра, походит на землю, которая всегда приносит обильную жатву?" "Потому что ее можно назвать Fertile" (Fur-tile) {Слово fertile - плодородный, произносится, как слова "fur" (меховая) "tile" (шапка).}. Это годится. Не первоклассная загадка, но ничего, сойдет.

Составлять загадки все равно, что ловить рыбу; один раз вы поймаете маленькую форель, другой раз большую. Эта загадка, - маленькая форель, тем не менее, вы кладете ее в корзину. Теперь вы горячо предаетесь своему делу. Вы доходите до слово, Forgery (подлог), и снова останавливаетесь. Слово Forgery звучит, как слово for Jerry - для Джерри. Сложная первоклассная загадка! Она запутана и совершенно в Кольриджевском вкусе. "Если"... нет. "Почему господин, у которого есть любимый малолетний сын, по имени Иеремия, кладя за дессертом в карман грушу, упоминает об известном роде мошенничества, которое прежде наказывалось смертной казнью?" "Потому что при этом говорит: for Jerry {Forgery - подлог звучит, как слова for Jerry - для Джерри, уменьшительное от Иеремия.} (для Джерри)". В корзину!

Загадки обыкновенно льются потоком. Еще сложная того же типа. Fungus - гриб. Если хорошо воспитанная молодая особа, в шутку ударит своего кузена Августа лиловым с белым зонтиком и сделает ему больно, какой продукт растительного царства назовет она, в извинение? "Fungus - (поросль, гриб)" Fun gus - Шутка Гус {Gus уменьшительное от Августа.}. Туда же! Просмотрев все "F", вы отдыхаете немножко, потом, напрягая ум и снова схватив лексикон, вы опять открываете его. На этот раз перед вами С. Вы с надеждой останавливаетесь на слове "com" (хлеб, мозоль). У слова два значения, оно должно пригодиться. Нужно сделать, чтобы оно пригодилось! Это особенно благоприятный случай. Вы решаетесь составить загадку по правилам. Не нужно для этого обладать гениальностью. У слова два значения; следует только употребить то и другое; это чисто механическая работа. Почему жнец за работой похож на хиропедиста? Потому что он срезывает хлеб (com - хлеб, com - мозоль). Эта загадка составлена по правилам, безупречна, но неинтересна. Буква Е мало благоприятствует вам; вы переходите к В. Медленно вы доходите до глагола Bring - приносить; вы посмотрите на него тупым взглядом, вдруг вы оживаете. Bring - приносить. Brought - принесенный. Brought up - воспитанный и в то же время принесенный наверх. Brought up - годится. "Почему ящик для каменного угля, который Мэри принесла из кухни во второй этаж, походит на ребенка, вскормленного на рожке?" "Потому что эта корзина принесена (brought up) снизу наверх" {Brought up - относительно ребенка имеет значение вскормленный.}.

Вы снова делаете попытку; на этот раз ваши надежды покоятся на букве "H". Вы просматриваете столбцы и останавливаетесь на слове horse - лошадь. "Почему лошадь, запряженная в экипаж скряги, походит на военный пароход настоящого времени?" "Потому что ею правит screw - скряга {Screw - значит также пароходный винт.}. Hoarse - сиплый. "Почему род, члены которого подвержены горловой болезни, походит на Дерби?" "Потому что они сиплый род. Hoarse race - сиплый род. Horse race - лошадиная порода".

Однако, не всегда работа с лексиконом дает такую крупную добычу; это тяжелый, истощающий труд и хуже всего в нем то, что ему и конца нет; скоро вы теряете возможность отделываться от вашего занятия, даже в минуты отдыха. Больше: вам кажется, будто вы должны вечно думать о вашей специальности, чтобы не упустить удобного случая, который, может быть, иначе никогда не представится вам. Это-то и делает эпиграмматическую литературу утомительной. Сидите ли вы в театре, возьмете ли газету, спрячетесь ли в уголок с романом в руке, все равно ваша профессия не перестает преследовать и терзать вас. Диалог в театре, слова книги могут вам внушить что-либо и потому вам приходится быть настороже.

Ужасное, с ума сводящее ремесло! Составляя загадки, вы гораздо скорее избавитесь от излишней полноты, нежели в течение недели, взбегая ежедневно на гору, закутавшись в теплое одеяло или пройдя систематический курс турецких ванн.

Сверх того, составителю загадок приходится переносить многое, когда он пристраивает свои готовые произведения. Для сбыта вашего товара существует публичная продажа и частная. Общественный спрос на наш товар не велик и, должен сознаться, с ним обходятся не особенно милостиво. Журналов, печатавших наши ребусы и загадки, немного, а редакторы и издатели этих журналов не особенно гонятся за произведениями этого рода литературы. Загадке или ребусу приходится долго стучаться в дверь редакции и часто их помещают только потому, что в номере осталось свободное место. Когда мы помещены, мы всегда, заметьте всегда, занимаем самое последнее место, внизу столбца или последней страницы журнала, вместе с неизбежной шахматной игрой, в которой белые в четыре хода дают мат противной партии. Одна из лучших моих загадок - лучшая, мне кажется, - стучалась в редакцию журнала целых шесть недель, прежде чем публика прочла ее. Вот что говорилось в ней: "Почему маленький человечек, вечно рассказывающий длинные неинтересные истории, похож на известный новый род ружей? Ответ: "Потому что он скучный маленький человек (small-bore) {Small-bore - в то же время обозначает узкое дуло.}.

По случаю этой шарады я узнал, что произведения эпиграмматических писателей сбываются и в частные руки. Один господин, не сказавший своего имени (я тоже не назову его фамилии, хотя отлично знаю ее) пришел в редакцию журнала, поместившого эту шараду, на следующий же день после того, как она появилась, и спросил имя и адрес её автора.

Помощник издателя журнала - мой верный друг, я обязан ему многим; он сообщил этому джентльмэну мою фамилию и мой адрес; и вот, в один прекрасный день на мою лестницу, задыхаясь, взобрался господин средних лет. Его глаза лукаво блестели; вокруг его рта лежали юмористическия складки. И глаза, и рот обманывали людей, так как у моего друга не было ни капли остроумия. Он представился мне, говоря, что поклоняется гению, а потому, как прибавил он с любезным движением руки, мой покорный слуга желал бы знать, соглашусь ли я доставлять ему время-от-времени образчики эпиграмматической литературы, то шараду, то эпиграмму, то историйку, которую было бы возможно рассказать в коротких, но эффектных словах. Он желал лишь, чтобы все было совершенно ново и оригинально, и сделано только для него одного. Он хотел, чтобы ни одно человеческое существо не знало того, что будет написано исключительно для него. Мой джентльмен прибавил, что он хорошо заплатит и действительно предложил мне такия условия, от которых я открыл глаза во всю их ширину.

Скоро я узнал, чем был мой друг, Прайс Скрупер. Я называю его из приличия вымышленным именем, но немного похожим на настоящее его имя; он был блюдолизом и приобрел некоторую временную репутацию остроумного человека, которую кое-как составил себе, имея всегда в запасе новый рассказ. Скрупер больше всего на свете любил обедать за чужим столом. Он постоянно с ужасом думал о том, что может наступить время, когда он станет получать меньшее количество приглашений. Таким-то образом завязались отношения между нами, между мною, эпиграмматическим писателем, и мистером Скрунером-блюдолизом.

В первый же его визит я снабдил его одною или двумя хорошенькими вещицами. Я дал ему историю, которую мой отец рассказывал мне, бывало, в моем детстве. За нее я был спокоен, так как уже давно она поросла травой забвения. Кроме того я снабдил его двумя-тремя шарадами, бывшими у меня; оне были так плохи, что никто не мог подумать, что их составил специалист. Доставив ему подобный материал, я от него получил средства прожить некоторое время. Мы разстались довольные друг другом.

Мы постоянно видались с Скрупером; я давал ему загадки, шарады и т. д., он вознаграждал меня за это деньгами. Конечно, как при всяких коммерческих отношениях на земле, и у нас со Скрупером выходили маленькия неприятности, хотл я вообще ладил с заказчиком. Иногда Скрупер жаловался на то, что некоторые из моих острот не имели успеха, т. е. приносили ему мало выгоды. Что было отвечать на это? Не мог же я сказать ему, что это случилось по его вине и только рассказал ему историю Исаака Вольтока о священнике, который, услыхав проповедь одного из своих собратьев, произведшую на него огромное впечатление, попросил ее взаймы. Он попробовал рассказать ее своим собственным прихожанам, но, вернувшись, жаловался на то, что потерпел полную неудачу, что его слушатели остались совершенно холодны к его красноречию. Вот каким ответом уничтожил его автор проповеди. "Я одолжил вам, - сказал он, - мою скрипку, но не смычек", подразумевая под этим, как объясняет Исаак, "я не одолжил вам таланта и ума, с которыми следовало произнести поучение!"

Мой друг, повидимому, не понял смысла этого анекдота. Мне кажется, когда я рассказывал его, он старался только запомнить историю для того, чтобы в будущем воспользоваться ею, получив от меня таким образом новый рассказ. Это было низко с его стороны. М-р Скрупер от природы был непоправимо глуп, да вдобавок поглупел от старости; он нередко забывал или перепутывал то, в чем заключалась вся соль истории; нелепым образом изменял ответы на загадки и шарады. Я ему щедро поставлял их, работая изо всех сил. чтобы приготовить для него загадки, пригодные для его требований. Так как Скрупер вечно обедал у кого-нибудь, то ему больше всего подходили застольные шарады, намекающия на вещи, связанные с удовольствиями, которые доставляет обед, и я поставлял их ему в большом количестве. Вот несколько образчиков таких шарад:

"Почему вино (заметьте, как легко задать этот вопрос после обеда!), приготовленное для британского рынка, похоже на дезертира армии?"

"Потому что оно всегда бывает разбавлено (Brandied {Brandied значит также заклейменный.}) водкой, перед тем, как его отпускают в продажу".

"Почему корабль, которому предстоит вытерпеть бурю, до достижения места назнаения, походит на вино, к которому обыкновенно примешивают кампешское дерево и тому подобные вещества?"

"Потому что оно претерпевает многое до прибытия в порт {It goes through а great dea! - претерпевает многое - говорится о корабле.

Goes through а deal - проходит через дерево - говорится о вине.}".

"Какая часть отделки в наряде женщины походит на первоклассный Ост-Индский херес?"

"Та, которая огибает воротник" {Cape - воротник и в то же время cape - мыс; подразумевается мыс "Доброй Надежды".}.

Труднее всего для Скрупера было, по его словам, (он был откровенен со мною, как бывают откровенны люди со своими докторами или адвокатами), итак, самое трудное было для него запоминать, в каком из домов он рассказывал ту или другую историю или задавал ту или другую шараду; для кого загадка будет новостью, кому она уже известна? Иногда Скрупер спрашивал ответ на загадку вместо того, чтобы задать вопрос, что производило смущение; иногда он задавал вопрос верно, а когда все общество не могло найти ответа, говорил ответ на другую загадку.

Раз мой патрон пришел ко мне в сильнейшем негодовании.

в моей собственной загадке?

- Могу я спросить, - вежливо сказал я, - как вы задали вопрос?

- Конечно; я сказал: "Почему мы имеем право думать, что меккские пилигримы предпринимают путешествие с коммерческими намерениями?"

- Верно, - сказал я. - А ответ?

- Ответ, - продолжал мой патрон, - был таким, каким вы его дали мне: "Потому что онц идут туда ради Магомета".

profit - выгода и prophet - пророк, звучат одинаковым образом). Мистер Скрупер извинился.

Я подхожу к концу моего рассказа. Конец его грустен, как конец истории короля Лира. Хуже всего то, что мне приходится сознаться в жалкой слабости с моей собственной стороны.

Я получал очень недурной маленький доход от м-ра Скрупера; но однажды утром ко мне пришел совершенно незнакомый мне господин; как и м-р Скрупер, это был человек средних лет, тоже со сверкающими глазами и юмористическим ртом, тоже блюдолиз, с двойной фамилией. Я буду называть его м-р Керби Постлесует, и подойду таким образом так близко к настоящему, имени, как возможно.

М-р Керби Постлесует пришел за тем же, за чем взошел и Скрупер наверх моей лестницы. Он тоже прочел одно из моих произведений в журнале (так как я все чаще имел дело с прессой); ему тоже нужно было поддержать свою репутацию. Находя, что его воображение и ум часто отказываются ему служить, он пришел ко мне с предложением, которое когда-то сделал мне и Прайс Скрупер. Несколько мгновений я не мог перевести духа от странности совпадения; безмолвно я смотрел на него таким взглядом, по которому он мог бы решить, что вряд ли я могу дать ему что-либо блестящее. Тем не менее я, наконец, пришел в себя. Говорил я очень осторожно, но под конец выразил готовность войти в сделку с моим новым нанимателем. Мы скоро условились с ним. М-р Керби Постлесует сделал мне еще более щедрые предложения, нежели м-р Прайс Скрупер. Меня затрудняло только одно: следовало очень быстро доставить желаемое этому джентльмену. Он очень торопился, так как в тот же день ехал на обед и ему было более чем важно отличиться. Он желал поручить от меня что-нибудь выходящее из ряду. Он не станет торговаться, но просит чего-нибудь замечательного. Больше всего ему хотелось бы иметь загадку, совершенно новую загадку.

Я перебрал все мои запасы, я ограбил мой пюпитр, а он все еще не был доволен. Вдруг в моей голове блеснула мысль о том, что у меня есть нечто совершенно подходящее: загадка, намекавшая на современный вопрос, на предмет разговора, бывший на устах всех в то время; было бы более, чем легко навести речь именно на эту тему. Словом, я нашел отличную вещицу. Одно только сомнение мучило меня, не продал ли я уже этой вещи моему первому патрону? Вот в чем состоял вопрос и я никак не мог дать себе ответа на него. Жизнь человека, предающагося составлению загадок, настоящий хаос; особенно же моя, ведь я работал и для общественной литературы, и для частных лиц. У меня не было ни книг, ни росписок какого бы то ни было рода, словом, никаких следов сделок. Одно заставляло меня предполагать, что загадка еще не была пущена в оборот, а именно, я отлично знал, что Скрупер не говорил мне, имела ли она успех или потерпела неудачу. Скрупер же всегда сообщал мне о том, какое впечатление производили мои вещи на слушателей. Я долго колебался, наконец, решил сомнение в мою пользу (уж очень княжескую награду предложил мне мой новый патрон) и передал мое произведение искусства м-ру Керби Постлесуету.

возможность исполнить свое намерение. Но это было невозможно. Я даже не знал, где живет мой новый заказчик. Мне оставалось только ждать и успокоивать себя.

Оба лица, исправлявшия главные роли в вечернем представлении, очень подробно, не без раздраженных комментариев вскоре рассказали мне о том, что случилось вечером этого достопамятного дня. Да, ужасно сказать, на следующий же день оба мои патрона явились ко мне в страшном бешенстве, чтобы рассказать мне о том, что произошло, называя меня первой главной причиной несчастия. Оба казались вне себя, но Постлесует был особенно взбешен. По словам этого джентльмена, он в назначенное время отправился к господину, пригласившему его и который, как он мне заявил, был почтенной личностью. Постлесует очутился среди самого избранного общества. Он хотел придти позже всех, но ждали какого-то Скрупера или Прайса, или что-то в этом роде, может быть, Прайса Скрупера. По словам Постлесуета, Скрупер тоже скоро приехал и общество пошло обедать.

По время обеда (не буду распространяться о его великолепии) эти два джентльмена все время мешали друг другу (в этом отношении оба рассказа вполне сходятся между собой), противореча один другому, прерывали друг друга, не давали времени рассказывать истории, наконец, между ними возгорелась такая ненависть, какую христиане иногда чувствуют, вкушая за одним столом хлеб-соль. Полагаю, что каждый из моих заказчиков уже слышал о своем противнике, как о блюдолизе, хотя и не встречал его, и был готов заранее ненавидеть своего собрата. Строго придерживаясь рассказа Постлесуета, я вижу, что все это время, даже раздраженный поведением моего первого патрона, он утешался надеждой на оружие, которое в известную минуту могло окончательно победить его соперника. Этим оружием была моя загадка, касавшаяся вопроса дня. Наконец, наступило решительное мгновение; я дрожу, вспоминая рассказ Постлесуета. Обед окончился, стали разносить вино и Керби Постлесует тихо, вкрадчиво, с ловкостью старого практика, начал направлять разговор на нужную ему тему. Он сидел очень близко от моего первого патрона, Прайса Скрупера. Как же удивился м-р Постлесует, услыхав, что и Скрупер тоже направляет разговор на вопрос дня!

"Не видит ли он, что мне нужно и не играет ли он мне в руку? - подумал мой позднейший клиент. - Может быть, он уже не такой дурной малый. Я сделаю другой раз то же самое для него".

Но недолго длилось такое дружелюбное настроение. Послышались одновременно два голоса.

- Этот вопрос внушил мне сегодня утром загадку...

М-р Керби Постлесует:

- Совершенно внезапно я взглянул на это дело с точки зрения загадок сегодня утром.

Мои клиенты внезапно замолчали.

- Именно.

Весь стол умолк. Кто-то из присутствовавших нарушил тишину, заметив:

- Какое странное совпадение!

- Я настойчиво желаю слышать вашу загадку, м-р Постлесуст, - произнесла хозяйка дома. (Она благоволила к моему второму патрону).

И вот, оба они замолкли, потом оба заговорили сразу - дуэт повторился.

М-р Прайс Скруперь:

- Почему атлантический кабель в теперешних условиях...

- Почему атлантический кабель в теперешних условиях...

Все зашумели, заволновались.

- Повидимому, наши загадки довольно сходны? - заметил Постлесует с горечью и мрачно взглянул на моего первого заказчика.

- Это необычайная странность, - возразил Скрунер.

- Во всяком случае, - скажите нам одну из загадок, - повторил хозяин дома. - Быть может, в них похожи только первые слова, а дальше они не сходны. Ну, Скрупер.

- Да, дайте нам прослушать одну из загадок до конца, - сказала хозяйка дома и посмотрела на м-ра Постлесует. Но он мрачно молчал.

Прайс Скрупер воспользовался этим обстоятельством и договорил свой вопрос до конца.

- Почему, - спросил он, - атлантический кабель в теперешних условиях походит на школьного учителя?

- Напротив, это моя загадка, уверяю вас, - упрямо возразил м-р Скрупер. - Я составил ее, когда брился сегодня утром.

Снова наступила пауза; молчание нарушалось только короткими восклицаниями удивления присутствовавших. Больше всех волновался все тот же гость. Снова хозяин дома явился на выручку моих заказчиков.

клочке бумаги ответ, свернет его и передаст мне. Если ответы окажутся идентичны, совпадение будет, действительно, необыкновенно.

- Кроме меня никто не может знать ответа, - заметил м-р Скрупер, написав свой ответ на бумажке и свернув ее в трубочку.

- Только я и могу знать ответ, - заметил он.

Хозяин дома развернул билетики и прочел их один за другим. Ответ, написанный мистером Прайсом Скрупером, гласил: "Потому что его поддерживают буйки". Ответ, написанный мистером Керби Постлесуетом: "Потому что его поддерживают буйки" {Buoys - буйки, звучит, как Boys - мальчики.}.

Произошла сцена, посыпались обвинения. Как я сказал, на следующее утро оба мои патрона явились ко мне. Впрочем, им не пришлось много говорить; разве я не держал их обоих в руках? Страннее всего то, что с этого времени начался упадок моего профессионального значения. Конечно, мои заказчики навсегда разстались со мною. По мне следует сказать, что и моя способность составлять загадки, тоже оставила меня навек. Проводя утро с лексиконом, я все меньше и меньше находил материала и только две недели тому назад, в прошедшую среду, я послал в один еженедельный журнал ребус, состоявший из странного сочетания предметов; я изобразил: жирафу, стог сена, полу-месяц, человеческий рот, написал "я жалею", дальше виднелась собака, стоящая на задних ногах, и весы. Ребус напечатали; он занял, поразил публику. Но у меня нет ни малейшого представления о том, что он значит - и я погиб!