Американские очерки.
Глава IV. Ловель. Железная дорога и фабрика.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Американские очерки. Глава IV. Ловель. Железная дорога и фабрика. (старая орфография)

IV.
Ловель.
Железная дорога и фабрика.

Прежде чем покинуть Бостон, я посетил Ловель, и так как это - очень интересное местечко, то я и хочу познакомить с ним читателя.

В эту поездку я впервые познакомился с американской железною дорогой. Описание её легко сделать, так как все железные дороги почти одинаковы.

Здесь нет вагонов первого и второго классов, как у нас, но здесь есть мужские и дамские вагоны; в первых все курят, а в последних никто не курит. А так как белые люди никогда не ездят с черными, то есть еще вагоны для негров - род длинных, неуклюжих сундуков.

Тряски, шума и стен много, окон мало; паровик, свисток и звонок.

Вагоны похожи на омнибусы, но больше: в них помещается тридцать, сорок и даже пятьдесят человек. Места крест-на-крест и сидят на них по двое. Среди вагона - печь, которую топят каменным углем, и нестерпимо жарко, так что от жары в вагонах стоит туман.

В дамских вагонах сидят много джентльменов с лэди, а также и лэди одне, потому что в Америке женщина может ехать одна совершенно безопасно и куда ей угодно. Кондуктора особой формы не имеют. Кондуктор входит и выходит из вагона, когда ему вздумается; заложив руки за спину и прислонясь к стене, он иногда уставится и во все глаза смотрит на вас, если вы окажетесь иностранцем, а то еще заведет с пассажирами разговор о вас. Много газет в руках, но их мало читают. Всякий говорит с кем хочет, с знакомым и незнакомым.

Если вы - англичанин, то вас спрашивают, похожи ли американския железные дороги на английския и так же ли быстро ходят поезда здесь, как и там. Если вы говорите, что английския дороги лучше, а поезда быстрее, вам не верят и недоверчиво замечают: "да!?"

Если лэди пожелает занять место какого-нибудь джентльмена, то место тотчас же с большою любезностью уступается.

О политике говорят много, точно также о банках и о хлопке. Люди тихие избегают говорить о президентстве, ибо через три с половиной года будут новые выборы, а чувство партий очень сильно.

Обыкновенно полотно железной дороги очень узко, только за исключением дорог с соединительными ветвями.

Дорога идет в глубокой лощине, а потому из вагона вид не обширный.

Характер местности все один и тот же. Миля за милей тянутся невысокия коренастые деревья, из коих некоторые опрокинуты бурей; то стоят они группами, то по-одиночке. Почва смешанная. Каждая лужа стоячей воды покрыта гнилою корой из растительных веществ; с каждой стороны сучья, стволы и пни, во всевозможном положении упадка, разложения и запущения.

Изредка вы выезжаете в открытую местность с блестящим озером или рекой, которые по-нашему очень велики, но по-здешнему так малы, что даже не имеют особенного названия. Вот промелькнет перед вами вдали городок с белыми домиками, церковью и школой; но не успеете вы разглядеть их, как уже снова темная ложбина и опять деревья, пни и лужи, точь-в-точь как несколько минут тому назад, и вам кажется, что по какому-то волшебству вы перенеслись опять назад.

Поезд останавливается среди лесов, куда, кажется, забраться так же трудно, как и выбраться оттуда, переезжает шоссейные дороги, на которых нет ни застав, ни полицейских, ничего, кроме деревянной арки, на которой написано: "Когда раздастся звонок, ожидайте локомотива". Потом поезд снова мчится стремглав через леса, выбегает на равнину, проносится снова через деревянные арки, гремит опять по жесткой почве, перелетает через мосток, который на один краткий миг заслоняет свет, внезапно пробуждает заснувшие отголоски в главных улицах какого-нибудь большого города и наудачу, как ни попало, очертя голову, бросается на середину дороги. Ремесленники заняты своею работой, многие из жителей высовываются из окон и дверей, мальчики играют в коршуны, мужчины курят, женщины болтают, дети кричат, свиньи копаются в песке, не привыкшия лошади ржут и бросаются к самым рельсам - и вот бешеный дракон рвется вперед вместе с своим поездом вагонов, бросая по всем направлениям ливни горящих звезд от своего дровяного топлива, - гремит, шумит, шипит, завывает и трепещет, пока, наконец, измученное жаждой чудовище не остановится, чтобы напиться; народ столпится вокруг и вы опять свободно можете подышать.

На станции в Ловеле меня встретил господин, хорошо знакомый с здешними фабриками; я с радостью отдался под его руководство и мы тотчас же поехали в ту часть города, где находятся фабрики - цель моей поездки сюда. Ловель только-что достиг совершеннолетия, т. е., если память не изменяет мне, этот фабричный город существует всего двадцать один год. Ловель - большое, многолюдное и богатое место. Указанная его молодость прежде всего кидается в глаза и придает ему какую-то странность, которая кажется забавною посетителю Старого Света. Был грязный зимний день и кроме грязи, иногда доходящей до колен, на улицах ничего мне не было здесь знакомого. На одной улице стояла только-что выстроенная церковь, но у нея не было еще колокольни и она была еще не разрисована, так что имела вид большого склада, только без вывески. На другой улице была большая гостиница, стены и колонны которой были до того воздушны, что она казалась выстроенной из карт. Проходя мимо нея, я старательно притаил дыхание, чтобы не сдуть ее, а увидав на крыше рабочого, я задрожал при мысли, что под ним обрушится все здание. Самая река, двигающая машины на фабриках (оне все работают водяною силой), как будто получает совсем особенный характер от свежих, красивых, кирпичных строений, среди которых она протекает. Каждая булочная, каждая лавка как будто открыта только со вчерашняго дня, - вывески с блестящими золотыми буквами как будто только сейчас повешены, - а когда я увидал женщину с недельным ребенком на руках, то я безсознательно удивился, откуда он мог взяться, - что он мог родиться в таком юном городе, мне и в голову не пришло.

В Ловеле много фабрик, из коих каждая принадлежит обществу владельцев, как мы бы сказали, а в Америке говорится - "корпорации".

Я был на нескольких из этих фабрик: на шерстяной, ковровой и хлопчато-бумажной, - осмотрел их во всех подробностях и видел их в обыкновенном виде, без всякого приготовления или отступления от ежедневных занятий. Могу прибавить, что я хорошо знаком с фабричными городами Англии и посетил много фабрик в Манчестере и других местностях.

Эти девушки были хорошо одеты, а это уже включает в себе большую опрятность. На них были шляпки, шали и теплые шубки, и оне не носили грязных деревянных башмаков, тем более, что было место, куда, не опасаясь за целость и сохранность, оне могли положить все и даже замыть запачканное. Оне были здоровы и крепки и не имели несчастного вида вьючных животных. Комнаты, где оне работали, были также хорошо убраны. На окнах в некоторых из них стояли зеленые растения для уменьшения яркого света; воздух везде был настолько свеж, настолько было чистоты и удобства, насколько это допускал род производимого здесь дела. Все фабричные живут близ фабрики, в ближайших и нарочно приспособленных к этому домах. Владетели фабрик очень заботятся о том, чтобы дома эти не занимались кем-либо другим. Если содержатели этих домов оказываются плохими людьми и жильцы на них жалуются, то дома у них отбираются и передаются в другия, более надежные, руки.

Дети также употребляются на фабрике, но мало. Закон требует, чтоб они работали не более девяти месяцев в год, а остальные три употреблялись на их образование. С этою целью в Ловеле заведены школы. Церкви и часовни существуют для различных вероисповеданий, чтобы каждый мог отправлять обряды своей собственной религии.

В некотором отдалении от фабрик, в лучшем и самом высоком пункте местечка, стоит их больница и приют для убогих; это лучшее здание этой части города и было построено одним из значительнейших купцов. Подобно бостонским учреждениям, здание не состоит из длинных отделений, а из отдельных комнат со всеми удобствами жизни. Главный доктор живет в том же доме, и будь пациент членом его собственной семьи, он не мог бы пользоваться лучшим уходом и большею внимательностью. Плата для каждой пациентки назначена три доллара или двенадцать английских шиллингов; но никогда ни одна девушка не исключается за неимение средств платить за себя. Но что этих средств всегда хватает, всего лучше доказывает то, что в июле 1841 года не менее девятисот семидесяти пяти этих девушек были вкладчицами ловельского сберегательного банками вклад их в сложности всех отдельных сбережений простирался до ста тысяч долларов, или до двадцати тысяч английских фунтов.

Я сейчас передам три факта, которые очень поразят многих читателей по сю сторону Атлантического океана.

журнала, называемого Ловельское Приношение (вместилище оригинальных статей, писанных исключительно женщинами, работающими на фабриках), который ежедневно печатается, издается и продается, и из которых я увез с собою страниц четыреста и все прочел с начала до конца.

О литературных достоинствах этого Ловельского Приношения, у Диккенса носит название "English Annals".}. Приятно найти, что многие из рассказов говорят о фабриках и о рабочих, что они внушают самоотречение и довольство малым и учат хорошим правилам жизни. Все произведения дышат горячею любовью к красотам природы.

В ловельских библиотеках для чтения мало найдется намеков на щегольския платья, выгодные замужства, красивые дома и разсеянную жизнь. Некоторые найдут странным, что в подписях этих статей стоят всегда красивые имена, но это американский обычай: здесь часто меняют дурные имена на красивые, - это стоит или дешево, или даже ничего, - и ни одно заседание не обойдется без того, чтобы какая-нибудь Мэри-Анна не сделалась Бевелиной и т. п.

В этом кратком отчете о Ловеле и в выражении того удовольствия, которое мне доставила моя поездка туда, я старательно избегал сравнений тех фабрик с нашими. Многия обстоятельства, развившияся в наших мануфактурных городах, не развились здесь; в Ловеле нет фабричного населения в настоящем смысле слова, ибо эти молодые девушки (часто дочери мелких фермеров) иногда приходят сюда из других штатов, остаются несколько лет на фабрике, а затем возвращаются домой.

Вечером по той же дороге я вернулся в Бостон. Один из пассажиров старался изложить моему спутнику (разумеется, не мне) истинные основания, на которых должны писаться путешествия по Америке англичанами. Я представился спящим, но полузакрытыми глазами смотрел в окно во все время пути и нашел достаточно развлечения в наблюдении за огнем; утром его не было видно, а теперь он ярко блестел в темноте: мы ехали в вихре блестящих искр, которые кружились над нами, как хлопья огненного снега.