Американские очерки.
Глава V. От Ворсестера до Нью-Йорка. Ворсестер. - Река Коннектикут. - Гартфорд. - Нью-Гавен. - До Нью-Йорка.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Американские очерки. Глава V. От Ворсестера до Нью-Йорка. Ворсестер. - Река Коннектикут. - Гартфорд. - Нью-Гавен. - До Нью-Йорка. (старая орфография)

V.
От Ворсестера до Нью-Йорка.
Ворсестер. - Река Коннектикут. - Гартфорд. - Нью-Гавен. - До Нью-Йорка.

Покинув Бостон в субботу, 5-го февраля, после полудня, мы поехали по другой железной дороге в Ворсестер, хорошенький городок Новой-Англии, где мы поместились под гостеприимным кровом губернатора штатов до понедельника утра.

Эти городки и города Новой-Англии всего лучше характеризуют Америку и американцев. Хорошо содержимых лугов и лужаек здесь нет, а трава сравнительно с нашими пастбищами тучна, сочна и дика; но здесь в изобилии можно найти отлогия покатости, холмы, окруженные лесом долины и прозрачные ручьи. В каждой небольшой колонии есть церковь и школа, выглядывающия между белыми крышами домов и тенистыми деревьями. Резкий сухой ветер и легкий мороз сделали дорогу до того твердой, что казалось мы едем по граниту. Все предметы, разумеется, носили отпечаток новизны. Все строения имели вид выстроенных и разрисованных в это самое утро. В ясном вечернем воздухе каждая резкая черта кажется еще резче. Cтроения были, по обыкновению, легкия и красивые; казалось, можно было видеть все сквозь эти деревянные жилища, позади которых садилось вечернее солнце; думалось, что у жителей не могло быть никаких тайн, которые можно бы было скрыть от людского любопытства. Светлые огоньки в домах, видимые через незавешенные окна, казалось только-что сейчас были зажжены. Все было светло и ново в этом тихом, чистеньком городке. На другое утро, когда солнце было ярко и колокола весело звонили, а горожане в своих лучших платьях шли в церковь, в городе царило хорошее, праздничное спокойствие, которое было особенно приятно чувствовать после бурного океана и шума большого города.

Мы поехали на следующее утро опять по железной дороге в Спрингфильд, а оттуда собирались проехать в Гартфорд. Разстояние между ними всего двадцать пять миль, но в это время года дорога была так плоха, что путешествие это взяло бы часов десять или двенадцать. К счастью нашему, зима эта была удивительно тепла, а потому и водяное сообщение открыто, то-есть река Коннектикут не замерзла. Капитан маленького парохода, который в этот день собирался совершить свою первую поездку в этом году (вторую поездку в феврале на памяти людей, я думаю), предложил нам места на своем пароходце и только ожидал нашего приезда, чтобы тронуться.

Мы поспешили туда, и он, верный своему слову, тотчас же дал сигнал к отплытию. Пароходец этот не даром назывался маленьким; я не спрашивал, но полагаю, что у него было не более половины сил небольшого пони. Мистер Паон, знаменитый карлик, мог бы счастливо прожить и умереть на этом пароходце, у которого окна были величины обыкновенного жилого дома с красными занавесками, придерживаемыми, висящими у подоконников, шнурками, так что каюта имела вид крошечной гостиной для лиллипутов в каком-нибудь общественном здании, которое, вследствие наводнения или какого-либо другого водяного случая, поплыло и теперь направлялось неизвестно куда. Но даже и в этой комнате было кресло для качанья: в Америке никуда нельзя ехать без такого кресла. Пароходец был так мал, что я боюсь определять его размеры; но я могу сказать, что мы все держались вместе посреди палубы, боясь нарушить его равновесие, в случае чего он, разумеется, кувыркнулся бы.

Целый день шел дождь, и до того сильный, что я не запомню такого ливня, кроме одного раза в горах Шотландии. По реке плавало множество льдин, которые то и дело разбивались и трещали под нами, а глубина воды не изменялась ни на одну йоту, несмотря на то, что мы ехали зигзагами, чтоб избежать больших масс льда, несшихся по течению. Тем не менее мы быстро подвигались вперед. Хорошо закутанные, мы не обращали внимания на погоду и наслаждались путешествием.

Коннектикут - красивая река, и берега её летом, без сомнения, очень живописны; по крайней мере так сказала мне в каюте одна молоденькая лэди, а она должна была быть хорошим ценителем красоты, если только обладатель качества умеет ценить его в других предметах, ибо существа красивее её я никогда не видал.

После двух с половиной часов езды (включая и короткую остановку в одном городке, где нас встретили выстрелом из ружья, ствол которого был значительно больше нашей трубы) мы достигли Гартфорда и немедленно отправились в очень хорошую и удобную гостиницу во всяком отношении, за исключением спален, которые, как и всюду, где мы только были в Америке, за неимением штор на окнах, приучали к раннему вставанью.

Мы пробыли здесь четыре дня. Город великолепно расположен между зелеными горами; почва богата, покрыта хорошим лесом и хорошо возделана. Общество местной законодательной власти Коннектикута в давно минувшия времена установило знаменитый свод законов, известный под названием "синих законов", в числе которых, между многими другими постановлениями, было следующее: кто поцелует свою жену в воскресенье, тот наказывается палками. Слишком много пуританизма существует еще до сих пор в этой части Америки, но, несмотря на это, пуританские обычаи не повлияли на народ, не сделали его менее грубым и не поселили в нем мысли о равенстве. Я слыхал, что в других местах пуританизм имел и имеет влияние на народ, но здесь он никогда иметь его не будет.

В Гартфорде существует тот знаменитый дуб, под которым была спрятана грамота Карла V-го. Теперь он стоит в саду одного джентльмена, в State-House, где находится и самая грамота.

Палата суда здесь такая же, как и в Бостоне, да и все учреждения общественные почти в таком же состоянии. Приют для умалишенных и приют для глухонемых ведутся отлично. Я часто спрашивал себя в то время, как ходил по дому умалишенных: кто здесь служащие и кто пациенты, - и только слова, которыми обменивался с ними доктор, объясняли мне это. Разумеется, мое замечание относится только к их виду, а не к речам, ибо у сумасшедших и речи сумасшедшия.

Тут была маленькая, жеманная, старая лэди с смеющимся, веселым личиком, которая подбежала ко мне с другого конца корридора и с необыкновенною любезностью предложила следующий вопрос:

- Что, Понтефракт все еще процветает в Англии, сэр?

- Да, процветает, мэм, - отвечал я.

- Когда вы его видели в последний раз, он был?...

- Совершенно здоров, мэм, очень здоров. Он просил меня передать вам свой привет. Я никогда не видел его здоровее.

При этом известии лэди пришла в восторг. Поглядев на меня несколько минут, чтоб увериться, что я говорю правду, она отбежала, на несколько шагов, опять подбежала, сделала скачок вперед (перед которым я, разумеется, отступил) и сказала:

- Я допотопная женщина, сэр.

Я подумал, что самое лучшее будет сказать ей, что я это и подозревал, а потому так и ответил.

- Это чрезвычайно гордое и приятное положение быть допотопной женщиной, сэр, - лепетала старая лэди.

- Я думаю, что так, мэм, - заметил я.

Старая лэди послала поцелуй на воздух, сделала скачок, улыбнулась и побежала опять по корридору самым необыкновенным манером и грациозно вошла к себе в комнату.

В другой комнате мы видели пациента, который помешан на осаде Нью-Йорка. Один пациент был помешан на любви и музыке. Сыграв марш своего сочинения, он пригласил меня к себе в комнату, где сообщил мне, что он знает, что это за дом, живет здесь по собственной причуде и скоро собирается выйти отсюда, а затем попросил меня не рассказывать о нашем разговоре. Я уверил его в своей скромности и вышел к доктору. В корридоре нам попалась хорошо одетая, с спокойными манерами лэди; вынув лист бумаги и перо, она просила написать несколько строк, чтоб иметь образчик моего почерка. Я исполнил её желание, и она ушла.

- Мне кажется, что я имел уже подобные свидания с некоторыми лэди вне этого дома, а потому надеюсь, что она не помешанная?

- Нет, помешанная.

- А на чем, на почерках?

- Нет, она слышит голоса в воздухе.

Хорошо, - подумал я, - было бы, еслибы можно было запирать так ложных пророков, которые говорят то же, что и она.

около двухсот преступников. Мне указали здесь место, где был убит сторож преступником, сделавшим попытку бежать. Мне показали также женщину, которая за убийство мужа содержалась уже шестнадцать лет.

- Думаете ли вы, что после такого долгого заключения у нея есть мысль и надежда на освобождение? - спросил я у моего проводника.

- О, да, разумеется, есть, - отвечал он.

- Но, я думаю, у нея нет шансов получить свободу?

- Право не знаю (это, между прочим, национальный ответ). Друзья её не хлопочут об этом. Просьба с их стороны могла бы, быть-может, уладить дело.

в Нью-Гавен. Мы приехали туда около восьми часов вечера, после трехчасового путешествия, и остановились на ночь в лучшей гостинице. Нью-Гавен, известный также под именем "Города Вязов", великолепный город. Многия из его улиц обсажены рядами старых вязов и те же деревья окружают Sale College - заведение, пользующееся довольно большой известностью и репутацией. Различные отделения этого учреждения, находящагося в центре города, разбросаны по большому парку и едва видны из-за тенистых деревьев. Вид его похож на вид старого собора в Англии, и когда деревья одеты листьями, он должен быть очень красив. Даже и зимой здания и деревья, перемешанные между собой, дают ему вид и городской, и деревенский, что чрезвычайно оригинально.

После одного дня отдыха здесь мы рано утром отправились в гавань, чтобы сесть на почтовый пароход, отправлявшийся в Нью-Йорк. Это был первый пароход порядочной величины, который я видел в Америке.

Главное отличие в наружности этих пароходов от наших заключается в том, что они сидят не глубоко в воде и большая часть их корпуса находится над водой. Главная палуба закрыта со всех сторон и полна товаром; над ней есть еще другая палуба; рулевой с рулем сидит в будочке на передней части корабля; пассажиры большею частью держатся внизу и только в очень хорошую погоду выходят на палубу.

Обыкновенно на нижней палубе находится контора, в которой вы платите за свой проезд; есть дамская каюта, есть и склад для багажа; короче сказать, есть множество таких обстоятельств, которые делают отыскание мужской каюты затруднительным. Эта последняя тянется во всю длину корабля и имеет несколько входов. Когда я в первый раз спустился в эту каюту, то моим непривычным глазам она показалась удивительно длинной.

к полудню разгулялась. Выпив пива и поговорив немного, я улегся спать, но скоро проснулся, чтобы посмотреть на Адския Ворота, на Хребет Борова, на Сковороду и на другия достопримечательности, столь интересные читателям знаменитой "Истории Дидриха Книккербоккера". Мы находились теперь в узком канале с островами по обе стороны, покрытыми виллами, садами и деревьями. Перед нами промелькнули дом умалишенных, долговое отделение и другия здания, и наконец мы вошли в красивый залив, блестевший от яркого солнца.

И вот перед нами раскинулся город с нагроможденными домами и трубами, вырос целый лес мачт с развевающимися флагами и колыхающимися парусами. В гавани было множество пароходов с людьми, сундуками, лошадьми и повозками; все двигались туда и сюда без малейшей повидимому усталости. Между этими пигмеями важно и тихо плавали три громадных корабля, которые, как существа высшого разряда, казалось, не обращали никакого внимания на мелкоту, их окружавшую. В стороне были видны острова на сверкавшей на солнце реке, возвышенности на берегу и даль, такая же синяя, как синее небо. Гул и суета города, хлопанье ворот, звон колоколов, лай собак, шум колес - все это громко раздавалось в ушах. Вся эта жизнь и движение невольно сообщались каждому и казалось, что этот радостный дух, скользя по воде, охватывал собою самый корабль, любезно звал его в гавань, а потом бросался на встречу новым пришельцам, чтоб и их так же ласково принять и пригласить.