Американские очерки.
Глава VI. Нью-Йорк.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Американские очерки. Глава VI. Нью-Йорк. (старая орфография)

VI.
Нью-Йорк.

Великолепная столица Америки во всяком случае не так чиста, как Бостон, но улицы её имеют много общого с бостонскими, за исключением свежого и нового вида этих последних. Здесь много переулков почти таких же грязных, как переулки Лондона, и есть даже квартал, называемый Five Points, который по своей нечистоте и скверности может быть легко сравнен со всяким другим скверным местом на земном шаре.

Главное гулянье - на Большой Дороге. Это - широкая, шумная улица, которая от Battery Gardens тянется до самого конца города, мили на четыре. Не посидеть ли нам у окна гостиницы Carlton-House, а когда мы устанем глядеть на происходящее перед нами суетливое движение, то не пойти ли нам погулять?

Погода теплая. В это открытое окно солнце печет нам головы, как будто лучи его проходят сквозь зажигательное стекло. Было ли когда-либо такое солнце на Broadway! Камни на мостовой до того истерты от ходьбы, что так и блестят; красные кирпичи зданий сухи до нельзя; верхи омнибусов имеют такой вид, что, кажется, если на них плеснуть водой, то они зашипят и задымятся. Омнибусам здесь нет числа и то и дело проезжают мимо один за другим.

Множество наемных пролеток, карет, также и собственных фаэтонов, колясок и тильбюри на высоких колесах. Кучера и белые, и негры в соломенных шляпах, в черных шляпах, в белых шляпах, в лаковых шляпах, в меховых шапках, в драповых пальто черного, коричневого, зеленого, синяго цветов; а вот есть еще и кучера в ливреях. Это должно быть какой-нибудь южный республиканец одевает своих черных слуг в ливреи и ездит с пышностью султана. А вон стоит йоркширский грум и грустно ищет глазами себе товарища, такого же грума, в таких же высоких сапогах, как и он, но трудно ему найти его здесь. Боже мой, как одеваются здесь дамы! В десять минут мы видели более цветов, нежели в другом месте увидали бы в целый день. Что за разнообразные зонтики! Что за шелки и атлас! Что за тонкие чулки и башмаки! Что за банты и кисти и что за выбор великолепных шуб и шляп! А молодые джентльмены, видите ли, любят носить здесь откладные воротники у рубашек и ухаживать за своими баками; и нужно сказать, что это люди совсем особенные. Проходят мимо нас разные клерки и адвокаты. А вот и двое рабочих в праздничных платьях: один из них держит клочок бумаги и старается выговорить какое-то трудное имя, а другой это имя ищет глазами по всем окнам и дверям.

Оба они - ирландцы. Это сейчас видно по их синим камзолам с светлыми пуговицами и по их клетчатым штанам. Трудно было бы двигаться вперед Американской республике без их соотечественников и соотечественниц. Кто бы стал делать плотины и дороги, ломать камень, копать каналы, исполнять домашнюю работу и вообще трудиться?... Оба ирландца однако тщетно искали написанное имя; пойдем поможем им во имя родины и свободы, которая повелевает честным людям помогать друг другу.

Наконец мы отыскали настоящий адрес, хотя он и был написан странными каракулями, так что даже трудно было предположить, что оне выведены пером. Вот куда им идти; но зачем же?... Они верно несут свои сбережения, чтобы положить их в надежное место?-- Нет. Это два брата; один из них переехал море, долго трудился здесь и наконец мог послать другому брату денег на дорогу сюда. Приехал другой брат, и они вместе стали трудиться; потом выписали своих сестер и брата, а наконец приехала и их мать. Теперь же несчастная старушка желает вернуться на родину, чтобы там, на родном кладбище, сложить свои старые кости. Так вот они и идут, чтобы заплатить за её обратный переезд. Да благословит их Господь.

Мы должны пересечь Большую Дорогу, чтоб освежиться каким-нибудь прохладительным питьем, или мороженым, которое продается здесь в изобилии. Красивые улицы и большие дома здесь. А вот и зеленый, тенистый сквер. Будьте уверены, что жители здесь гостеприимны и не легко забываются. Вы удивляетесь, зачем это перед каждым домом шест, а на нем флаг? Но это здешняя страсть - флаги.

Опять мы переходим Большую Дорогу и мимо блестящих лавок поворачиваем в другую улицу, называемую Прохладной. Вот и конная железная дорога, и пара лошадей легко везет пропасть народа. Лавки здесь не так хороши и прохожие не так веселы. В этой части города можно найти готовое платье и готовый стол; быстрая езда карет сменяется здесь глухим шумом повозок и вагонов. Здесь много вывесок с надписью: "Устрицы всех сортов", которая особенно вечером соблазняет прохожих войти полакомиться, посидеть и почитать.

Что это за мрачное здание, в роде какой-то египетской постройки?-- Это знаменитая тюрьма, называемая "Могилой". Не зайдти ли нам сюда?-- Да, зайдем.

Длинное, узкое, высокое здание с большими печами и четырьмя галлереями одна над другой, которые идут вокруг всего дома и сообщаются между собою лестницами. Между противолежащими галлереями для краткости сообщения есть еще мостики, на каждом из которых стоит сторож. В каждом ярусе большая, тяжелая, железная дверь.

Человек со связкой ключей появляется, чтобы пойти и показать нам все здание. Малый этот с приятною наружностию и по-своему вежлив и любезен.

- Эти черные двери - самая тюрьма?

- Да.

- Что, она полна?

- Да, таки много в ней народу.

- Подвальные тюрьмы, я думаю, очень вредны для здоровья?

- Так что-жь?... Мы сажаем туда только цветных людей.

- Что, заключенные никогда не гуляют по двору?

- Довольно редко.

- Очень редко,-- они прекрасно обходятся и без этого.

- Но ведь иногда преступники сидят здесь целые годы?

- Я думаю, что сидят.

- Так неужели же во все время своего долгого заключения преступник ни разу не выходит за эти железные двери?

- Может иногда и выходит, да редко.

- Отворите ли вы одну из этих дверей?

- Все, если угодно.

Засов заскрипел и одна из дверей медленно повернулась на своих петлях. Заглянем туда. Маленькая голая каморка; свет в нее проникает через узкое отверстие в стене; грубые принадлежности для умыванья и постель. На последней сидит человек лет шестидесяти и читает. На минуту он поднял голову, сделал нетерпеливое движение и снова принялся за чтение; дверь снова заперли. Человек этот убил свою жену и, вероятно, будет повешен.

- Давно ли он здесь?

- С месяц.

- Когда его будут судить?

- В следующий срок.

- Что это значит?

- В следующем месяце.

- В Англии, когда человек находится под судом, ему дают возможность движения.

- Может быть.

С каким удивительным хладнокровием говорит он это!... Несколько женщин с любопытством выглядывают, когда мы проходим мимо, другия со стыдом отворачиваются.

Что за преступление мог сделать этот двенадцатилетний мальчик, за что он здесь содержится? Он сын того заключенного, он должен будет.свидетельствовать против отца - вот и все. Но это ужасное место для ребенка, чтобы проводить здесь дни и ночи. Это слишком жестокая пытка для юного свидетеля. Что-то скажет на это наш проводник?

- Не особенно приятно - и только.

Опять он гремит своими ключами и проводит нас далее. Мне нужно предложить ему вопрос.

- О, это его название.

- Это я знаю; но почему?

- Какое-то убийство совершилось здесь, как только-что построили здание. Я думаю, что отсюда и происходит название.

- Я сейчас видел платье арестантов, разбросанное на полу,-- разве вы не приучаете их к порядку?

- А куда бы им деть его?

- Не на пол же бросать. Что скажете вы на то, чтобы вешать его на гвозди?

Он подумал с минуту, прежде чем ответить.

- Ах, в самом деле!... Еслиб у них были гвозди в каморках, они бы сами стали на них вешаться... Прежде гвозди были, но их все повыдергали.

Тюремный двор, в котором мы теперь остановились, был театром ужасных событий. В это узкое, похожее на могилу, место приводят людей на казнь. Несчастного ставят под виселицу с веревкой на шее и по данному знаку он взлетает на воздух, но уже не человеком, а трупом.

Закон требует, чтобы при этом присутствовали судья, суд присяжных и граждане в числе двадцати пяти человек. От прочого мира это скрыто; между ним и жертвой возвышается высокая тюремная стена.

Пойдемте снова в веселые улицы. Вот и опять Большая Дорога; на ней все то же оживление. Надо перейти на ту сторону. Берегитесь только стада свиней, которое идет по дороге

Вот несчастный боров с одним ухом; другого он лишился в сражении с собаками, но отлично обходится и без него. Ведет он скитальческую жизнь в роде той, которую ведут наши посетители клубов. Он покидает свое жилище ежедневно утром в определенный час, отправляется в город, проводит день в полном для себя удовольствии, а вечером аккуратно появляется перед своей дверью, как таинственный хозяин Жиль-Блаза. Будучи покладистой, равнодушной, беззаботною свиньей, он имеет обширное знакомство с другими свиньями тех же свойств, но знает их больше по виду, чем по разговору, так как он редко утруждает себя остановкой для того, чтоб обменяться с ними любезностями, а идет себе хрюкая вдоль канавы, собирая новости и сплетни города; питается капустой и требухой; сзади ничего не имеет кроме собственного хвостика, и к тому же очень короткого,-- старинные враги его, собаки, не оставили ему даже достаточного кусочка, чтобы можно было поклясться им. Он - свинья-республиканец: ходит куда хочет и находится в лучшем обществе, со всеми на равной ноге, а то так даже относится к некоторым свысока. Он большой философ и мало бы двигался, еслибы только не собаки! Иногда впрочем его маленькие глазки заблестят при виде убитого товарища, выставленного в лавке мясника, потом он вздохнет: "такова-то наша жизнь свинская!" - сунет снова морду в грязь и пойдет себе переваливаясь вдоль канавы, утешая себя тем, что во всяком случае для уничтожения капусты одним рылом стало меньше.

Свиньи эти - блюстители чистоты города. Это очень безобразные животные, с щетиной на спине и длинными тонкими ногами. Никто о них здесь не заботится, никто их не кормит,-- оне вполне предоставлены самим себе; но каждая свинья отлично помнит, где живет, и к вечеру целыми стадами оне спешат домой. Иногда какая-нибудь молодая свинья, слишком объевшаяся, или слишком обиженная собаками, тихонько тащится домой, но это редкий случай,-- свиньи вообще отличаются самообладанием и самоуверенностью.

Улицы и лавки теперь освещены и так ярко, что напоминают собою Оксфорд или Пикадилли. Яркие фонари освещают каждую лавочку, приглашая посетителей, которые и не заставляют себя долго ждать.

Но что это так тихо на улицах? Разве здесь нет странствующих музыкантов?-- Нет, нет ни единого.-- Разве здесь нет фокусников, фигляров, танцующих собак?-- Нет, здесь нет ничего такого подобного.

Есть здесь, однако, удовольствия, развлечения?-- Разумеется, есть. Здесь есть здание для чтения лекций для дам исключительно раза три в неделю и даже более. Для молодых людей есть контора, лавки, адвокатура. Как же нет удовольствий?... А вот люди, курящие сигары и поглощающие крепкие напитки,-- разве и это не удовольствие? А пятьдесят различных газет, которые продаются на улицах,-- разве и это не развлечение? Это - все удовольствия и развлечения только не легкого свойства, а положительного.

Направимся теперь в Five Points, только захватим с собою двух полицейских; их сейчас можно узнать и по виду, и по обращению; только взглянешь на них и сейчас видишь, что они - полицейские.

До сих пор мы не видели на улице нищих, но видели много разного рода бродяг. Место, в которое мы теперь направляемся, полно нищеты, порока и разврата.

Вот оно: узкия улицы и направо, и налево, всюду грязь и сор. Жизнь, которую ведут здесь, дает тот же плод, как и везде; лица, которые мы здесь видим у дверей и окон, найдут себе подобные всюду, во всех частях света. Распутство состарило преждевременно даже и самые дома. Взгляните, как развалились здесь крыши и окна. Много свиней обитают здесь и, вероятно, удивляются, что хозяева их не хрюкают, а говорят.

Каждый почти дом - кабак. На вывесках разрисованы красками и Вашингтон, и Виктория, и американский орел. В окнах и на полках видны кое-где цветные бумажки,-- стремление к украшению даже и здесь,-- а так как эти кабачки часто посещаются моряками, то на стенах висят морские виды и картинки из жизни моряков.

жалкая нищета.

Войдите на одну лестницу и вы увидите на полу едва прикрытых лохмотьями негритянок в холоде, голоде и нищете. Поднимитесь еще выше с неменьшею осторожностью, ибо тут все ступеньки шатки, а есть и провалы, и вы найдете чердак под самою крышей, сквозь щели которой проникает слабый свет.

Здесь горит очаг и из каждого угла, будто какие-то тени, к нему ползут тощия, полунагия существа. Где собака бы не решилась лечь, там спит множество мужчин, женщин и детей, заставляя крыс на время уступить им свое место.

Здесь есть проходы и переулки с грязью по самые колена, есть здесь и комнаты в подвальном этаже с тою же нищетой и грубым убранством. Полуразвалившиеся дома не могут скрыть того, что в них. Эти ужасные места - притон воров и разбойников, вместилище всего гнусного, падшого и развратного.

Наш проводник положил руку на дверную ручку "альмакка" и зовет нас с лестницы, ибо, чтобы пройдти в эту комнату собрания фешенебельного общества Five Point'а, нужно сойдти несколько ступеней вниз.

Гайда!... Да хозяйка "альмакка" очень разживается!... Это веселая, толстая мулатка с блестящими глазами, а на голове у ней платок самых пестрых цветов. Хозяин разряжен не менее её; на нем синяя жокетка, толстое золотое кольцо на мизинце и золотая часовая цепочка вокруг шеи. Как он рад нас видеть!... Что нам угодно?... Посмотреть на танцы?-- Это сейчас будет устроено.

Здоровенный черный скрипач и его друг, играющий на тамбурине, входят на возвышенное место, устроенное для оркестра, и начинают играть оживленный мотив. Пять-шесть пар выходят на середину, предводимые негром, лучшим танцором и забавником общества. Он никогда не перестает строить смешные гримасы, ко всеобщему восторгу остальных, которые то и дело зубоскалят, глядя на него. Между танцорками находятся две молоденькия мулатки с большими, черными, опущенными глазами и головой, убранной по примеру хозяйки; оне имеют или принимают вид застенчивый, как будто прежде никогда не танцевали, и держатся так, что кавалерам их не видно ничего, кроме опущенных ресниц.

Танцы начинаются. Кавалеры и дамы отходят друг от друга на возможно большее разстояние и танцуют как-то вяло; но вот молодой герой выскакивает на середину. Моментально и скрипач, и тамбурист, и танцы оживляются, все хохочут, улыбается и хозяйка, оживляется и хозяин, и даже свечи горят веселее. Танцор вертится, перекидывает ногами, щелкает пальцами, вертит глазами, то пляшет на цыпочках, то на каблуках. Наконец, замучив окончательно свою даму и замучившись сам, торжественно, среди грома рукоплесканий, он выбирается из толпы, чтоб освежить себя каким-нибудь напитком.

Воздух в этом заведении, несмотря на удушливость, все-таки чище воздуха домов, выше описанных.

Но вот мы и на улице снова и свободно вдыхаем в себя приятную вечернюю прохладу. Опять проходим мы мимо "Могилы". Городская караульня составляет часть того же здания. Посмотрим ее, а затем - домой, спать.

Что это?... Неужели людей, оскорбивших полицию, кидают в эти смрадные норы? Неужели мужчины и женщины, виновность которых еще не доказана, проводят всю ночь в этой темноте, тесноте и духоте? Эти грязные, скверные карцеры опозорили бы любое государство! Посмотри на содержащихся здесь ты, который наблюдаешь за ними день и ночь,-- видишь ли ты, что они такое? Знаешь ли ты, за что они сюда попали и как страдают?

Нет он не знает и знать ничего не хочет.

из заключенных, да и то его не выпустят ранее десяти часов, если офицер имеет что-нибудь против него.-- А что, если кто из них умрет тут до своего допроса?-- Его наполовину съедят крысы, как это недавно и случилось.

Как невыносимы этот звон колоколов, и шум колес, и стрельба в отдалении!-- Это пожар.-- А это что за красная черта в противоположном направлении?-- Это еще пожар.-- А это что за почернелые и закоптелые стены пред нами?-- Тут также был пожар.

Говорят, что не все случайности,-- что это своего рода спекуляции. Что нам за дело, как и отчего был пожар; но был пожар в эту ночь, два в прошлую,-- вероятно, пожар будет и завтра. Ну, а теперь простимся, да и отойдем ко сну.

* * *

Один день в Нью-Йорке я посвятил осматриванию учреждений на Долгом Острове. Одно из них был дом умалишенных. Здание очень красиво, замечательно своею широкой и изящною лестницей и может вмещать большое число пациентов.

Я не могу сказать, чтоб я остался доволен осмотром: могло бы быть и чище, и удобнее, и не заметил я здесь той прекрасной системы, которую видел в Бостоне. Отсюда выносилось тяжелое впечатление,-- чувствовалось, что это дом сумасшедших. Ужасы этого дома заставили меня поспешить выйти из него. Я уверен, что джентльмен, заведовавший им, был готов сделать все возможное для его улучшения, но вражда и дух партий мешали ему в этом. Можно ли поверить, что и здесь меняются обычаи всякий раз по духу той партии, которая одерживает верх? Никогда не испытал я более тягостного чувства, как в ту минуту, когда, выходя, я переступил порог этого несчастного дома.

вообще все лишено всяких удобств; должно однако помнить, что Нью-Йорк есть центр торговли и место съезда не только всех штатов, но и всего света, а потому, разумеется, в нем много нищих, которых нужно прокормить, вследствие чего Нью-Йорк и находится в исключительном положении. Не должно забывать также, что это большой город, а в больших городах всегда добро и зло тесно связаны и перемешаны между собой.

Тут же по соседству есть здание, называемое "ферма Долгого Острова", где воспитывают маленьких сирот. Я не был там, но думаю, что оно ведется хорошо, тем более, что я заметил внимание, с каким вообще здесь относятся к маленьким детям.

К этим заведениям меня перевезли на лодке несколько арестантов Джэля и тем же путем они доставили меня и в самый Джэль.

Это - старинная тюрьма и чисто пионерской постройки по плану, уже мною описанному, но содержится много лучше.

эти тюрьмы, числом около двух или трех сот, и в каждой из них по запертому человеку: один тянется к двери за воздухом, другой спит на постели, третий, как какое-то животное, валяется просто на полу; снаружи ливмя льет дождь; посреди здания огромная пылающая печь, от которой и душно, и угарно; прибавьте к этому разного рода запах и в том числе запах мокрого белья, и вот вам Джэль.

принимать юных преступных мальчиков и девочек, белых и черных без различия, приучать их к полезным мастерствам, помещать к хорошим хозяевам и делать из них достойных членов общества. Цель его та же, что и бостонского заведения; она ведется также хорошо.

Но в Нью-Йорке великолепные больницы и школы, славные институты и библиотеки; великолепная пожарная команда, какой она и должна быть, так как у нея так много практики; благотворительные заведения разных родов и видов. В предместьи есть обширное кладбище, которое с каждым днем делается лучше и лучше.

Здесь три театра; два из них: Парк и Прохладный - большие, изящные, красивые строения, но, к сожалению, почти всегда пустые. Третий, Олимпийский, очень маленький, для исполнения водевилей и бюрлесков; он очень хорошо ведется и почти всегда полон. Я забыл было упомянуть еще о летнем театре, называемом Нибло, с прилегающими к нему садами для удовольствий на открытом воздухе; но я полагаю, что он очень мало посещается.

Местность вокруг Нью-Йорка удивительно живописна. Климат, как я уже говорил, сравнительно очень теплый; к счастью, прохлада приносится ветром с залива. Дух общества здесь такой же, как и в Бостоне, таково же и воспитание. Дома и кухни роскошны; час обеда поздний; роскошь вообще большая. Лэди удивительно красивы.

Прежде чем покинуть Нью-Йорк, я распорядился занять места на пакетботе, отправлявшемся в июне,-- месяц, в который я решил выехать из Америки. Я никогда не думал, что возвратиться в Англию, ко всем тем, которые мне дороги, к занятиям, которые как бы стали частью моего существования, будет мне тем не менее так трудно при мысли о разлуке с новыми друзьями.