Американские очерки.
Глава XIII. Прерия. Прогулка по Зеркальной прерии и возвращение назад.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Американские очерки. Глава XIII. Прерия. Прогулка по Зеркальной прерии и возвращение назад. (старая орфография)

XIII.
Прерия.
Прогулка по Зеркальной прерии и возвращение назад.

Нас собралось четырнадцать молодых людей для того, чтоб ехать в прерию: отличительною чертой здешних отдаленных поселений служит то, что они преимущественно состоят из молодежи, - стариков здесь почти не видно. Дам с нами не было, потому что с этой поездкой сопряжено было множество трудностей и кроме того мы должны были тронуться в путь ровно в пять часов утра.

Сам я встал в четыре часа из боязни заставить других дожидаться меня. Наскоро позавтракав хлебом с молоком, я подошел к окну, надеясь увидать деятельные приготовления к отъезду и все общество уже в сборе. Но, не видя никакого движения и заметив, что все, наоборот, совершенно спокойно на улице, как это всегда бывает в такую раннюю пору, я подумал, что не мешало бы мне еще соснуть немножко, а потому и прилег снова в постель.

Вторично проснулся я в семь часов, и к этому времени все общество оказалось уже на ногах, вокруг приготовленных для нашего путешествия экипажей: они состояли из какой-то необыкновенной кареты с удивительно крепкою осью, высокого, двухколесного, кабриолета, четвероместного, совершенно особенного устройства, фаэтона и чрезвычайно древней и уже сильно поломанной одноколки; затем с нами ехал еще верховой, который должен был служить нам проводником. Я сел в первую колесницу вместе с тремя товарищами, остальные же разместились по другим экипажам; к самому легкому из них привязали две больших корзины с съестными припасами, а также не забыли взять с собой два громадных кувшина с напитками для подкрепления сил. Затем вся процессия тронулась к реке, которую нам приходилось переехать на пароме, как это здесь водится, всем за-раз - и людям, и экипажам, и лошадям.

Переправились благополучно на ту сторону и, остановившись на минуту у домика перевозчика, чтобы сделать последния необходимые распоряжения, мы поехали далее. Прежде всего мы спустились в злосчастную Черную-Бездну, называемую также, но менее выразительно, Американским-Дном.

Накануне нашей поездки день был... как бы выразиться?... Слово жаркий вовсе не годится, потому что не дает ни малейшого понятия о здешней температуре: вчера город был как бы объят огнем и пламенем - вот подходящее к данному случаю выражение, но ночью пошел дождь и неудержимыми потоками лился вплоть до утра. У нас была пара очень крепких лошадей, но, несмотря на это обстоятельство, мы не могли делать более двух миль в час: мы ехали по сплошной топи, состоявшей из жидкой черной грязи. Разнообразие здесь представляла только глубина самой грязи: то она доходила до половины колес, то покрывала и самую ось, а то так карета наша внезапно погружалась в нее до самых окон. В воздухе раздавалось громкое, резкое кваканье лягушек, которым здесь было полное раздолье, а часто встречавшияся нам по дороге свиньи вторили им дружным хрюканьем. Иногда мы проезжали мимо убогих хижин, которые здесь, впрочем, очень редки, потому что, несмотря на богатство почвы, местами не находится людей способных переносить здешнюю убийственную жару. По обе стороны дороги, если только она заслуживает этого названия, тянулся густой кустарник, а стоячая, тинистая, гнилая, скверная вода виднелась решительно всюду, куда бы ни упал взор путешественника.

Так как здесь существует обыкновение поить холодною водой лошадей, когда оне взмылятся от жары, то мы и остановились по этому случаю у стоящей среди леса, далеко от какого бы то ни было другого жилья, деревянной гостиницы. Она состояла внутри из одной большой, без всякого убранства, комнаты, над которой было жилье самого хозяина и чердак. Хозяином гостиницы был смуглый молодой дикарь; на нем была рубашка очень грубой бумажной ткани (из которой делают, кажется, матрасы) и рваные штаны; на пороге дома лениво валялись два почти вовсе нагих мальчика. И хозяин, и оба мальчика, и находившийся в гостинице путешественник - все высыпали из дома, чтобы посмотреть на нас.

Последний был старик с жиденькой и коротенькой седой бородой и такими же усами; его густые, нависшия брови почти скрывали от зрителя его ленивые, полупьяные глаза в то время, как, подымаясь на ципочки и с сложенными на груди руками, он внимательно разглядывал нас. Кто-то из нашей компании заговорил с ним. Тогда старик подошел ближе и, потирая рукой подбородок (его мозолистая рука при этом производила звук похожий на тот, который производит подошва с гвоздями о новую мостовую), рассказал, что он вместе с Делавера купил недавно ферму "вон там" (говорил он, указывая рукой на одно из окружных болот, где деревья казались еще гуще). Теперь, по его словам, он едет за своею семьей, оставшейся в С.-Луи; но, повидимому, он не очень-таки торопится туда, так как опять вошел в гостиницу, где, кажется, и располагает пробыть, пока у него не выйдут все деньги. Он большой политик и что-то очень долго объяснял одному из моих спутников, разговаривавшему с ним, но я только помню два выражения, которыми он закончил свою речь: "кого-нибудь навсегда" было одно из них и "к чорту всех остальных" - другое, которые, разумеется, довольно ясно выражали его взгляды на все вообще.

по невыносимой жаре, по грязи, тине, лужам, кочкам и кустам, сопровождаемые все время приятными звуками кваканья лягушек и хрюканья свиней. В полдень мы остановились передохнуть в местечке, называемом Бельвилем.

Бельвиль есть не что иное как небольшое количество деревянных домиков, скученных вместе среди самого топкого болота и самого густого кустарника. У многих из этих домиков двери были ярко разрисованы красной и желтою красками; это было делом рук странствующого живописца, который, переходя из одного места в другое, зарабатывал себе таким образом пропитание. Во время нашего здесь пребывания в суде разбиралось дело о конокрадстве; обвиненным в нем, вероятно, придется плохо, так как среди этих диких лесов жизнь каждого домашняго животного ценится дороже жизни самих людей, вследствие чего судьи, не входя в подробные исследования виновности подсудимых, обыкновенно присуждают их к весьма строгому и тяжелому наказанию.

Лошади судей и свидетелей стояли привязанными к временным стойкам, поставленным как раз посреди дороги; под этим последним словом должно подразумевать болотистую тропинку с грязью по самые колена.

В Бельвиле, как и в других подобных местечках Америки, находится гостиница с большой общей столовой, которая вместе с тем и кухня. Другую половину этого странного, низкого, ветхого здания составлял весьма обширный коровник. В кухне стоял длинный, покрытый грубою скатертью, стол, а по стенам были привинчены, ради вечерних сборищ и ужинов, шандалы со свечками. Наш проводник отправился вперед, чтобы заказать нам кофе и еще чего-нибудь съедобного. Он отдал предпочтение пшеничному хлебу и заказному обеду перед ржаным хлебом и обыденною стряпней. Последняя заключает в себе только свинину и сырую ветчину; заказный же обед состоит из жареной ветчины, сосисек, телячьих котлет и ломтиков различного мяса.

На одной из дверей этой гостиницы красовалась оловянная дощечка, а на ней золотыми буквами было написано "Доктор Крокус". Рядом с дощечкой на листе белой бумаги висело объявление о том, что сегодня вечером доктор Крокус прочтет бельвильской публике лекцию о френологии. К слушанию лекции будет допущено лишь известное число лиц.

В этой комнате не только не было никакого убранства, но даже ни малейших признаков какого бы то ни было удобства; на стене без рамки висел портрет, полагаю, самого доктора, так как представленный на нем джентльмен был очень лыс, и написавший его артист, повидимому, очень тщательно трудился над отделкой его френологических особенностей. Постель была покрыта штопанным стеганным одеялом. Ни занавесок на окнах, ни ковра на полу не было. Печи также не было, но в углу стояла полная золы жаровня. В комнате стояли еще стул и очень маленький стол; на последнем находилась докторская библиотека, состоящая из нескольких старых, засаленных книг.

Такое помещение едва ли могло удовольствовать даже человека с самыми незатейливыми вкусами. Как я уже сказал, дверь была растворена настежь и, казалось, вместе с портретом, стулом, столом и книгами говорила проходящим: "Входите, джентльмены, входите!... Здесь живет доктор Крокус, знаменитый доктор Крокус!... Доктор Крокус приехал сюда, чтобы лечить вас, джентльмены!... Если вы ничего не слыхали о докторе Крокусе, то, конечно, это не его, а ваша вина!... Входите же, джентльмены, входите!"

Внизу в корридоре я встретил и самого доктора Крокуса. С улицы в гостиницу вошла целая толпа людей и из нея раздался голос, обращавшийся к хозяину гостиницы:

- Капитан, представьте же доктора Крокуса!

Доктор Крокус - высокий и красивый шотландец, но у него слишком грозный и воинственный вид для миролюбивого занятия - лечения людских болезней; он выскакивает на средину, протягивает правую руку и, наклонившись вперед, заявляет:

- Ваш соотечественник, сэр!

Мы пожали друг друг руки. По лицу доктора Крокуса видно, что я не оправдал его ожиданий, и не мудрено, так как на самом деле я должен был производить странное впечатление: на мне была холстинная блуза и большая соломенная шляпа с зеленою лентой, руки без перчаток, а лицо все разукрашено брызгами грязи и красными пузырями от нападения москитов.

- Давно вы здесь, сэр? - спрашиваю я.

- Скоро думаете вы вернуться в Старый Свет, сэр?

Доктор Крокус не отвечает словами, а обращает на меня умоляющий взгляд, как бы говоря: "потрудитесь пожалуйста повторить погромче то, что вы сказали".

Я повторяю свой вопрос.

- Думаю ли скоро вернуться в Старый Свет? - говорит за мной и доктор.

Доктор Крокус озирается на окружающую нас толпу, чтобы видеть, какое он производит на нее впечатление, потирает руки и затем очень громко говорит:

- Нет, нет, сэр, еще не скоро. Вы на это меня не подденете. Я слишком люблю свободу, сэр. Ха-ха-ха!... Нет, нет! Ха-ха-ха!... Отсюда можно уехать разве только по необходимости... Нет, нет!

Говоря эти последния слова, доктор Крокус значительно кивает головой и снова принимается хохотать. Многие из окружающих также кивают головами и хохочут, как бы говоря: "что за человек этот Крокус, - просто первый сорт!" И, если я не ошибаюсь, этим вечером отправилось множество народа, вовсе не помышлявшого о френологии или о чем-нибудь подобном, на лекцию доктора Крокуса.

От Бельвиля наш путь лежал по той же однообразной пустыне под то же самое кваканье лягушек. В три часа мы снова остановились в деревеньке Лебанон, с тем, чтоб опять напоить и кроме того накормить лошадей, что было для них крайне необходимо. Пока поили и кормили наших измученных коней, я пошел прогуляться по деревне и встретил несколько пар быков, которые, лениво подвигаясь, везли целый дом на колесах.

мы двинулись в путь и прибыли в прерию к закату солнца.

Не знаю, почему и как это случилось, но я был разочарован в своих ожиданиях.

На запад перед моими глазами разстилалась однообразная равнина; теряясь вдали, она как будто сливалась с горизонтом, смешивалась с яркими красками заходящого солнца и наконец переходила в бледно-голубой цвет. Прерию эту можно было сравнить с безводным озером, на которое спускается сумрак наступающого вечера. По временам вдали пролетали птицы, но все кругом было тихо, - в прерии царствовало глубокое молчание. Трава была не высока, местами даже сквозила голая черная земля, а видневшиеся кое-где дикие цветы были как-то и тощи, и мелки. Как ни величественно зрелище, которое было перед нами, но оно много теряло вследствие громадности протяжения и плоскости местности, - здесь не было никакой пищи для воображения. Я не чувствовал того ощущения свободы и веселости, которое чувствуешь при взгляде на шотландскую степь или даже на английскую равнину. Место это было пустынно и дико и вместе с тем своим скучным однообразием как-то томительно действовало на душу. Я чувствовал, что при переезде через нее я никак не мог бы всею душой отдаться впечатлениям этого путешествия и даже, напротив, мне кажется, что я безпрестанно обращал бы свой взор к далекой линии горизонта, все время только и думая, как бы поскорее оставить за собой прерию со всеми её хвалеными чудесами. Вид прерии не скоро изгладится из моей памяти, но воспоминание о ней едва ли будет из числа приятных; что же касается до желания еще раз взглянуть на прерию, то я не думаю, чтоб оно могло придти тому, кто раз ее уже видел.

Мы остановились лагерем около одинокой деревянной хижинки, потому что близ нея протекал ручей с прозрачною свежею водой; тут же на открытом воздухе мы и пообедали. В наших корзинах оказались жареные индейки, куры, дичь, буйволовый язык (очень лакомое блюдо между прочим), ветчина, хлеб, сыр и масло, бисквиты, шампанское и херес, лимоны и сахар для пунша и изобилие других вкусных вещей. Обед наш был восхитителен, а распорядители были душою нашего и без того уже веселого общества. Часто и впоследствии я вспоминал нашу компанию этой поездки; мне кажется, что никогда в жизни не забуду я моих добрых товарищей Зеркальной прерии.

На возвратном пути, как и предполагалось, мы ночевали в лебанонской гостинице, в той самой, где мы останавливались после полудня. При сравнении с нашими деревенскими трактирами эта гостиница никак не теряет в том, что касается чистоты и удобств.

трактира находился какой-то скотный двор, который я и зашел посмотреть. Вместо хлевов здесь был устроен большой грубый навес и еще какая -то колоннада; для сбережения съестных припасов был вырыт большой земляной погреб; среди двора стояли глубокий колодезь и высокая голубятня с такими необыкновенно узкими отверстиями, что как птицы ни летали вокруг, а забраться в нее им никак не удавалось.

Обойдя весь этот покинутый скотный двор, я вернулся в гостиницу и принялся разсматривать её две приемные комнаты. На стенах висели раскрашенные портреты Вашингтона, президента Мадисона и какой-то очень бледной лэди (все они были весьма сильно загажены мухами); бледная лэди держала рукой свою золотую шейную цепочку, как бы приглашая зрителей полюбоваться ею и в то же время объявляя всем и каждому: "мне едва семнадцать лет"; но, по-моему, на вид она была гораздо старше. В лучшей комнате гостиницы висели два портрета, написанные масляными красками; на них были изображены хозяин гостиницы и его сын. Их лицам было придано выражение такой львиной храбрости, что, казалось, того и гляди они выскачут из своих рамок. Вероятно, их писал тот же самый артист, что разрисовал двери домов в Бельвиле, так как мне показалось, что я узнаю его стиль.

После завтрака мы пустились в обратный путь по какой-то новой дороге. Часов около десяти нам попались навстречу какие-то немецкие эмигранты; перебираясь на новое место жительства, они везли с собой все свои пожитки. После бывшей накануне жары день был ужасно холодный, кроме того дул пронзительный ветер и потому на нас приятно подействовал вид костра, только-что разложенного этими немецкими путниками. Проехав немного далее, мы увидали вдали над могилами древних индейцев высокий курган, называемый "Холм монаха"; название это было дано ему в память того, что некогда, в то время, когда еще не было ни одного поселенца на тысячу миль вокруг, несколько фанатиков основали здесь монастырь; эти безумцы монахи, переиспытав множество лишений и невзгод, погибли все до одного от ужасного, свойственного этой местности, климата.

Дорога не менялась: болото, кустарник, нездоровая, гнилая, почва и неумолкаемый хор лягушек - по-прежнему все было тут. Там и сям, и довольно часто, нам попадались поломанные фургоны со всем имуществом какого-нибудь несчастного поселенца. Особенно печальный вид представляла одна из таких повозок: сама она ушла до половины в грязь, ось её была переломлена, одно из колес свалилось и лежало в стороне; хозяин её пошел за помощью за несколько миль от того места, где случилось несчастие, жена же его, с грудным ребенком на руках, сидела на куче своего имущества и с потерянным видом уныло глядела на окружающую ее безотрадную картину; измученные волы прилегли тут же в грязи и, тяжело дыша, пускали из ноздрей и изо рта целые клубы густого пара, так что казалось, что именно они-то и производили окружающий туман.

В надлежащее время мы остановились у будочки перевозчика, на пароме переправились на другую сторону реки и направились к городу. Нам пришлось проехать мимо одного местечка, известного под названием "Кровавый остров"; это было самое местожительство Св. Луи, а название местечка произошло от кровавой схватки на пистолетах двух противников один на один. Оба бойца пали тут же мертвые; многие здравомыслящие люди думают, и может-быть совершенно справедливо, что смерть их точно так же, как и гибель помянутых уже монахов-фанатиков, не причинила большой потери человеческому роду.