Очерки Лондона.
V. Семь Углов

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Очерки Лондона. V. Семь Углов (старая орфография)

V. СЕМЬ УГЛОВ

Мы всегда такого мнения, что если бы никто из поэтов не обезсмертил Семи Углов, то Семь Углов сами непременно приобретут себе безсмертие. Семь Углов! Это - страна музыки и поэзии, страна первых излияний пламенного сердца и замечательных предсмертных изречений, страна, освещенная именами Катнака и Питтов, тесно связанными с яблочниками и шарманками, в ту пору, когда дешевые литературные журналы наполнялись аршинными балладами, и когда, к смягчению наказаний за уголовные преступления, не предпринималось в Парламенте никаких решительных мер.

Взгляните на устройство этого места. Вы на каждом шагу встречаете здесь гордиев узел, встречаете лабиринт Гамптон-Корта, лабиринт Бюла-Спа {Гамптон-Корт и Бюла-Спа - загородные увеселительные места, с прекрасными садами.}; встречаете узлы белого шейного платка, трудность завязать которые можно сравнить только с очевидною невозможностью развязать. Вообще говоря, какая путаница может сравниться с путаницей Семи Углов? где вы найдете другой подобный лабиринт улиц, дворов, переулков и аллей? где вы найдете такое скопище англичан и ирландцев, какое встречается в этой запутанной части Лондона.

Чужеземец, очутившись в первый раз у Семи Углов и остановившись у семи мрачных переулков, с видимою нерешимостью, который из них избрать для своего дальнейшого шествия, невольным образом посвятит значительное время для удовлетворения своего любопытства и внимения. От весьма неправильного сквера, на который случайно забрел путешественник, тянутся улицы и переулки по всем возможным направлениям, до тех пор, пока не скроются в вредных испарениях, которые нависли над вершинами домов, и от которых мрачная и грязная перспектива делается еще неопределеннее и сжатее. На каждом углу вы увидите толпы праздного народа, которые собрались сюда как будто затем, чтоб подышать чистым воздухом, непроникающим в мутные улицы и аллеи. Наружность этих людей и их жилищ внушают невольное удивление во всех, кому придется взглянуть на них; быть может, на одного только коренного жителя Лондона не произведут они никакого впечатления.

готовы даже покончить свою ссору кулаками, к величайшему удовольствию и участию других женщин, которые жили в том же доме и которые весьма охотно являлись партизанками той или другой стороны.

- Почему ты, Сара, не вцепишься в нее? восклицает полуодетая баба. - Чего ты думаешь? Да еслиб только она сделала со мной подобную штуку, я не стала бы долго думать: и в ту же минуту выцарапала бы ей глаза.... Этакая дрянь!

- О чем мы шумите ? в чем дело? спрашивает другая женщина, только что явившаяся на место брани.

- В чем дело?! воскликнула первая ораторша с бешеным негодованием указывая на обвиняемую преступницу: - в чем дело?! Бедная мистрисс Сулливин! Пятеро детей на руках - да не смей еще выйти со двора достать для них кусок хлеба!... Где это видано, чтобы стали приходить без нея всякия шлюхи да таскать мужа на прогулки по аллеям!... Ведь вот ужь в Фомин Понедельник двенадцать лет, как они женаты..... я своими глазами видела свидетельство, когда пила вместе с ними чай в Страстную Пятницу.... Этакия шлюхи!...

- Кого ты называешь шлюхами? прерывает защитница другой стороны, обнаруживая сильное желание принять на свою долю часть предстоящей схватки.

Мэри! вот так! хорошенько ее, хорошенько! восклицает соседний лавочник.

- Кого ты называешь шлюхами? снова повторяет освирепевшая Мэри.

- Не твое дело, отвечает противница, весьма выразительно: - не в свое дело не суйся.... убирайся домой да проспись сначала, а потом принимайся штопать чулки.

Этот нескромный намек не только на нетрезвое поведение, но и на ветхое состояние гардероба доводит раздражение буйной соперницы до высочайшей степени, и вследствие того она с жаром убеждает окружающих вступиться за нее, и мужественно вступает в бой. Схватка начинается всеобщая и оканчивается прибытием полицейских чиновников

этому столбу, безмолвно проводит целые часы. Странно довольно, но мы заметили, что один класс лондонского народонаселения считает за величайшее наслаждение простоять несколько часов прислонившись к стене или к столбу. Мы никогда не видели, чтобы лондонский каменьщик принимал участие в каких нибудь других удовольствиях, за исключением драки, в которую он готов вступить во всякое время. Пройдите вечерком по улице Ст.-Джойлз в какой угодно день недели, и вы непременно увидите их у фонарных столбов, в их бумазейных костюмах, забрызганных известью и покрытых грязноватою пылью. Прогуляйтесь в воскресенье мимо Семи Углов, и вы снова увидите их у столбов в чистых полосатых панталонах, в светлых сапогах, в синих куртках и огромных желтых камзолах. Они как будто нарочно затем и надевают свои лучшия платья, чтоб простоять целый день прислонившись к фонарному столбу!

грязи и разбросанных зданий, встречается с обширными дворами, наполненными как безобразными и непропорциональных размеров домами, так и полу-нагими ребятишками, которые валяются в собачьих конурах. Местами показываются мрачные мелочные лавки с разбитым колокольчиком, который привешен позади дверей и который или возвещает о приходp3; покупателя, или изменнически предает таинственное появление молодого джентльмена, у которого страсть к чужой собственности и в особенности к лавочным выручкам развита превосходно еще с самой юности. Иногда как будто напоказ встречается высокое, прекрасное здание, которое прикрывает собой вязкий и грязный соседний трактир. В длинных рядах полу-разбитых и местами заклеенных бумагой окнах выставлены в горшках, грязных как и сами Семь Углов, цветы, которые существуют, может быть, с самого основания Семи Углов. Лавка для покупки тряпок, костей, старого железа, кухонной посуды не уступают в чистоте птичникам и клеткам для кроликов.... Лавки подержанных и заложенных вещей, учрежденные, по видимому, самыми гуманными существами (потому что оне служат прибежищем целым легионам моли) и усеянные безчисленным множеством объявлений о пансионах, о грошовых театрах, о ходатаях по чужим делам, о мебели, о музыке для балов и раутов дополняют местную картину, а грязные мужчины, оборванные женщины, полу-нагие ребятишки; шумные воланы, дымящияся трубки, гнилые фрукты, более чем сомнительные устрицы, тощия кошки, печальные собаки и сухия как скелеты курицы оживляют эту картину и придают ей невыразимую прелесть.

Если наружность домов или взгляд на обитателей этих домов представляют мало привлекательного, то мы не полагаем, чтобы более близкое знакомство с ними изменило первое впечатление. Каждая комната имеет отдельного жильца, и каждый жилец обыкновенно бывает главою многочисленнейшого семейства.

Для примера заглянем хоть в один дом. Вот этот лавочник, занимающийся продажею по части печенья, или по части горючих материялов, или по другой какой нибудь части, которая требует для ежедневного оборота от полутора до двух шиллингов, проживает со всем своим семейством в самой лавке и в задней маленькой комнатке. В задней половине кухни живет ирландский поденщик с семейством, а в передней - какой нибудь разнощик, также с семейством. В передней половине первого яруса живет другой мужчина с женой и семейством, а в задней подовине, - "молодая женщина, которая занимается тамбурной работой и одевается весьма джентильно, которая часто говорит о своей подруге из знатной фамилии и терпеть не может вульгарностей." Второй этаж и его обитателей можно назвать вторым изданием первого, разве только на исключением джентльмена оборванца, занимающого чердачек. Этот джентльмен каждое утро получает пол-кружки кофе из ближайшей кофейной, которая помещается в крошечной конурке, и над камином которой, в деревянной рамочке, красуется надпись, учтиво предлагающая посетителям, "для избежания недоразумений, деньги за требуемые предметы платить предварительно". Джентльмен-оборванец служит для здешняго квартала весьма загадочным предметом. Но так как он ведет затворническую жизнь и на исключением пол-кружки кофе и пенсовой булки покупает иногда перья и чернила, то немудрено, что он прослыл за сочинителя. У Семи Углов распространились даже слухи, что он пишет поэмы для мистера Варрена.

Если кому нибудь придется проходить мимо Семи Углов в летний знойный вечер и видеть, как дружелюбно разговаривают женщины, то невольным образом подумает, что это согласие между ними никогда не нарушается, и что обитатели Семи Углов могли бы служить прекрасным примером для других. Но, увы! мы по опыту знаем наверное, что лавочник как нельзя хуже обходится со своим семейством, что разнощик - он же большой мастер выколачивать пыль из ковров - часто обращает свое искусство на жену. Передния жильцы первого этажа находятся в непримиримой вражде с передними жильцами второго этажа, за то, что последние имеют обыкновение заводить танцы в то время, когда первые ложатся спать. Жильцы второго этажа ссорятся из за детей с обитателями кухни. Ирландский поденьщик каждый вечер возвращается домой в нетрезвом виде и нападает решительно на всех. Короче сказать, между всеми этажами существует непрерывная вражда; даже самые подвалы принимают в ней живейшее участие. Мистрисс А. колотит ребенка мистрисс Б. за то, что он делает гримасы. Мистрисс Б. обливает холодной водой ребенка мистрисс А. зато, что он употребляет неприличные выражения. Мужья вступаются: делается общая ссора, следствием которой бывает драка, а результатом - полицейский чиновник.