Большие надежды.
Глава третья.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие надежды. Глава третья. (старая орфография)

Глава третья.

Утро было пасмурное и туманное. Наружная сторона моего маленького окна вся была покрыта осевшими на него каплями сырости и можно было подумать, что какой нибудь лесной дух проплакал над ним всю ночь, и все время пользовался им, как платком. Все, кругом покрыто было сыростью, которая лежала на обнаженных изгородях и на скудной траве, подобно самому грубому сорту паутины, какую можно видеть между ветвями и былинками. Такая же клейкая сырость лежала на заборах и воротах, а с болота подымался до того густой туман, что я до тех пор не видел деревянного пальца указывавшого путь в нашу деревню, (куда, впрочем, никто и никогда не заходил) пока не подошел совсем близко к нему. Когда же я взглянул на него и увидел, как туман осаждаясь на нем, капля за каплей спускался вниз, то он показался мне призраком, посылающим меня на понтоны.

Туман становился все гуще и гуще по мере того, как я подвигался вперед по болоту, так что теперь не я уже бежало к окружающим меня предметам, а они надвигались на меня. Виновная совесть еще больше увеличивала неприятность моего путешествия. И ворота, и насыпи, и канавы, все рвалось ко мне сквозь туман, все кричало мне: - "Мальчик с чем-то в роде пирога со свининой! Остановите его!" - С такою же неожиданностью появлялся предо мной и рогатый скот, раздувая ноздри, из которых валил пар. - "Эи, ты, маленький воришка!" - Черный бык с белым пятном на шее, которое казалось моей виновной совести похожим на пасторский галстух, упорно уставился в меня глазами и с таким укоризненным видом замотал головой, что я не выдержал и громко заревел: - "Я тут не причем, сэр! Я сделал это не для себя!" - В ответ на это он наклонил голову, выпустил целое облако пару из ноздрей, поднял кверху хвост и, лягнув задними ногами, мгновенно исчез из виду.

Все это время я шел по направлению к реке. Не смотря на то, что я быстро двигался вперед, ноги мои никак не могли согреться; холод и сырость так же плотно окружали их, как плотно окружала железная колодка ногу человека, к которому я бежал. Я хорошо знал дорогу на баттарею, так как по воскресеньям ходил туда вместе с Джо, который, сидя как то раз со мной на старой пушке, сказал мне^ что мы частенько будем вместе с ним удирать сюда, когда я сделаюсь его учеником. А между тем я вследствие слишком густого тумана уклонился вправо от прямого пути и вынужден был потом идти назад вдоль реки по грязному берегу, покрытому скользкими камнями и вехами, указывавшими место, до которого доходил разлив реки. Торопясь вперед с возможною для моих мог быстротою, я перешел канал, который находился вблизи баттареи, и взбирался уже. по насыпи, находившейся по другую сторону канала, когда увидел вдруг сидевшого человека. Он сидел ко мне спиной со сложенными руками и, низко склонившись вперед, крепко спал.

Я подумал, что он очень обрадуется, когда таким неожиданным образом получит завтрак, а потому осторожно подошел к нему и слегка тронул его за плечо. Он мгновенно вскочил на ноги и... я увидел не своего колодника, а какого то другого человека.

Но и на нем была такая же грубая серая одежда, такая же большая железная колодка, он также хромал, говорил хрипло, дрожал от холода и все в нем было, как и у того человека, за исключением лица и плоской, широкополой шляпы на голове. Все это я разсмотрел в одну минуту, да больше минуты у меня и не хватило бы на это, потому что он с ужасным проклятием бросился ко мне, собираясь нанести мне удар, но не попал в меня, а поскользнулся, и едва не упал, после чего пустился бежать от меня и, споткнувшись еще два, три раза, скрылся среди тумана.

-- Никак это и есть тот самый молодой человек - подумал я и сердце мое забилось при этой мысли. Могу прибавить, что я бы почувствовал даже боль в печенке, знай я только, где она находится.

Вскоре после этого я был у баттареи и нашел там своего вчерашняго колодника, который в ожидании меня ковылял взад и вперед, обхватив себя руками, так что можно было подумать, будто он всю ночь прохромал взад и вперед таким образом. Ему, повидимому, было ужасно холодно. Я был уверен, что он, вот-вот, грохнется на землю и умрет от холода на моих глазах. Глаза его горели алчным голодом и когда я подал ему напилок, то он хладнокровно отложил его в сторону на траву и все внимание свое обратил на узелок в моих руках. На этот раз он не кувыркал меня вниз головой, а стоял спокойно и смотрел, как я опоражнивал свои карманы.

-- Что у тебя в бутылке, мальчик? - спросил он.

-- Водка.

Он уже ел принесенное мною мелко изрубленное мясо, запихивая его в рот не как человек, утоляющий свой голод, а как человек, который впопыхах прячет свои вещи в мешок. Он остановился только на минуту, чтобы выпить несколько глотков водки. Он дрожал всем телом и мне казалось, что он откусит и проглотит горлышко бутылки.

-- У вас, верно, лихорадка? - спросил я.

-- Я того же мнения, мой мальчик! - отвечал он.

-- Здесь нездоровое, место, - сказал я ему. - Вы лежали на земле, а здесь болото и бывают часто лихорадка... и ревматизм.

-- Ну, я еще успею позавтракать, пока смерть придет за мною, - сказал он. - И буду завтракать, хотя бы после этого меня потащили даже на виселицу. Нет, я одолею эту дрожь, одолею... готов биться об заклад с тобою, мальчик!

И он жадно глотал мелко изрубленное мясо, хлеб, сыр, Большие надежды, пирог со свининой, все без разбору, одно за другим, с тревогой всматриваясь в туман, окружавший нас и даже временами переставая жевать, чтобы прислушаться. Каждый действительный или воображаемый звук, или лязг железа на реке, или фырканье какого-нибудь животного на болоте пугали его и тогда он спрашивал меня:

-- Не вздумал ли ты, чертенок, надуть меня. Ты никого не привел с собой?

-- Нет, сэр! Нет!

-- И полиции не доносил?

-- Нет!

-- Ну, хорошо, - сказал он, - верю тебе. И то правда! Куда мог бы годиться такой щенок, как ты, если бы ты в свои годы вздумал помогать другим травить на смерть такое жалкое создание, как я.

Мне было очень жаль его и я, наблюдая за тем, как он постепенно добрался до пирога со свининой, сказал ему наконец:

-- Я очень рад, что пирог нравится вам.

-- Что ты сказал?

-- Я рад, что пирог нравится вам.

-- Спасибо, мой мальчик! Да, он нравится мне.

Я часто наблюдал за тем, как ела свой корм наша дворовая собака и нашел большое сходство между тем, как ела она и как ел этот человек, который таким же способом сразу откусывал куски, как и собака. Он отхватывал их и поспешно, почти не пережевывая глотал, озираясь в то же время во все стороны и как бы опасаясь, что вот явится кто-нибудь и вырвет у него пирог. Он находился вообще в таком возбужденном состоянии, что вряд ли мог оценить достоинство пирога, хотя никому не позволил бы разделить его с собой, не оскалив зубы на непрошенного посетителя. В этом он был несомненно сходен с нашей собакой.

-- Боюсь, что вы ничего не оставите для него, - робко заметил я после непродолжительного молчания, во время которого я размышлял будет ли вежливо с моей стороны сделать такое замечание. - Там больше ничего не осталось, где я взял его.

Только уверенность в истине последняго факта побудила меня обратиться к нему с таким вопросом.

-- Оставить для него? Для кого? - спросил мой друг, переставая жевать корку пирога.

-- Для молодого человека... о котором вы говорили... который скрывался вместе с вами.

-- О... о! - воскликнул он с чем то в роде подавленного смеха. - Ему? Да, да! Он побудет и без еды; он ничего не хочет.

-- А мне показалось, что он голодный, - отвечал я.

Он перестал есть и уставился на меня с величайшим удивлением и в то же время недоверием.

-- Показалось? Когда?

-- Сейчас вот.

-- Где?

-- А вот там! - сказал я. - Он сидел и спал, а я подумал, что это вы.

Он схватил меня за шиворот и так взглянул на меня, что мне пришло сразу в голову, не вернулось ли к нему его прежнее желание перерезать мне горло.

-- Он был, знаете, одет, как вы, только с шляпой на голове, - продолжал я, дрожа от страха, - и... и... - мне хотелось выразиться поделикатнее, - и у него были те же причины желать напилка. Слышали вы сегодня ночью пушку?

-- Да, Пожалуй, - сказал он про себя, - как будто палили.

-- Странно, почему вы не уверены в этом, - отвечал я. - Мы слышали дома... а это дальше от нас и двери у нас была заперты.

и голосов, которые зовут его. Он видит солдат в красных сюртуках и с факелами в руках... видит, как они все больше и больше смыкаются кругом него. Слышит, как кричат его номер и зовут по имени, как стучат их мушкеты и как раздается команда: - "Пли!" - Прицелились и... ничего! Не одну партию, чорт их возьми, видел я сегодня ночью, а сотни... Раз, два! Раз, два! А что до выстрелов!... Видел я, как дрожал туман и не переставал дрожать даже после разсвета... Но этот человек - до сих пор он говорил, как будто совсем забыв о моем присутствии, - заметил ты у него что-нибудь особенное?

-- Не здесь ли? - воскликнул он, изо всей силы ударив левую щеку ладонью своей руки.

-- Да, здесь!

-- Где он? - спросил он, пряча остатки съестного за пазуху своей серой куртки. - Укажи мне, какой дорогой он пошел. Я выслежу его не хуже, собаки-ищейки. Чорт бы побрал колодку на моей ноге. Подай сюда напилок, мой мальчик!

о моем присутствии и обращая внимание лишь на свою собственную ногу; на ней была окровавленная рана, но он так грубо обращался с ней, что можно было подумать, будто она так же нечувствительна, как и напилок. Видя, с какой жестокостью он обращается с собственной своей ногой, я снова пришел в ужас и почувствовал, что слишком далеко нахожусь от дома. Я сказал ему, что мне нора уходить, но он даже, не взглянул на меня, а потому я счел за лучшее поскорее улизнуть от него. Спустя несколько минут я обернулся и увидел, что он сидит, склонив голову над коленом, и с бешенством пилит свои оковы, осыпая проклятиями и их и ногу. Последнее, что я услышал, когда туман скрыл его от меня и я остановился, чтобы прислушаться, был визг напилка.