Большие ожидания.
Глава XIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XIII. (старая орфография)

XIII.

Досадно было мне видеть на следующее утро, как Джо одевался в свое праздничное платье, чтобы сопровождать меня к мисс Гевишам. Он думал, его выездной костюм был необходим для торжественности случая, и не мое было дело говорить ему, что к нему лучше шла его рабочая одежда; я очень хорошо знал, что ради меня он мучил себя, ради меня выдергивал вверх воротник своей рубашки на такую высоту, что его волосы на маковке стояли торчмя, как пучок перьев.

За завтраком моя сестра объявила, что она намерена идти вместе с нами в город и остаться у дяди Пембльчука, куда мы за нею зайдем, после свидания с знатными госпожами. Эти слова, думал Джо, не предвещали ничего доброго. Кузница была заперта на день, и Джо надписал на двери мелом (как он это обыкновенно делывал, когда не работал): Вышел, с прибавлением стрелы, указывавшей в какое направление он ушел.

Мы отправились пешком в город; сестра моя шла впереди; она была в огромной пуховой шляпе и несла в плетеной корзинке, как государственную печать Великобритании, калоши, шаль и зонтик, хотя погода стояла совершенно ясная. Мне было не совершенно ясно, несла ли она эти предметы, как наказание себе или ради бахвальства, но я скорее думаю, что она выставляла их на показ, как часть своего достояния, подобно Клеопатре или какой-нибудь другой распетушившейся царице, которая выставляет свои богатства в торжественной процессии.

Когда мы подошли к дому Пембльчука, моя сестра влетела в него, и оставила вас. Был уже полдень, и мы с Джо отправились прямо к мисс Гевишам. Эстелла по обыкновению отворила калитку, и Джо, при её появлении, снял свою шляпу, и остановился, держа ее обеими руками за поля, как будто он хотел определить её вес с совершенною точностью.

Эстелла не обратила на нас никакого внимания, но повела нас хорошо известною мне дорогою. Я последовал за нею, Джо шел за мною. Я оглянулся на Джо, когда мы были в длинном корридоре: он все еще продолжал взвешивать свою шляпу, с необыкновенною осторожностью, и шел большими шагами на цыпочках.

Эстелла мне сказала, чтобы мы оба вошли в комнату; я взял Джо за обшлаг и подвел его к мисс Гевишам; она сидела у туалета и тотчас же оглянулась на нас.

-- О! сказала она Джо: - вы муж сестры этого мальчика.

Я себе не мог представить, чтобы милый Джо мог так мало походить на самого себя и так сильно походить на птицу, с своими взъерошенными волосами и разинутым ртом, как будто он готовился проглотить червяка.

-- Вы муж сестры этого мальчика? повторила мисс Гевишам.

Мне было очень досадно, но в продолжении всего разговора Джо постоянно обращался ко мне, а не к мисс Гевишам.

-- То-есть, как я понимаю, Пип, заметил теперь Джо тоном, выражавшим сильное убеждение, глубокую тайну и большую вежливость, - я взял да и женился на твоей сестре, а в то время я был совсем человек одинокий.

-- Ну! сказала мисс Гевишам: - и вы воспитали этого мальчика, с намерением потом взять его в ученье, не так-ли мистер Гарджери?

-- Ты знаешь, Пип, отвечал Джо, - мы всегда были друзьями, и промежь себя мы думали, что это будет дело хорошее и веселое. Но, Пип, если ты это дело находишь себе не по вкусу, в разсуждение грязи, сажи и то-есть прочого, все это примется в уважение, смекаешь?

-- Был ли мальчик против этого? сказала мисс Гевишам. - Есть-ли у него охота к ремеслу?

-- Сам ты знаешь, Пип, отвечал Джо, усиливая свой прежний тон. - Это было желание твоего сердца, и ты не был против желания твоего собственного сердца!

Напрасно я старался ему показать, что он должен говорить мисс Гевишам; чем более я делал ему знаков лицом и руками, тем убедительнее, таинственнее и вежливее он обращался ко мне.

-- Принесли вы с собою его документы? спросила мисс Гевишам.

-- Ну, Пип, ты сам знаешь, отвечал Джо, как будто это был не совсем разсудительный вопрос. - Ты сам видел, как я положил их в мою шляпу, и поэтому ты должен знать, что они там.

С этими словами он вынул их и подал не мисс Гевишам, а мне. Совестно сознаться, но я начинал сты диться за моего доброго товарища. Да, я стыдился его, когда я заметил, что Эстелла стояла за стулом мисс Гевишам, и глаза её лукаво улыбались. Я взял документы из его рук и подал их мисс Гевишам.

-- Вы не надеетесь получить за мальчика никакой премии, сказала мисс Гевишам, просмотрев бумаги.

-- Джо! заметил я, видя его молчание: - отчего вы не отвечаете?

-- Пип, сказал Джо, вдруг оборвав меня, как будто он чувствовал себя оскорбленным. - Я так понимаю, что промежь нас с тобою этот вопрос не требует ответа, да и ответ, ты знаешь очень хорошо, может быть только: нет. Ты знаешь это; к чему же тут еще разговаривать?

Мисс Гевишам посмотрела на него, как будто она поняла что это был за человек, и взяла со стола кошелек, лежавший возле.

-- Пип заслужил свою премию, сказала она, - вот эта премия. В этом кошельке двадцать пять гиней. Отдай их твоему хозяину, Пип.

-- Пип, это очень великодушно с твоей стороны, сказал Джо, - с благодарностию принимается такая щедрость, хотя со всем не ожиданная. Теперь, старый дружище, продолжал Джо (меня так и бросило в жар, а потом обдало холодом; я чувствовал, будто это друже.кое воззвание относилось к мисс Гевишам), теперь, старый товарищ, Бог да поможет нам исполнить нашу обязанность! Да поможет нам Бог исполнить нашу обязанность друг перед другом и перед людьми, от которых твой щедрый подарок достался нам, во утешение души их, и... и... и.

Здесь Джо очевидно впал в страшные затруднения, из которых он никак не мог выпутаться, и заключил торжественно словами: "И мне ужь не приходится говорить!" Эти слова казались ему так убедительны, что он повторил их.

-- Прощай, Пип! сказала мисс Гевишам. - Выпусти их Эстелла.

-- Прикажете мне опять придти, мисс Гевишам? спросил я.

-- Нет, Гарджери теперь твой хозяин. Гарджери! Одно слово!

Я был уже за дверью; но я слышал, как она сказала Джо выразительным голосом:

-- Мальчик хорошо себя вел здесь, и это дано ему в награду. Конечно, как человек честный, вы ничего более не ожидаете.

Как Джо вышел из комнаты, я этого себе никогда не мог объяснить; но я знаю только, что когда он вышел, он с упорным упрямством непременно хотел идти вверх вместо того чтобы спуститься вниз, и не внимал моим убеждениям, пока я не потащил его зарукави. Через минуту мы были за калиткой, которая заперлась за нами, и Эстелла исчезла.

Когда мы остались одни при дневном свете, Джо прислонился к стене и сказал: "Удивительно!" И в этом положении он оставался довольно долго, повторяя с роздыхом: "удивительно", так часто, что я начинал опасаться за его голову. Наконец он вытянул длинную фразу: "Пип, уверяю тебя это уди-ви-тель-но!" и мало-по-малу сделался попрежнему разговорчив, и мы спокойно пошли своею дорогой.

Я полагаю однакоже, что это необыкновенное свидание просветило ум Джо и, идя к Пембльчуку, он успел придумать очень ловкую и хитрую увертку. Мои догадки совершенно оправдались следующею сценой в гостиной мистера Пембльчука, где мы нашли мою сестру в совещании с этим отвратительным лабазником

-- Ну, закричала моя сестра, обращаясь вдруг к нам обоим, - разказывайте, что случилось с вами. Удивляюсь еще, как вы удостоиваете придти к нам бедным людям, право!

-- Мисс Гевишам, сказал Джо, смотря на меня пристально, как бы силясь все запомнить, - безпременно наказала, чтобы мы засвидетельствовали её любовь или почтение, - так Пип?

-- Почтение, сказал я.

-- Я сам так думаю, отвечал Джо, - её почтение мистрисс Джо Гарджери.

-- Много мне пользы от её почтения! заметила моя сестра, с некоторым однакоже удовольствием.

-- И жалеет, продолжал Джо, все поглядывая на меня, - что её здоровье не позволяет... так, Пип?

-- Лишает её удовольствия, прибавил я.

-- Дамского общества, сказал Джо и тяжело вздохнул.

-- Ну, закричала моя сестра, бросая смягченный взгляд на мистера Пембльчука: - она могла бы из вежливости сообщить мне это прежде; но лучше поздно чем никогда. А что она дала этому сорванцу?

-- Она ему ничего не дала, сказал Джо.

Мистрисс Джо готова была разразиться, но Джо продолжал:

-- Что она дала, сказал Джо, - то дала его друзьям; а под друзьями его, она говорила, я разумею его сестру, мистрисс Джо Гарджери; это были её самые слова, мистрисс Джо Гарджери...

Моя сестра взглянула на Пембльчука, который гладил ручки своего кресла и кивал головой, как будто он все знал наперед.

-- А сколько получили вы? спросила моя сестра смеясь. (Да, положительно говорю: смеясь.)

-- Не худо, ответила моя сестра, отрывисто, - не слишком много, а так не худо.

-- Ну, так подымай выше, сказал Джо.

Этот безстыдный надувало, Пембльчук, сейчас же кивнул головой и сказал, потирая ручки кресла:

-- Да, подымайте выше, сударыня.

-- Ужь не думаете ли вы... начала моя сестра.

-- Да, я думаю, сударыня, сказал Пембльчук, - подождите только. Ну, продолжайте, Джозеф. Начало доброе! продолжайте!

-- Ну, что скажет честная компания, продолжал Джо, - на двадцать фунтов?

-- Это, все скажут, хорошо, отвечала моя сестра.

-- Ну, так, сказал Джо, - более чем двадцать фунтов.

Этот презренный лицемер, Пембльчук, еще раз кивнул головой и сказал с хохотом:

-- Да подымайте выше, сударыня. Хорошо, хорошо! Доканай ее, Джозеф!

-- Ну, так, чтобы покончить, сказал Джо, передавая моей сестре кошелек с особенным наслаждением, - двадцать пять фунтов.

-- Да, двадцать пять фунтов, сударыня, повторил этот подлейший мошенник, Пембльчук, подымаясь, чтобы пожать ей руку, - а это совершенно по вашим заслугам (как я и говорил, когда спросили моего мнения), и желаю вам употребить эти деньги в свое удовольствие.

Еслиб этот мерзавец остановился на этом, той тогда его поведение было бы достаточно черно, но он еще увеличил свое преступление, объявляя прямо свои права на меня; после этого все его прежния злодеяния уже казались ничтожными.

-- Теперь слушайте меня, Джозеф, и его достойная супруга, сказал Пембльчук, взяв меня за руку, выше локтя, - я один из таких людей, которые всегда любят доканчивать начатое дело. Этот мальчик должен быть разом записан. Так веду я мои дела. Записан разом.

-- Богу одному известно, дядя Пембльчук, сказала моя сестра, схватывая деньги, - как мы обязаны вам.

-- Обо мне и не упоминайте, сударыня, отвечал этот дьявольский лабазник. - Привет приветом, так бывает в мире. Но вы знаете, этот мальчик должен быть записан. Сказать правду, я обещался присмотреть за этим.

или поджег скирду; право, все думали в суде, что я был схвачен на месте преступления: я слышал как говорили, когда Пембльчук протискивал меня сквозь толпу: "Что он сделал? Молодой такой, а смотрит мерзавцем, не правда ли?" Один господин, с кроткою и доброю наружностию, подал мне нравоучительную книжечку, на которой был изображен юный преступник в оковах, очень похожих на нитку сосисек, и написано: Прочти в твоем заключении.

Ратуша показалась мне чудным местом, скамьи в ней были выше чем в церкви; народ смотрел, свесившись с них; великолепные судьи, развалившись на креслах, или сидели сложа руки, или дремали, или набивали себе нос табаком, или писали, или, наконец, читали газеты; на стенах висели блестящие черные портреты, казавшиеся моему не художественному глазу смесью леденца и пластыря. Здесь, в углу, мои документы были записаны и засвидетельствованы, и я был завербован. Мистер Пембльчук все это время держал меня как будто был приговорен к эшафоту, и только нужно было покончить эти предварительные церемонии.

Когда мы вышли на улицу и отделились от мальчишек, которые с большим удовольствием ожидали, что меня станут публично мучить и теперь видели с сожалением, что, вместо того, меня окружили теперь мои друзья, мы отправились к Пембльчуку. И здесь моя сестра так раззадорилась, благодаря двадцати пяти гинеям, что непременно хотела после такого нежданного счастия задать обед в таверне Кабана, и Пембльчук должен был ехать в своей одноколке за Гебльсами и Вопслем.

когда им нечего было сказать, отчего я не веселился? И я принужден был отвечать, что мне было очень весело, когда я не знал что делать от тоски.

Но они были не дети, могли делать что хотели, и вполне пользовались этим правом. Мошеннин Пембльчук, которого все считали благодетельным виновником торжества, действительно занял первое место и, поставив меня возле себя на стуле, произнес речь, которой я был главным сюжетом, и в которой он объяснял всей компании с особенною злобой, что я подвергался тюремному заключению, еслибы стал играть в карты, пьянствовать, поздно возвращаться домой, или заводить худые знакомства, как значилось в моих бумагах.

прочел нам оду Коллинса и бросил окровавленную шпагу с таким громом и эффектом, что слуга пришел и объявил: "купеческие прикащики внизу свидетельствуют свое почтение и просят напомнить, что здесь не комедия." На возвратном пути, они были в отличном расположений духа и пели: "О дева прекрасная!" и мистер Вопсль пел баса.

Наконец, я помню, я чувствовал себя совершенно несчастным, когда я наконец попал в мою спаленку; я решительно был убежден, что никогда не будет у меня охоты к ремеслу Джо, хотя оно когда-то и нравилось мне.