| Автор: | Диккенс Ч. Д., год: 1860 |
| Категория: | Роман |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XIV. (старая орфография)
XIV.
Какое горькое чувство - стыдиться своего дома! Может-быть, в самом стыде скрывается черная неблагодарность, и наказание за него есть совершенно заслуженное воздаяние; но только это очень горькое чувство, я могу вам засвидетельствовать это.
Дом, благодаря характеру моей сестры, не был для меня очень приятным местом. Но Джо освятил его, и я в него верил. Я верил, что наша парадная гостиная была самым изящным салоном; я верил, что передняя дверь была таинственным входом в храм великолепия, которого торжественное открытие праздновалось жертвоприношением жареных куриц; я верил, что кухня была приличный, хотя непышный покой; я верил, что кузница была блистательною дорогою к славе и независимости: теперь все это казалось мне грубым, простым, и никак бы я не хотел, чтобы мисс Гевишам и Эстелла видели мой дом.
Насколько я был сам причиною этого неблагодарного состояния моей души, насколько были в том виноваты мисс Гевишам и моя сестра, теперь не интересно знать ни для меня, ни для кого другого. Во мне произошла перемена, и дело было сделано. Хорошо ли это или дурно, простительно ли или не простительно, но дело было сделано.
В прежнее время мне казалось, что когда я засучу рукава моей рубашки и поступлю учеником на кузницу Джо, то я буду и счастлив и возвышен; теперь эта мечта осуществилась, и я чувствовал только, что я был весь перепачкан кузнечным углем, и на сердце у меня была страшная тягость, в сравнении с которою наковальня была легче пуха. В моей позднейшей жизни бывали случаи (я полагаю, это бывало со многими), когда я чувствовал, будто тяжелая завеса закрывала от меня навсегда весь интерес и роман жизни, оставляя мне одно томительное страдание. Никогда эта завеса еще не падала передо мною так тяжело и безотрадно, как теперь, когда путь моей жизни пролегал через кузницу Джо.
и находил между тем и другим большое сходство; как плоски были и таи другая, как низки были оне! Обе скрывали неизвестный путь, завешанный темным туманом, который сливался с безграничным морем. Мне было одинаково безотрадно как в первый день моего учения, так и в позднейшее время; но я доволен одним, по крайней мере: Джо ни разу не слышал от меня Ни малейшого ропота, пока учение мое продолжалось. Вот единственное обстоятельство, в связи с этим учением, которое я с удовольствием вспоминаю про себя.
Но и здесь, я должен прибавить, вся заслуга оставалась на стороне Джо. Я не бежал, не записался в солдаты, не сделался матросом, не потому что я был верен, но потому что Джо был верен. Я работал с порядочною ревностью, против всякого желания, не потому чтобы я сознавал добродетель трудолюбия, но потому, что Джо глубоко сознавал ее. Невозможно определить, как широко разливается в мире влияние милого, честного, исполняющого свою обязанность человека; но очень возможно признать, как это влияние затрогивает вас, при встрече с таким человеком; и я хорошо знаю, что каждая искра добра, которое проявлялось во мне во время моего учения, происходила от скромно-довольного Джо, а не от меня, недовольного и безпокойно-честолюбивого.
Кто мог сказать, чего я хотел? Мог ли бы я сам это сказать, когда я и сам этого не знал? Я особенно страшился одного, что в какую-нибудь несчастную минуту, когда я выпачкаюсь более обыкновенного, я подыму мои глаза и вдруг увижу, что Эстелла смотрит на меня в окошко кузницы. Меня преследовал страх, что рано или поздно, она поймает меня, когда мое лицо и руки будут все в саже, когда я буду занят самою грубою работой, и она станет радоваться моему стыду и презирать меня. Часто в сумерках, бывало, когда я двигал мехи для Джо, и мы певали "старый Клим", при одном воспоминании, как певали мы эту песню у мисс Гевишам, мне представлялось в пламени лицо Эстеллы, с её красивыми волосами, развевавшимися от ветра, и глазами, презрительно на меня смотревшими, - часто, говорю я, в такое время, я-поглядывал на окна, совершенно почерневшия от мрака ночи, и мне воображалось, вот сейчас только отодвинулось её лицо, и наконец-то она пришла.
После этого, когда мы сходились к ужину, кухня и ужин поражали меня еще более своею бедностию, и мое неблагодарное сердце еще более наполнялось чувством стыда.