Большие ожидания.
Глава XV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XV. (старая орфография)

XV.

Я снова вошел в обыкновенную колею ученической жизни, и не переступал за пределы деревни и болота; единственным перерывом этого однообразного течения были дни моего рождения и посещение в эти дни мисс Гевишам. Мисс Сара Покет обыкновенно встречала меня у калитки; я постоянно находил мисс Гевишам в том же положении, как я оставил ее; она точно также, и почти в тех самых словах, относилась об Эстелле. Свидание продолжалось несколько минут; она давала мне гинею когда я уходил, и приказывала мне опять придти в будущем году в день моего рождения. Я могу упомянуть здесь раз навсегда, что это сделалось ежегодным обыкновением. Я пробовал было в первый раз отказаться от гинеи, но она спросила меня сердито: "не ожидал ли я более?" и после этого я принужден был взять ее.

Старый мрачный дом не менялся, точно так же как и желтый свет в завешенной комнате, точно так же как и поблекший призрак в кресле у туалета; я чувствовал, как будто с остановившимися часами остановилось самое время в этом таинственном покое; между тем как я и все предметы вне его развивались и старели, он один пребывал без движения. Дневной свет никогда не проникал, в него, как мне казалось и помнилось, еще более чем в самой действительности. Он сбивал меня с толку, и под его влиянием я продолжал внутренно ненавидеть мое ремесло и стыдиться моего дома.

Незаметно, я стал, однакоже сознавать, большую перемену в Биди. Башмаки её не сваливались с ног, волосы её были приглажены и руки всегда были чисты. Она не была красавица, она была простая девочка и никак не могла сравниться с Эстеллой; но она была приятна, свежа и кроткого нрава. Прошел год с небольшим, как она поселилась у нас; она только что сняла траур, и раз вечером я заметил, что у нея были необыкновенно задумчивые глаза, - глаза премилые и предобрые.

Я заметил это, отведя мои собственные глаза от работы, над которою я корпел; я делал выписки из какой-те книги, стараясь в одно и то же время образовать мой ум и мою руку, и видя, что Биди смотрела чем я занимался. Я положил перо; Биди также остановилась над своею работой, не покидая ее однакоже совсем.

-- Биди, сказал я, - как это вы так во всем успеваете? Или я очень глуп, или вы ужь очень умны?

-- В чем это я успеваю? Я не понимаю, отвечала Биди, улыбаясь.

Она управляла всем нашим хозяйством и распоряжалась удивительно; но не это я разумел, нет, не это; а то, о чем я думал, мне казалось, по этой самой причине, еще более поразительным.

-- Как вы успеваете, Биди, сказал я, - выучиваться, всему чему я учусь и не отставать от меня?

Я начинал гордиться моими знаниями, потому что я тратил на них гинеи, получаемые мною в подарок в день моего рожденья, и откладывал для того же назначения большую часть моих карманных денег, хотя теперь я не сомневаюсь, что скудный запас моих сведений был куплен тогда очень дорогою ценой.

-- Я могла бы спросить вас также, сказала Биди, - как вы успеваете?

-- Нет, потому что когда я прихожу из кузницы вечером, всякий видит как я принимаюсь за ученье, а вы им никогда не занимаетесь, Биди.

-- Я полагаю, оно пристает ко мне как кашель, сказала Биди спокойно, и принялась снова за шитье.

Преследуя ту же мысль и прислонившись к спинке деревянного стула, я смотрел, как Биди шила, склонив голову на сторону. Она начинала казаться мне необыкновенною девочкою. Я припомнил теперь, что ей также хорошо были знакомы все термины в нашем ремесле и названия различных работ и различных инструментов. Короче, все что знал я, то знала и Биди. По теории она была такой же кузнец, как и я, если еще не лучше.

-- Вы из таких людей, Биди, сказал я, - которые не пропускают ничего на свете. Пока вы не жили с нами, вам не было случая узнать кузнечное дело, а вот посмотрите теперь, как вы наторели!

Биди посмотрела на меня с минуту, и потом обратилась к своему шитью.

-- А ведь я была вашею первою учительницей, не так ли? сказала она, продолжая шить.

-- Биди! воскликнул я в удивлении: - о чем это вы плачете?

-- Я не плачу, сказала Биди, смотря на меня и смеясь: - что это вам пришло в голову?

Мне эти пришло в голову, когда я увидел блестевшую слезу, которая капнула на её работу. Я сидел и молча припоминал, какая она была замарашка, пока бабка мистера Вопсля не успела наконец победить привычку жить, с которою так охотно разстались бы многие. Я припомнил безотрадные обстоятельства, окружавшия ее в жалкой лавчонке, и жалкую вечернюю школу, жалкую немощную старуху, которую она бывала принуждена безпрестанно таскать и успокоивать. Я думал о том, что в это несчастное время в Биди таились способности, которые теперь развивались; я вспомнил, что я обратился к ней, при моей первой тревоге и неудовольствии. Биди сидела спокойно и шила, не ронгия более слез. Смотря на нее, пока эти мысли занимали меня, мне пришло в голову, что может-быть я недостаточно был благодарен Биди. Я был с нею слишком скрытен, когда я мог бы почтить ее (в моих размышлениях я употребил другое слово) моею доверенностью.

-- А, бедняжка! отвечала Биди. Она как будто забыла о caмой себе, отнеся мое замечание к моей сестре, и принялась за нею сейчас же ухаживать. - Это грустная правда!

-- Ну! сказал я: - мы будем почаще толковать с вами. Я буду всегда советоваться с вами. Пойдем-те гулять на болото в будущее воскресенье, Биди; мы потолкуем там на свободе.

Моя сестра никогда не оставалась одна, но Джо охотно согласился смотреть за нее в это воскресенье, и мы с Биди отправились вместе. Это было летом, погода стояла чудная. Когда мы миновали деревню, церковь, кладбище, и вышли на болото, паруса кораблей забелели перед нами, и я начал по обыкновению мысленно соединять мисс Гевишам и Эстелу с окружающим видом. Мы подошли к самой реке и сели на берегу; вода плескала у наших ног, еще сильнее обнаруживая тишину и спокойствие своим плеском, и я решил, что тут было настоящее место и время во всем довериться Биди.

-- Биди, сказал я, обязав ее прежде хранить тайну, - я хочу быть джентльменом.

-- О, я бы этого не захотела, еслиб была на вашем месте! отвечала она. - Что в этом за особенное счастие!

-- Биди, сказал я с некоторою суровостью, - я имею свои причины желать сделаться джентльменом.

-- Вы знаете лучше, Пип; но не думаете ли вы сами, что вы счастливее в вашем состоянии?

-- Биди! воскликнул я нетерпеливо: - я не вижу никакого счастья в моем положении, мне постыла моя жизнь, мне отвратительно мое ремесло; я не могу привыкнуть к нему. Будьте разсудительны.

-- Разве я не разсудительна? сказала Биди, спокойно подымая свои брови. - Пип, я только желала вам добра и спокойствия.

-- Ну так поймите же раз навсегда, что я не могу быть спокоен, что я буду несчастен, Биди, да! если не вырвусь из этой жизни.

-- Это жаль, сказала Биди, покачивая головою с печальным видом.

Я также часто думал, что это жаль, и во внутренней борьбе с собою я почти готов был проливать горькия слезы досады. Биди высказала мое собственное чувство. Я сказал ей, что она была права; я очень хорошо знал, что жаль, но пособить было невозможно.

-- Если б я только мог успокоиться, сказал я Биди, срывая траву, как некогда я вырывал мои чувства вместе с клочьями волос, или вышибал, их из себя стуча ногами в стену пивоварни. - Еслиб я только мог успокоиться и полюбить кузницу хоть в половину так, как я любил ее прежде; когда я был маленький, о! я знаю это было бы гораздо лучше для меня. Нам всем нечего было бы тогда желать. Я мог бы сделаться партнером Джо, когда кончится срок моего ученья; я мог бы также ухаживать за вами,, и мы бы совсем другими людьми сидели на этом самом берегу по воскресеньям. Ведь я бы годился для вас, не так ли, Биди?

Биди вздохнула; смотря на корабли, плывшие мимо, и отвечала.

-- Да, я не слишком разборчива.

Ответ этот не был очень лестен для меня; но, я знал, она не думала меня оскорбить.

-- Вместо этого, сказал я, вырывая новый клочок травы и принимаясь жевать несколько былинок, - посмотрите, что за жизнь я маячу. Я не доволен, не спокоен; для мрня пожалуй ничего бы не значило, что я простой, грубый мужик, если-бы мне никто этого не;сказал.

Биди вдруг повернула свое лице ко мне и посмотрела на меня гораадо пристальнее нежели она следила прежде за плывшими кораблями.

-- Это не справедливо, да и не совсем вежливо, заметила она, обращая опять свои глаза на корабли. - Кто это сказал?

Я смешался, потому что эти слова сорвались у меня с языка, а я не сообразил еще как повести речь. Отступать однако же было теперь поздно, и я отвечал:

Сделав такое безумное признание, я принялся бросать сорванную траву в реку, как будто я намеревался последовать за нею.

-- Так вы хотите сделаться джентльменом, чтобы досадить ей или чтобы жениться на ней, спросила Биди спокойно, после некоторого молчания.

-- Не знаю, отвечал я угрюмо.

-- Потому, если вы хотите только досадить ей, продолжала Биди, - то я полагаю... но вы знаете лучше меня, лучше и благороднее было бы не обращать внимания на её слова. Если же вы хотите добиться её, то я думаю.... но опять таки вы лучше меня знаете, что она этого не стоит.

Именно это самое я думал не раз. Это именно было мне ясно в эту минуту. Но как же было мне, бедному деревенскому ослепленному мальчишке, выпутаться из этой несостоятельности, в которую каждый день впадают люди получше и поумнее?

-- Все это может быть очень справедливо, сказал я Биди, - только я в нее страшно влюблен.

Дойдя до этого пункта, я уткнул лицо в землю, запустил обе руки в волосы и принялся их рвать, все время чувствуя, что с моей стороны это было самым неуместным и неприличным безумием, за которое следовало бы мне самому, собственными же руками, сорвать свою башку и разбить о камни, в наказание за то, что она была на плечах такого идиота.

Биди была благоразумнейшая девочка в мире и не пробовала более убеждать меня. Она положила свою руку на мои руки, - и прикосновение её руки, хотя и огрубевшей от работы, было очень приятно, - и высвободила их потихоньку из моих волос. Потом она нежно потрепала меня по плечу, а я плакал, уткнув мое лицо в рукав, точно так как, я это делал в нашей кухне, неопределенно сознавая, что был кем-то или всеми очень обижен.

-- Я рада одному, сказала Биди, - что вы доверились мне, Пип, и рада еще тому, что вы можете положиться на меня; я сохраню вашу тайну. Еслибы ваш первый учитель, - такой жалкий учитель, что еще сам нуждается в ученьи, - мог теперь поучить вас, то он, кажется, знал бы какой задать вам урок. Но урок этот трудно выучить, да и потом вы обогнали вашего учителя; теперь ужь это безполезно.

Спокойно вздохнув обо мне, Биди встала и сказала приятным и свежим голосом:

-- Пойдем мы еще далее гулять или вернемся домой?

-- Биди, закричал я вставая и целуя ее, - я буду всегда все вам говорить.

-- Пока не сделаетесь джентльменом, сказала Биди.

-- Вы знаете, что я не буду джентльменом, и потому всегда. Впрочем что мне говорить вам? Вы знаете все, что я знаю; я вам, помните, уже говорил это как-то вечером.

-- А! сказала Биди, почти шепотом, посматривая на корабли; потом повторила прежним приятным голосом: - Будем еще гулять или ужь вернуться домой?

Я сказал Биди, что мы еще пойдем погулять, и мы отправились далее; летний полдень постепенно переходил в летний вечер; погода стояла чудная. Я начинал размышлять, не было ли мое положение, при настоящих обстоятельствах, естественнее чем то, когда я играл в нищие, при вечернем освещении среди дня, в комнате с остановившимися часами, презираемый Эстеллой. Я думал, что для меня было бы очень хорошо, еслиб я мог выбить ее из головы, со всеми прочими воспоминаниями и фантазиями, приняться с усердием за работу, и не отставать от своего дела. Я спрашивал себя, не сделала ли бы меня Эстелла несчастным теперь, еслиб она была со мною вместо Биди? Я принужден был согласиться, что я знал это наверное, и сказал себе: Пип, какой же ты дурак!

Мы много говорили гуляя, и все, что ни говорила Биди, было совершенно справедливо. Биди не была капризна, не менялась по дням. Ей было бы горько, а ужь никак не было бы приятно огорчать меня; она скорее нанесла бы себе удар в сердце нежели мне. Как же это я не любил её более чем Эстеллу?

-- Биди, сказал я, когда мы возвращались домой, - я бы хотел, чтобы вы наставили меня на истинный путь.

-- Я бы также хотела, сказала Биди, - да не знаю как.

-- О, Боже сохрани, нет! сказала Биди.

-- Еслиб я мог только заставить себя влюбиться в вас, так это было бы хорошо для меня.

-- Но ведь вы этого никогда не сделаете, сказала Биди.

В этот вечер мне представлялось это более вероятным нежели я полагал несколько часов тому назад. А поэтому я заметил ей, что я в этом еще не так уверен. Но Биди сказала, что она была совершенно уверена, и сказала это решительно. Внутренно я думал, что она была справедлива; но мне не нравилось, что она была так положительна.

Когда мы подошли к кладбищу, нам пришлось перейдти через вал, и потом перелезть через плетень, возле шлюза. Вдруг перед нами очутился старый Орлик, выскочивший незаметно из камыша или из канавы, или спрыгнувший с шлюза.

-- Гей! замычал он: - куда это вы идете вдвоем?

-- Куда? домой!

-- Хорошо же, сказал он, - будь я проклят, если я не провожу вас до дому.

Биди была очень против этого, и сказала мне шепотом:

-- Не давайте ему идти с нами; я не люблю его.

Я тоже его не баловал и сказал ему, что мы очень ему благодарны, но что в проводах его мы не нуждаемся. Он выслушал это с громким хохотом и отстал от нас, следуя за нами однакоже в некотором разстоянии.

Любопытствуя узнать, не подозревала ли Биди, что он был виновен в том разбойническом нападении, которого не могла объяснить моя сестра, я спросил ее, за что она его не любила.

-- О! отвечала она, поглядывая на него в полуоборот, из-за плеча, - потому что, я... я боюсь, он любит меня.

-- Разве он говорил вам когда-нибудь, что он вас любит? спросил я с негодованием.

-- Нет, отвечала Биди, поглядывая опять из-за плеча, - он мне этого никогда не говорил; но... но он пляшет передо мною всегда как только поймает мой взгляд.

Хотя это был очень новый и совершенно особенный способ выражения любви, но я не сомневался, что он был понят верно. Со стороны Орлика было дерзостью влюбиться в нее, и даже личным оскорблением для меня.

-- Но вам ведь это все равно, сказала Биди спокойно.

-- Конечно, все равно; только мне это не нравится. Я этого не одобряю.

-- И я также, сказала Биди, - хотя для вас это все равно.

привязавшейся к нему, он совершенно утвердился в нашем кругу; не то я постарался бы, чтоб ему отказали. Он совершенно понял мои добрые намерения и вполне сочувствовал им, как я узнал потом.

И теперь, как будто в моей голове мало еще было сумбура, я усложнил его во сто тысяч раз: находили на меня минуты, когда я бывал вполне уверен, что Биди несравненно лучше Эстеллы, и что простая, честная, рабочая жизнь, для которой я родился, не имела в себе ничего постыдного, но что я мог в ней уважать себя и быть счастливым. В эти минуты я положительно решал, что мое пренебрежение к милому старому Джо и его кузнице миновало, и что я сделаюсь его партнером и буду ухаживать за Биди. Но вдруг проклятое воспоминание о прежних часах, проведенных у мисс Гевишам, падало на меня как бомба и совершенно разносило мои мысли. Разсеянные мысли собираются нескоро, и часто, прежде нежели я успевал их собрать, безумная мечта, что мисс Гевишам устроит мою судьбу, когда кончится срок моего ученья, разметывала их еще шире во всевозможных направлениях.

Еслибы дали моему сроку спокойно кончиться, то, полагаю, мои волнения не кончились бы с ним. Он однако не сам собою кончился; обстоятельства, которые я опишу сейчас, привели его к неожиданному, преждевременному заключению.