Большие ожидания.
Глава XVI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XVI. (старая орфография)

XVI.

Это было на четвертый год моего учения, в субботу вечером. Порядочная группа народу собралась около огня у "Трех Веселых Лодочников" и внимательно слушала, как мистер Вопсль читал в слух газету. Я также принадлежал к этой группе.

Совершено было убийство, о котором в то время все говорили, и мистер Вопсль, выражаясь фигурно, купался в крови по самую маковку. Он пожирал каждый отвратительный эпитет, украшавший описание; он олицетворял каждого свидетеля, допрошенного при следствии. Слабо стонал он: "все кончено", подобно несчастной жертве; страшно ревел он, как убийца: "доконаю тебя." Он передал докторское показание, решительно передразнивая нашего деревенского врача, и шепелявил и дрожал, как старый караульный при шоссейной заставе, слышавший удар, совершенно будто человек разбитый параличем, так что мы начинали сомневаться в здравом уме этого свидетеля. Следственный пристав являлся, в лице мистера Вопсля, Тимоном Афинским, сторож - Кориоланом. Он всецело наслаждался, и мы все тоже наслаждались и чувствовали себя в полнейшем комфорте. В состоянии этого благодушия мы дошли до приговора, что то было смертоубийство, намеренно совершенное.

Тогда только я заметил незнакомого джентльмена, который стоял опершись на спинку дивана и смотрел на нас. На лице его выражалось глубокое презрение; он кусал указательный палец, глядя на нашу группу.

-- Ну, сказал незнакомец мистеру Вопслю. когда чтение кончилось, - я не сомневаюсь, вы порешили дело к вашему полному удовольствию?

Мы все вздрогнули и оглянулись как будто то был сам убийца. Он посмотрел на всех хладнокровно, саркастически улыбаясь.

-- Конечно, обвиняемый виновен? сказал он: - ну говорите же прямо.

-- Сэр, ответил мистер Вопсль, - хотя я не имею чести знать вас; но не задумываясь долго, скажу, что он виновен.

Мы все осмелились подтвердить это решение одобрительным ропотом.

-- Я знаю, что вы так думаете, сказал незнакомец, - я это наперед знал. Я вам так и сказал. Но я вам сделаю один вопрос. Знаете ли вы или нет, что законы английские предполагают каждого обвиняемого невинным, пока не будет доказано - слышите ли? пока не будет доказано, что он виновен?

-- Сэр, начал было мистер Вопсль, - как Англичанин сам, я....

-- Не извольте, сказал незнакомец, кусая свой палец, - уклоняться от моего вопроса. Знаете ли вы, или нет? Одно из двух?

Он стоял, повернув свою голову и весь корпус на одну сторону, в виде придирчивого вопросительного знака, и указывая пальцем на мистера Вопсля, как будто хотел им заклеймить его.

-- Что же? сказал он: - знаете вы, или нет?

-- Конечно я знаю, отвечал мистер Вопсль.

-- Конечно вы знаете. В таком случае, зачем же было не ответить этого с первого раза? Теперь я вам сделаю другой вопрос, продолжал он, совершенно забирая в свои руки мистера Вопсля, как будто он имел на это право. - Знаете ли вы, что ни один из этих свидетелей не был приведен к перекрестному допросу? {Cross examination, допрос, который делается свидетелям адвокатами противной стороны.}

Мистер Вопсль опять было начал:

-- Я могу только сказать...

Но незнакомец остановил его.

-- Как? вы не хотите отвечать на вопрос простым да или нет? Я еще раз спрошу вас. - Вытянув снова свой палец на него, он продолжал: - Слушайте, знаете ли вы или не знаете, что ни один из этих свидетелей еще не был приведен к перекрестному допросу? Ну же, от вас требуется одно слово: да или нет?

Мистер Вопсль медлил, и тем очень терял в нашем мнении.

-- Что это такое? повторил мистер Вопсль, глядя на газету, совершенно растерянный.

-- Это та самая печальная газета, продолжал незнакомец, с необыкновенно-саркастическим и недоверчивым видом, - которую вы сейчас читали?

-- Без всякого сомнения.

-- Без всякого сомнения! Теперь загляните в эту газету и скажите мне, не передает ли она положительно, что обвиняемый, по совету своих адвокатов, откладывает свою защиту до будущого времени.

-- Я сейчас это прочел, сказал мистер Вопсль, как бы оправдываясь.

-- Дело не в том, что вы читали сэр; я спрашиваю вас не про то, что вы читали. Вы можете пожалуй читать Отче наш на выворот, если у вас есть охота; может-быть вы так это и делали до нынешняго дня. Загляните в газету. Нет, нет, нет, почтеннейший, не на верх столбца; вы знаете очень хорошо, что это внизу, в самом низу.

Мы все начинали сомневаться в добросовестности мистера Вопсля.

-- Ну, нашли вы?

-- Здесь оно, сказал мистер Вопсль.

-- Теперь проследите вашим глазом все это место, и скажите мне, не утверждается ли здесь положительно, что обвиняемый, по совету своих судей отлагает свою защиту до будущого времени? Ну, понимаете ли вы так это место?

Мистер Вопсль отвечал, что тут именно этих слов нет.

-- Этих именно слов! повторил джентльмен презрительно; - Но смысл-то каков?

-- Да, смысл таков, сказал мистер Вопсль.

-- Да, повторил незнакомец, оглядывая кругом всю компанию и протянув правую руку к Свидетелю Вопслю. - Теперь я спрошу вас, что вы скажете про совесть человека, который, прочтя это, объявляет виновным своего ближняго, не выслушав его и потом спокойно идет себе спать.

Мы все начинали подозревать, что мистер Вопсль был вовсе не такой человек, каким мы его считали до сих пор, и что наконец мы раскусили его.

-- И припомните, этот самый человек, продолжал джентльмен, тяжело опуская свой палец на мистера, Вопсля, - этот самый человек может быть призван в суд присяжным по этому же делу, и после такого предосудительного поступка, он спокойно вернется в недра своего семейства, спокойно склонит свою голову на подушку, между тем как он торжественно и добровольно клялся, что будет судить по правде-истине между нашим государем королем и обвиняемым, и даст справедливый приговор согласно с показаниями, и да поможет ему Бог! {Официальная форма присяги.}

Мы все! были глубоко убеждены, что мистер Вопсль зашел слишком далеко и что ему следовало остановиться на своем преступном поприще, пока еще было время.

Незнакомец, с видом неоспоримого авторитета, показывавшим, что он знал о каждом из нас какую-нибудь тайну, которая совершенно уничтожила бы репутацию каждого, еслиб он только открыл ее, оставил свое прежнее место и подошел к огню. Он остановился тут, запустив левую руку в карман и кусая указательный палец правой руки.

-- Из сведений, сообщенных мне, сказал он, оглядывая всех нас, а мы все дрожали перед ним, - я имею повод думать, что между вами находится кузнец, по имени Джозеф или Джо Гарджери. Который это из вас?

Незнакомый джентльмен поманил его к себе, и Джо подошел.

-- У вас есть ученик, продолжал незнакомец, - по прозванью Пип? Здесь он?

-- Я здесь, закричал я.

Незнакомец не узнал меня, но я признал в нем джентльмена, которого я встретил на лестнице в мое второе посещение мисс Гевишам. Его наружность была так замечательна, что я не мог забыть ее. Я узнал его сейчас же как только увидел, и теперь, смотря на него, когда он положил руку мне на плечо, я сверял все подробности его наружности с моими прежними впечатлениями: его большую голову, смуглый цвет его лица, его впалые глаза, его густые черные брови, его массивную часовую цепочку, черные пятна на его подбородке и щеках, и даже запах душистого мыла от его огромной руки.

-- Я бы хотел побеседовать наедине с вами обоими, сказал он, пристально оглядев меня, - это не возьмет много времени. Может-быть, лучше будет отправиться нам на вашу квартиру. Я не хотел бы сообщать вам мое дело здесь; но потом вы можете передать его вашим друзьям, если хотите; это до меня не касается.

Посреди недоумевающого молчания мы вышли из "Веселых Лодочников", и шли в недоумевающем молчании домой. Незнакомец дорогою поглядывал по временам на меня и покусывал свой палец. Подходя к дому, Джо забежал вперед, чтоб отпереть парадную дверь, как было прилично в таком торжественном случае. Наше совещание происходило в парадной гостиной, освещенной одною свечой.

Оно началось тем, что незнакомый джентльмен сел за стол, придвинул к себе свечку и принялся пересматривать заметки в своей памятной книжке. Потом он закрыл книжку, отодвинул немного в сторону свечку, пристально посмотрев, то с одного её боку, то с другого, чтобы распознать в темноте меня и Джо.

-- Мое имя, сказал он, - Джагерс: я стряпчий в Лондоне; я довольно хорошо известен. У меня до вас дело необыкновенное, и я начинаю с того, что не я его придумал. Еслибы спросили моего совета, то я не был бы здесь. Но моего совета не спрашивали, и потому вы меня здесь видите. Я действую теперь как доверенное лицо другого; ни более, ни менее.

Находя, что ему не хорошо было видно с своего места, он встал, закинул ногу через спинку стула и оперся на нее, поставив таким образом одну ногу на стул, между тем как другая нога оставалась на полу.

-- Ну, Джозеф Гарджери, я являюсь к вам с предложением, чтобы вы уволили этого молодого человека, вашего ученика. Вы не воспротивитесь уничтожить его обязательный акт, по его просьбе, ради его добра? Вы ничего не потребуете за это?

-- Упаси Бог, чтоб я помешал счастию Пипа и чтоб я стал чего-нибудь требовать! сказал Джо, пяля глаза.

-- Упаси Бог - выражение благочестивое, но оно здесь не у места, отвечал мистер Джагерс. - Вас спрашивают, не потребуете ли вы чего-нибудь?

-- А мой ответ, сказал Джо сурово, - нет.

Мне показалось, что мистер Джагерс взглянул на Джо таким взглядом, как будто он считал его страшным болваном за его безкорыстие. Но удивление и любопытство, занимавшия у меня дух, до того сбили меня с толку, что я не мог вполне убедиться в этом.

-- Очень хорошо, сказал мистер Джагерс. - Помните же ваши слова, и смотрите у меня, не отказываться от них.

-- Кто же отказываеться от своих слов? отвечал Джо.

-- Я говорю так вообще. Держите вы собаку?

-- Да, держу.

-- Ну так зарубите себе на память: Бахвал добрый пес, а Держи-не-Выпускай еще лучше. Зарубите себе это на память, повторил мистер Джагерс, прищуривая глаза и кивая головой Джо, как будто он извинял его в чем-нибудь. - Теперь я обращаюсь к этому молодому малому, и должен сообщить ему, что его ожидает впереди блистательная карьера.

Мы с Джо разинули рот, и посмотрели друг на друга.

настоящей СФеры его жизни, и воспитан как джентльмен, одним словом как молодой человек, у которого большие ожидания.

Моя мечта наконец осуществилась; строгая действительность превзошла самую дикую фантазию: мисс Гевишам, значит, была намерена устроить мою судьбу самым великолепным образом.

-- Теперь, мистер Пип, продолжал стряпчий, - все остальное, что еще мне нужно сказать, относится собственно к вам. Вы должны прежде всего знать, - особа, по поручению которой я действую, требует, чтобы вы навсегда удержали имя Пип. Я полагаю, вы не станете противиться, если ваши великолепные ожидания будут сопряжены с таким легким условием. Но если вы не согласны, то сейчас же должны объявить об этом.

Сердце мое билось так быстро, в ушах моих раздавался такой звон, что я едва мог пробормотать мое согласие.

-- Полагаю так. Вовторых, вы должны знать, мистер Пип, что имя вашего щедрого благодетеля должно остаться в глубокой тайне, пока он сам не захочет открыть его. Я уполномочен объявить вам, что это лицо намерено вам само открыть его изустно. Когда будет исполнено это намерение, я не могу сказать, да и никто не может этого сказать. Может-быть это случится спустя много лет. Теперь вы должны знать, что вам положительно запрещается делать какие бы то ни было розыски и разпросы с этою целию или делать какие-нибудь намеки даже самые отдаленные, в сношениях со мною, на кого бы то ни было, как на лицо, вам благодетельствующее. Если зародится в сердце, вашем подозрение, держите его про себя. Причины этого запрещения не могут интересовать вас. Это могут быть необыкновенно важные побудительные причины, или опять это может быть простой каприз. Вам до этого нет дела. Вам предлагается условие, и особа, по поручению которой я действую и за которую я иначе не отвечаю, требует, чтобы вы его приняли и исполнили. Эта особа готовит вам блистательную будущность, которая остается тайною между этою особою и мною. Опять таки условие не очень трудное. Но если вы не согласны; скажите сейчас же. Говорите.

Я опять насилу пробормотал, что я согласен.

-- Полагаю так. Теперь, мистер Пип, я кончил дело.

Хотя он называл меня мистером Пип и становился обходительнее со мной; но он не мог еще сбросить с себя вид придирчивого подозрения и все еще иногда прищуривал глаза, и говоря вытягивал на меня свой палец, как будто желая выразить, что он знал многое не в мою пользу.

-- Мы теперь переходим к подробностям дела. Вы должны знать, что хотя до сих пор я говорил только об ожиданиях, ожидания эти уже близки к осуществлению. Мне передана уже значительная сумма, совершенно достаточная для приличного воспитания и содержания, и я прошу вас считать меня вашим опекуном.

Я было хотел благодарить его.

-- О! прервал он меня: я говорю вам прямо, мне уже заплачено за все мои услуги, иначе я не был бы здесь. Вы должны быть лучше воспитаны, согласно с переменою в вашем положении, и вы конечно понимаете всю важность и необходимость воспользоваться не медля представляющимися выгодами.

Я сказал, что я давно желал этого.

-- Дело не в том, чего вы желали прежде, мистер Пип, возразил он, - довольно того, если вы желаете этого теперь. Должен ли я понять, что вы сейчас хотите поступить под руководство хорошого наставника? Не так ли?

Я пробормотал: - да.

-- Хорошо.. Теперь я должен спросить вас о ваших желаниях. Хотя я считаю это неблагоразумным, заметьте мои слова, но мне это приказано. Имеете вы в виду какого-нибудь наставника, которого бы вы предпочитали всякому другому?

Я не знавал других наставников, кроме Биди и бабки мистера Вопсля, и дал поэтому отрицательный ответ.

-- Я знаю одного наставника, который, мне кажется, годится для этой цели, сказал мистер Джагерс. - Заметьте, я его не рекомендую, потому что я никогда никого не рекомендую. Джентльмен, про которого я говорю, мистер Матью Покет.

А! я сейчас припомнил это имя. Родственник мисс Гевишам, Матью, о котором разговаривали мистер и мистрисс Камилла, Матью, которого место было в головах мисс Гевишам, когда положат труп её, в венчальном платье, на свадебном столе.

-- Вам известно это имя? сказал мистер Джагерс, лукаво поглядывая на меня и прищуривая свои глаза, в ожидании моего ответа.

Я отвечал, что я слышал это имя.

-- О! сказал он, - вы слышали это имя. Но вопрос в том, что вы о нем скажете?

-- Нет, мой юный друг! прервал он меня, медленно покачивая своею большою головой. - Вы забываете!

Не догадываясь в чем дело, я было-опять начал, что я ему очень обязан за его рекомендацию.

-- Нет, мой юный друг, прервал он, качая головой, хмуря брови и улыбаясь в одно и то же время, - нет, нет, нет, все это очень хорошо, только это не ходить; вы слишком еще молоды, и не поймаете меня. Слово рекомендация здесь не кстати, мистер Пип. Поищите другого слова.

Я поправился и сказал, что я ему очень благодарен, что он назвал мне мистера Матью Покета.

-- Вот это более похоже на дело, воскликнул мистер Джагерс.

-- И, прибавил я, - я охотно испытаю искусство этого джентльмена.

-- Хорошо. Вам лучше будет испытать его в его же собственном доме. Я это устрою для вас, а прежде вы можете видеть его сына, который живет в Лондоне. Когда вы приедете в Лондон?

Я сказал, взглянув на Джо, который стоял неподвижно, что я готов ехать сейчас же.

-- Вопервых, сказал мистер Джагерс, - вам нужно новое платье, и это платье не должна быть одежда работника. Скажем через неделю. Вам нужны будут деньги. Оставить вам двадцать гиней?

Он вынул кошелек с величайшим хладнокровием, отсчитал мне на стол двадцать гиней, и придвинул их ко мне. Тут он в первый раз снял свою ногу со стула. Он сел верхом на стул, отсчитав мне гинеи, и потом принялся раскачивать свой кошелек, держа его между пальцами и посматривая на Джо.

-- Ну, Джозеф Гарджери? У вас словно язык отнялся от удивления?

-- Да, сказал Джо решительно.

-- Вы помните, мы уговорились, что для себя вы ничего не требуете?

-- Да, таков был уговор, сказал Джо, - и уговор этот остается; я никак не отступлю от него.

-- Ну, а что, сказал мистер Джагерс, помахивая своим кошельком, - ну, а что, если мне поручено сделать вам подарок в виде вознаграждения?

-- Вознаграждения, за что? спросил Джо.

-- За то, что вы лишаетесь его услуг.

Джо с женскою нежностию положил мне на плечо свою руку. Часто после он представлялся мне паровым молотом, который расплющит вам в лепешку железо, но едва тронет яичную скорлупку.

-- Я увольняю Пипа от его службы, сказал Джо, - с такою душевною радостию, что никакими словами не описать. Неужели вы думаете, деньги могут вознаградить меня за потерю этого мальчика, который всегда был для меня лучшим другом!

О добрый, милый Джо, которого я готов был сейчас же оставить, к которому я был так неблагодарен! Я как теперь вижу тебя с твоею сильною, мускулистою рукой, прикрывавшею глаза, с твоею широкою грудью, подымавшеюся от волнения, с твоим голосом, прерывавшимся от избытка чувства. О милый, добрый, верный, нежный Джо! Я чувствую и теперь на моем плече трепетанье твоей руки, исполненное любви, чувствую так торжественно, как будто трепет крыла ангела.

были (как он сам сказал) лучшими друзьями, и (прибавил я) всегда останемся такими. Джо ковырял кулаком свои глаза, но не сказал ни слова.

Мистер Джагерс смотрел на это так, как будто он видел в Джо деревенского дурачка, а во мне его няньку. Когда это кончилось, он сказал, взвешивая на руке своей кошелек, которым он уже более не помахивал:

-- Ну, Джозеф Гарджери, предупреждаю вас, что это уже последний случай; я не люблю полумер. Если вы хотите принять подарок, который мне поручено сделать вам, говорите, и вы получите его; если, напротив, вы хотите сказать...

Здесь, к величайшему его удивлению, Джо остановил его, и завертелся перед ним, явно вызывая его на кулачную расправу.

-- Позвольте мне сказать, закричал Джо, - что если вы изволили пожаловать в мой дом для того только чтобы подзадоривать меня, так милости прошу, становитесь, говорю я с позволения вашего, становитесь, если в вас душа человеческая; с вашего позволения, говорю я вам, я становитесь; я не отступлю и постою за себя.

Я оттащил Джо; он разом успокоился и, обращаясь ко мне, сказал, весьма вежливым тоном, для сведения тех, кому ведать надлежит, что он никому не позволит подзадоривать себя в своем доме. Мистер Джагерс встал со стула, при демонстрации Джо, и попятился к двери. Не обнаруживая ни малейшого желания выступить на единоборство, он обратился ко мне с следующими замечаниями, на прощанье:

-- Ну, мистер Пип, так как вы готовитесь быть джентльменом, то чем скорее вы отсюда отправитесь, тем лучше. Пусть же это будет ровно через неделю, а между тем вы получите от меня мой печатный адрес. Вы можете взять наемную карету в конторе, где пристают в Лондоне почтовые дилижансы, и прямо приехать ко мне. Заметьте, я не высказываю никакого мнения о моем поручении; мне заплатили, и я его исполняю. Поймите же это. Поймите!

Он вытянул палец на нас обоих, и казалось, готов был продолжать; но, повидимому, он стал считать Джо человеком опасным, и ушел.

Мне пришла одна вещь в голову, и я побежал за ним, когда он возвращался к "Веселым Лодочникам", где он оставил наемную карету.

Извините меня, мистер Джагерс.

-- Гей! сказал он, обращаясь ко мне: - что такое?

-- Я хочу быть совершенно прав перед вами, мистер Джагерс, и во всем держаться ваших указаний, и потому я счел за лучшее спросить вас. Вы не запретите мне проститься с моими знакомыми здесь по соседству, перед моим отъездом.

-- Нет, сказал он, взглянув на меня, как будто он меня не понимал.

-- Говоря здесь, я разумею не только деревню, но и город?

-- Нет, сказал он, - я этого нисколько не запрещаю.

Я поблагодарил его и побежал назад домой; я нашел там, что Джо запер уже парадную дверь, вышел из парадной гостиной и уселся в кухне перед огнем, положив руки на колени и пристально смотря на горевшия уголья. Я также сел перед огнем и начал смотреть на уголья, долгое время не говоря ни слова.

Сестра моя была в своем покойном кресле, в своем углу; Биди сидела с своим шитьем у огня; Джо сидел возле Биди; а я сидел возле Джо, в углу, против моей сестры; чем более длилось это молчание, тем менее я чувствовал себя в силах говорить.

Наконец я сказал:

-- Нет, Пип, отвечал Джо, продолжая смотреть на огонь и держа свои колени, как будто он опасался, что они убегут. - Разкажи сам, Пип.

-- Я бы лучше хотел, чтобы вы разказали, Джо.

-- Пип теперь сделался богатым джентльменом, сказал Джо, - и дай Бог ему счастья.

Биди выпустила работу из рук и взглянула на меня. Джо крепко держал свои колени и также смотрел на меня. Я смотрел на обоих. После короткого молчания, они оба принялись поздравлять меня; но в этих поздравлениях отзывалось горе, и они были мне неприятны.

Я внушил Биди и, при её посредстве, Джо, что они обязаны ничего не знать и ничего не говорить о моем неизвестном благодетеле. Я заметил, что современем все откроется, но пока об этом ни слова не должно быть сказано, кроме только того, что мой таинственный покровитель готовит мне блистательную будущность. Биди задумчиво кивнула головой на огонь, снова принявшись за работу, и сказала, что она строго исполнит это условие. Джо, все еще придерживая свои колени, сказал:

-- Да, да, я также не проговорюсь, Пип.

Потом они снова поздравили меня, так много дивясь моему неожиданному счастию, что мне это ужь не понравилось.

Биди делала потом всевозможные усилия, чтобы сообщить моей сестре о случившемся. Как я полагаю, все эти усилия не привели ни к чему. Она смеялась, кивала головой, даже повторила за Биди слова: "Пип" и "богатство". Но я сомневаюсь, чтобы в них было более смысла нежели в криках на выборах; ум её находился в самом печальном состоянии.

не подозревая этого.

Как бы то ни было, я сидел опершись локтем на колено и положив лицо на р^ ку, и смотрел на огонь, между тем как Джо и Биди толковали о моем отъезде, о том, что они будут делать без меня, и тому подобное; и каждый раз как я замечал, что который-нибудь из них смотрел на меня, как ни были ласковы эти взгляды - а они часто поглядывали на меня, особенно Биди - меня это оскорбляло, как будто они не доверяли мне. А Бог свидетель, что они не показывали этого ни словом, ни знаком.

В эти минуты я вставал и выглядывал за дверь. Дверь нашей кухни отворялась прямо на двор, и в летние вечера оставалась открытою. Самые звезды, на которые я обращал тогда мои глаза, чуть ли не казались мне в то время очень смиренными, жалкими звездами; потому что они светили на деревенские предметы, до сих пор окружавшие мою жизнь.

-- Сегодня суббота, сказал я, когда мы сели за ужин, состоявший из хлеба с сыром и пива. - Еще пять дней, и наступит канун великого дня! Они скоро пройдут.

-- Скоро, скоро пройдут, сказала Биди.

-- Вот что, Джо, когда я пойду в город, в понедельник, заказать себе платье, я скажу портному, что приду к нему примерить его, или пусть он пришлет его к мистеру Пембльчуку. Право так неприятно, когда станут все пялить глаза.

-- Может быть мистер и мистрисс Гебль захотели бы на тебя взглянуть, Пип, в барском платье, сказал Джо, тщательно разрезывая свой ломоть хлеба с сыром на ладоне, и поглядывая на мой не тронутый ужин, как будто он припоминал прежнее время, когда мы обыкновенно сравнивали наши ломти. - Да и Во полю также это было бы приятно. А для "Веселых Лодочников" это был бы настоящий праздник.

-- Именно этого-то я и не хочу, Джо. Они из этого сделают такую историю, такую мужицкую, грубую историю, что я не в состоянии буду выдержать.

Биди спросила меня, держа тарелку моей сестры:

-- Биди, отвечал я довольно резко, - вы так скоры, что за вами, право, трудно угоняться.

-- Она всегда была воструха, заметил Джо.

Биди не сказала ни слова более. Великодушно извиняя ее, я вскоре дружески простился с нею и Джо, и пошел спать. Когда я поднялся в мою комнатку, я сел и оглянул ее кругом как жалкий чулан, с которым я скоро разстанусь навсегда, чтобы перенестись в СФеру гораздо высшую. Она была, однако же, украшена такими свежими, юными воспоминаниями, и даже в эту самую минуту, я чувствовал, внутри меня происходило то же самое смутное раздвоение мыслей и желаний между этою комнатою и великолепными палатами, меня ожидавшими, которое так часто разрывало меня между кузницею и домом мисс Гевишам, между Биди и Эстеллою.

Солнце ярко сияло целый день над кровлею моего чердака, и в комнате было жарко. Я открыл окошко. Джо медленно вышел тихонько из боковой двери, и прошелся раза ли а по двору. Биди также вышла и принесла ему трубку. Он никогда не курил так поздно; видно было, что он нуждался в утешении.

Он остановился у дверей, прямо подо мною, покуривая свою трубку; Биди стала также тут, спокойно разговаривая с ним. Я знал, что они разговаривали про меня; потому что, я слышал, часто упоминалось мое имя. Я не хотел более слушать, еслибы даже и мог; отошел от окна и сел на моем единственном стуле у постели, грустно чувствуя, что эта первая ночь моего счастья вышла для меня самою печальною ночью.

Взглянув еще раз на открытое окно, я заметил легкие клубы дыма, подымавшиеся к верху от трубки Джо; я представил себе, что это было благословение Джо, которое он давал мне, не парадно стоя передо мною, а распространяя его в воздухе. Я потушил свечку и взобрался на постель; теперь это не была уже прежняя спокойная постель, и уже не суждено мне было спать в ней прежним непробудным сном.