Большие ожидания.
Глава XXI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XXI. (старая орфография)

XXI.

Дорогой я поглядывал на Вемика, чтоб увидеть, на что он был похож при дневном свете, и нашел, что это был сухой человек, невысокого роста, с четвероугольным деревянным лицом, на котором выражение было означено очень неявственно, будто тупым долотом. На нем были какие-то знаки, которые можно бы принять за ямочки, еслибы материял был понежнее и инструмент потоньше, но которые теперь казались просто нарезками. Долото попробовало повидимому сделать три-четыре подобные украшения около носа, и оставило их так, не пытаясь далее сколько-нибудь огладить их. Судя по его изодранному белью, я принял его за холостяка, и казалось, он понес многия потери, потому что у него были по крайней мере четыре траурные кольца {Родственники и друзья покойника, в Англии, носят в память по нем гладкия золотые кольца, очень похожия на обручальные.} и огромная брошка, изображавшая леди и плачущую деву над гробницей, с урной. Я заметил также, на его часовой цепочке висело множество колец и печаток; он был решительно обременен тягостию сувениров своих умерших друзей и родственников. У него были блестящие глаза, маленькие, острые, черные, и тонкия, широко раздвинутые губы, покрытые пятнами; ему было, на мой глаз, от сорока до пятидесяти лет.

-- Так вы ни разу не были прежде в Лондоне? сказал мне Вемик.

-- Нет, сказал я.

-- И я когда-то был новичком здесь, сказал мистер Вемик. - Странно теперь подумать об этом!

-- Теперь он вам хорошо известен?

-- Да, сказал Вемик, - я знаю в нем все ходы.

-- Что, это очень худое место? спросил я так, чтобы скорее сказать что-нибудь нежели из желания удовлетворить моему любопытству.

-- Вы можете быть обмануты, ограблены, зарезаны в Лондоне. Но вы везде найдете бездну народу, который сделает с вами то же самое.

-- Да, если между ними и вами вражда, сказал я, желая смягчить его слова.

-- О, про вражду я не знаю, отвечал мистер Вемик. - Вражды большой нет. А есть желание добыть себе что-нибудь.

-- Так это еще хуже.

-- Вы думате это? сказал мистер Вемик. - Я думаю почти то же.

Шляпа у него была надета совершенно на затылок, и он смотрел прямо вперед, идя принужденно, как будто ничто на улице не заслуживало его внимания. Его рот был словно щель почтового ящика и представлял судорожное подобие улыбки. Мы дошли до самой верхушки Гинбирн-гиля, и я успел только тогда убедиться, что это было чисто механическое движение губ, а вовсе не улыбка.

-- Знаете вы, где живет мистер Матью Покет? спросил я мистера Вемика.

-- Да, сказал он, кивая головой в направлении. - В Бамерсмите, на западной стороне Лондона.

-- Далеко это?

-- Пожалуй отсюда миль пять {7 ¹/₂ верст.} будет.

-- Знаете вы его?

-- Да вы просто меня допрашиваете! скапал мистер Вемик, одобрительно посматривая на меня. - Да, я знаю, я его знаю.

Он произнес эти слова довольно жалким и презрительным тоном, который произвел на меня грустное впечатление, и я продолжал еще смотреть искоса на его оболваненное лицо, желая уловить на нем утешительное пояснение его слов, когда он мне сказал, что мы уже пришли на подворье Барнарда. Это объявление не облегчило моей тоски, потому что я предполагал найдти здесь великолепную гостиницу, которую содержал мистер Барнард, и в сравнении с которою Синий Кабан, в нашем городе, был жалкий кабачок. Напротив, я теперь увидал, что Барнард был безтелесный дух или просто вымысел, и его подворье - грязнейшее собрание полуразвалившихся строений, сжатых в запустелом углу, который мог бы служить сходбищем для котов.

Мы вошли в эту пристань через калитку и очутились, пройдя корридорчик, в грустном маленьком сквере, который мне показался кладбищем. В нем были самые печальные деревья, самые печальные воробьи, самые печальные окошки и самые печальные дома, какие мне когда-либо случалось видеть. Окошки квартир, на которые эти дома были разделены, представляли всевозможные степени разрушения в шторах, занавесках, цветочных горшках, разбитых стеклах; между тем как надписи: "отдается в наймы; отдается в наймы; отдается в наймы", указывали мне из пустых комнат, что новые несчастные постояльцы никогда сюда не являлись, и что мстительный дух Барнарда медленно успокоивался постепенными самоубийствами настоящих жильцов, находивших себе не христианское погребение в сквере. Грязный траур, состоявший из сажи и дыма, облекал это затерянное создание Барнарда и посыпал пеплом его голову; оно, казалось, смиренно приносило покаяние, обратясь в сорное место для склада всякой дряни и хлама. Такое впечатление было произведено на мое чувство зрения, между тем как всевозможная гниль поражала мое чувство обоняния.

-- А! сказал он, не понимая меня: - уединение напоминает вам деревню. Я чувствую то же самое.

Он повел меня в угол и потом по лестнице, которая, мне казалось, постепенно превращалась в опилки, к квартире в верхнем этаже. На дверях было написано: Мистер Покет младший, и пришпилена записочка: "скоро вернется".

-- Он не ждал, вероятно, чтобы вы так скоро приехали, объяснил мне мистер Вемик. - Я вам более не нужен?

-- Нет, благодарю вас, сказал я.

-- Так как я держу деньги, заметил мистер Вемик, - то мы вероятно будем часто видеться. Доброго дня!

-- Доброго дня!

Я протянул руку, и мистер Вемик посмотрел на нее, как будто он думал, что мне еще было нужно что-нибудь. Потом он взглянул на меня и сказал, поправившись:

-- А, да, да! Вы имеете привычку жать руку?

Я смешался, полагая, что в Лондоне это было не в моде, но сказал: да.

-- Я совсем отстал от нея, сказал мистер Вемик. - Разумеется, я очень рад вашему знакомству. Доброго дня!

Когда мы пожали друг другу руку, и он ушел, я поднял окошко на лестнице и чуть было себя не обезглавил; спускные веревки сгнили, и окно опустилось вдруг как гильйотина. По счастию, это случилось так скоро, что я не успел еще выставить моей головы; после этого я удовольствовался туманным обозрением подворья сквозь стекла, совершенно заросшия корою грязи; я печально стоял и смотрел, говоря себе, что конечно слава Лондона преувеличена.

Мистер Покет младший понимал слово: скоро, совершенно иначе нежели я. Битых полчаса смотрел я в окно, теряя всякое терпение, и успел написать пальцем на каждом стекле мое имя, прежде нежели я заслышал шаги на лестнице. Постепенно подымались передо мною шляпа, голова, галстук, жилет, панталоны, сапоги члена общества, занимавшого в нем одинаковое со мною положение. Он держал бумажные свертки под мышками и корзинку земляники в руке, и едва переводил дух.

-- Мистер Пип? сказал он.

-- Мистер Покет? сказал я.

-- Боже мой! воскликнул он. - Мне так совестно; но я знал, что один дилижанс из вашей стороны приезжает в полдень, и думал, что вы прибудете с ним. Правду сказать, я уходил для вас же, хотя это и не извинение; я знаю, вы жили в деревне, и вам будет приятно покушать ягод после обеда, я и пошел купить их на Ковентгарденском рынке.

По известным мне причинам, чувствовал я, глаза мои готовы были выскочить из головы. Я безсвязно благодарил его за внимание, думая, что все это был сон.

-- Боже мой! сказал мистер Покет младший: - как засела эта дверь!

сражаться с дверью, как будто с диким зверем. Она вдруг подалась, и он отшатнулся на меня; я попятился на противоположную дверь, и мы оба захохотали. Но все я чувствовал, что глаза мои были готовы выскочить из головы, и что это должен быть сон.

проведете со мною приятнее нежели с ним, и захотите прогуляться по Лондону. Конечно, я с удовольствием покажу вам Лондон. Что касается до стола, то вы его найдете достаточно хорошим; нам принесут сюда обед из нашей кофейной, и (я должен прибавить) вы за него платите; таковы приказания мистера Джагерса. Квартира наша не великолепная, я сам принужден добывать себе хлеб, отцу моему нечего мне давать; да я и не захотел бы принять от него помощь, еслиб у него и было что. Вот наша гостиная; эти стулья, столы, ковер и тому подобное, прислали мне из дому. Скатерть, ложки, судок, не считайте моею собственностию; все это принесено из кофейной. Вот моя спаленка; немножко отзывается плесенью, да такова атмосфера в целом Барнардовском подворье. Вот ваша спальня, мебель в ней взята на прокат; надеюсь, она хороша про случай; если вам что-нибудь понадобится, я пойду и достану для вас. Квартира уединенная, здесь мы с вами только вдвоем и, надеюсь, не подеремся. Но, Боже мой! извините, сделайте одолжение; вы все это время держите ягоды. Позвольте мне взять у вас картузы. Мне так, право, совестно.

Я стоял против мистера Покета младшого, и, передавая ему картузы один за другим, заметил, что теперь и его глаза обнаруживали намерение выскочить из головы; и он закричал, попятясь назад:

-- Господи благослови, да вы тот самый мальчишка!

-- А вы, сказал я, - бледный молодой джентльмен!